·······································

2.3. Политические и военные события раннего средневековья

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>
Содержание:

500-650 г.г. н.э.

650-750 г.г. н.э.

750-900 г.г. н.э.

900-1000 г.г. н.э.

1000-1200 г.г. н.э.

500-650 г. н.э.

Наша главная задача заключается в исследовании территории наибольшей эзотерической активности буддистов – Северной Индии и Декана, от долины реки Кришны до Гималаев и от Бенгалии до Гуджарата. Поэтому данное обсуждение первоначально будет сосредоточено на событиях, которые разрушили две великие империи, управлявшие этой областью к началу шестого столетия н.э. Первыми из них были имперские Гупты (Gupta), чья власть распространялась на современные индийские штаты Раджастхан, север Мадхья-Прадеша, Кашмир, Пенджаб, Уттар-Прадеш, Бихар и Бенгалию. Гупты находились в культурном континууме с Вакатаками (Vakataka) в южной части Мадхья-Прадеша (к югу от рек Нармада и Сон), Махараштре, Ориссе, Чхаттисгархе, Джаркханде, Андхра-Прадеше и некоторых частях Карнатаки. С некоторыми оговорками можно сказать, что эти области в совокупности представляют северную Индию и Деканское плато.

Наше обсуждение уместно начать с ожесточенного нападения на север Индии гуннов-эфталитов. Этот народ, который, по всей вероятности, является выходцем из района Вахан на реке Амударья, расположенного в восточном регионе того, что сейчас называется Афганистаном, добились огромного успеха, захватив где-то в середине пятого века Гандхару, где до этого правил кушанский правитель Кидара (Kidara) (9). В течение данного столетия они причинили значительный ущерб буддистским структурам и нанесли поражение сасанидским императорам Йездигерду II (Yazdigird II) в 454 г. н.э. и Перозу I (Peroz I aka Firoz) в 480 г. н.э. Скандагупта (Skandagupta), очевидно, вступал в бой с правителем эфталитов, возможно Тораманой (Toramana), где-то между этими датами. Эпиграфическая надпись Скандагупты на скале Джунагадх (Junagadh rock inscription) в Гуджарате – на том же самом валуне, где до него были высечены надписи Ашокой (Asoka) и Рудрадаманом (Rudradaman) – сообщает, что он победил в 455–458 г.г. неопознанных иностранцев (mleccha, млеччха). Этот текст, как правило, трактуют как указание на то, что он нанес поражение армии гуннов (10). Однако, и после этого эфталиты продолжали активные действия. Малоизвестный вождь из Малавы (Malava) по имени Пракашадхарман (Prakasadharman) из наследственной линии Ауликара (Aulikara) утверждает, что еще до размещения своей каменной надписи 515–516 г.г. н.э. однажды в бою он обратил Тораману в бегство (11). Возможно, это временно остановило продвижение эфталитов на юг, но они устремились на восток и около 520 г. н.э. завоевали Кашмир. Полностью прекратил их притязания на всю Северную Индию в 530 г. н.э. другой представитель Ауликаров Яшодхарман (Yasodharman), по всей видимости, преемник Пракашадхармана (12).

Эпиграфическая надпись Яшодхармана из Мандасора (Mandasor), высеченная в 533–534 г.г. н.э., гласит, что этот монарх из линии Ауликаров господствовал во всей Северной Индии, от долины реки Брахмапутры в современном Ассаме и до дальнего запада. Данное утверждение, вероятно, является преувеличением, но в нем содержится очевидный смысл: имперские Гупты больше не имели прежней значимости в военных делах на своих исконных территориях. В действительности, к этому периоду относится только одна эпиграфическая надпись Гуптов: о земельном наделе в районе Котиварша (Kotivarsa), сделанная в 542–543 г.г. н.э. последним правителем имперской линии Вишнугуптой (Visnugupta) (13). Эта хронология кончины династии Гуптов подтверждается джайнской версией эпоса «Хариванша» (Harivamsa), написанного Джинасеной (Jinasena), в которой утверждается, что Гупты продержались в течение 231 года: начиная с 320 и по 551 г.г. н.э. (14). Таким образом, конец великой имперской линии отмечен, как это часто случалось в Индии, просто отсутствием упоминания о них в эпиграфических надписях.

Похоже, что Яшодхарман с его кланом Ауликара сгинул в гуще исторических событий почти сразу после своей эпиграфической саморекламы. Кроме того, после утраты Гуптами доминирующего положения, в течение последующих пятидесяти лет на севере Индии царило жуткое безвластие, способствовавшее как стремительному росту, так внезапному упадку различных благородных родов и кровожадных князей. Примечательно, что почти такой же процесс имел место и в Декане, где главный царственный дом Вакатаков в Видарбхе (Vidarbha, вблизи современного Нагпура) и его второстепенная ветвь в Ватсагульме (Vatsagulma, совр. Вашим, Махараштра) правили, как минимум, с начала четвертого столетия н.э. Их вклад в религиозную жизнь был особо примечателен: главный дом специализировался на возведении индуистских храмов, в то время как его ответвление в Ватсагульме приняло участие в создании большей части сооружений буддистской Аджанты (Ajanta) (15). Однако по причинам, которые до сих пор не ясны, династия Вакатаков не дожила до шестого столетия.

Карта 1. Политические и культурные регионы ранеесредневековой, Ronald M. Davidson and Richard Pinto

Таким образом, к середине шестого века Гупты, Вакатаки и Ауликары исчезли, а гунны были успешно блокированы в бассейне Инда. После этого большая часть субконтинента от реки Кришна до Кашмира и от Бенгалии до Гуджарата стала доступной для реализации беспринципных планов по захвату территорий. По шаблону, который будет повторяться после падения других великих государств, к власти приходили два вида социальных групп: кланы, которые уже обладали властью как феодальные вассалы предыдущих великих династий, и те правящие дома, которые, казалось, пришли из ниоткуда, беря контроль над территориями посредством скорости, изобретательности, беспощадности и удачи. Доступные для освоения пространства были ограничены по количеству, что в некоторой степени продиктовано географическими особенностями субконтинента. В целях нашего исследования мы можем выделить семнадцать регионов, имевших устойчивую значимость в течение этого исторического периода (см. карту 1). Вдоль долины Ганга районами активных действий являлись его дельта в Бенгалии (исторически известная как Ванга/Саматата (Vanga/Samatata)), долина реки Брахмапутры (историческя Камарупа (Kamarupa)), Ганг до доаба (Магадха (Magadha)), территория вокруг доаба Ганга и Джамны (Мадхьядеша (Madhyadesa)) и плодородная равнина современных штатов Пенджаба и Харьяны (Курукшетра (Kuruksetra)). В других местах на севере жизненные зоны включали долину Кашмира, западную границу пустыни в современном Раджахстане, равнину между реками Нармада и Чамбал (Малава (Malava)) и полуостров Катхиявар (Саураштра (Saurastra)). В центральной Индии стратегическими регионами являлись равнина вокруг верховьев Годавари, простирающаяся до Нармады (Видарбха (Vidarbha)), верхняя часть долины Маханади (Дакшина Кошала (Daksina Kosala)), дельты Тапти и Нармады (Лата (Lata)), побережье Конкана на западе, Уткала/Тосали (Utkala/Tosali) на севере Ориссы и Калинга (Kalinga) на юге побережья Ориссы. И наконец, на юге нас будут интересовать объединение дельт Годавари и Кришны (Андхрапатха/Венги (Andhrapatha/ Vengi)) и верхняя часть долины Кришны (Кунтала (Kuntala)) (16).

Исторические названия мест, которые я привел выше, являются просто наиболее известными в течение этого исторического периода. Кроме того, в эпиграфике и литературе встречаются и альтернативные названия, порой вызывающие оторопь. Точно так же сбивают с толку и географические термины с туманной или неточной формулировкой. К примеру, Уттарапатха (Uttarapatha, Север) для солдата из Канауджа означает одно, а для поэта из Кунталы – совершенно другое. Проблема взаимоотношений между названиями и языком иногда может быть достаточно острой, особенно в средневековой буддийской литературе.

Как уже было сказано, в течение средневекового периода данные регионы стали местами основной части исторических событий, и, по большому счету, продолжали доминировать в индийской культурной географии вплоть до настоящего времени. Борьба за эти территории началась почти сразу после того, как Гупты и Вакатаки ушли с исторической арены, при этом в военном авантюризме первоначально доминировали поздние Гупты из Магадхи, Маукхари (Maukhari) из Мадхьядеши, Гауды (Gauda) из Ванги, Варманы (Varman) из Камарупы, Майтрики (Maitrika) из Саураштры, Калачури (Kalachuri) из Малавы и Чалукья (Chalukya) из города Ватапи в Кунтале. Поскольку индийские исторические документы традиционно представляют собой описание запутанной череды отдельных сюжетов, не прилагая при этом практически никаких усилий по изображению согласованного континуума событий, в настоящем обсуждении будет сделана попытка представить целостную картину военно-политического взаимодействия между основными игроками этого периода (17).

Таблица 2.1 Чалукьи Ватапи (Chalukyas of Vatapi)

———————————————–

Пулакешин I (Pulakesin I, ок. 543–566)

Киртиварман (Kirtivarman, ок. 567–597)

Манглеша (Manglesa, ок. 597–609)

Пулакешин II (Pulakesin II, ок. 609–654/5)

Викрамадитья I (Vikramaditya I, 654/5–681)

Винаядитья (Vinayaditya, ок. 696–733/4)

Виджаядитья (Vijayaditya, ок. 696–733/4)

Викрамадитья II (Vikramaditya II, ок. 733/4–744/5)

Киртиварман II (Kirtivarman II, ок. 744/5–753)

———————————————–

Маукхари Ишанаварман (Maukhari Isanavarman, правл. 550–565 г.г. н.э.) и основатель династии Чалукья Пулакешин I (ок. 543–566 гг.) почти одновременно (ок. 550 г. н.э.) начали свои действия против соседей (18). Пулакешин стремился расширить границы своего правления на восток против Кадамбов (Kadamba), располагавшихся в верхнем течении реки Кришны, и против Налов (Nala), занимавших территорию вдоль притока Кришны Тунгабхадры. Пока он занимался этим, Ишанаварман также совершил серию рейдов на восток против Гаудов и на юг, где столкнулся с Чалукьями.

В то время как правитель Чалукьев предпринимал усилия по закреплению своей власти на новых территориях, властитель Маукхари, по всей видимости, искал временные поводы для похвальбы своими победами, не заботясь о постоянстве. Такое различие в целеполагании между монархами, ищущими пути расширения своего государства, и теми, кто стремится только к самовосхвалению, в раннем средневековье наблюдается постоянно.

Таблица 2.2 Маукхари Мадхьядеши (Maukharis of Madhyadesa)

———————————————–

Хариварман (Harivarman)

Адитьяварман (Adityavarman)

Ишвараварман (Isvaravarman)

Ишанаварман (Isanavarman, ок. 550–565)

Шарваварман (Sarvavarman, ок. 560–575)

Антиварман (Antivarman, ок. 575–600)

Грахаварман (Grahavarman, ок. 600–605)

———————————————–

Источник части проблем Ишанавармана располагался совсем рядом с его наследственным доменом. Это были поздние Гупты, которые начали собственный поиск пути к доминированию. Маукхари, являвшиеся старым аристократическим домом, в свое время были важными вассалами имперских Гуптов, а Ишанаварман, вероятно, был племянником Вишнугупты (Visnugupta), последнего из линии имперских Гуптов. Вполне очевидно, что Маукхари попытались претендовать на корону, но Кумарагупта (Kumaragupta, ок. 550–560 г.г. н.э.) встал на их пути. Его дом, вполне вероятно, был вассалом имперской линии, и хотя они использовали наименование «Гупта», вероятнее всего, они не имели отношения к имперским Гуптам. Все, что мы знаем наверняка – так это то, что в начале шестого столетия они обладали статусом аристократии (sadvamsa, садвамша), и что они использовали титулы, подобные тем, что применялись для вассалов Гуптов (19). Кумарагупта встретил и Ишанаварман на поле битвы где-то около 560 г. н.э. и остановил лидера Маукхари. Однако ставки были настолько велики, а результат настолько неполным, что в эпиграфической надписи на камне из Афсада (Aphsad) сообщается о том, что Кумарагупта покончил жизнь самоубийством (*) в Праяге (Prayaga), возможно, из-за того, что его обет завоевания остался невыполненным (20).

————————————————————————————————————————–

(*) «Лелея героизм и приверженность истине (даже) в (обладании) богатством, он отправился в Праягу (и там), с почетом украшенный цветами, погрузился в пламя костра (разожженного) из лепешек сухого коровьего навоза, как будто (просто погружаясь для купания) в воду». (L. 5.) Aphsad Inscription of Adityasena – прим. shus

————————————————————————————————————————–

Таблица 2.3 Поздние Гупты Магадхи (Later Guptas of Magadha)

———————————————–

Кришнагупта (Krisnagupta)

Харшагупта (Harsagupta)

Дживитагупта (Jivitagupta)

Кумарагупта (Kumaragupta, ок. 550–560)

Дамодарагупта (Damodaragupta, ок. 560–562)

Махасенагупта (Mahasenagupta, ок. 562–601)

Мадхавагупта (Madhavagupta, ок. 601–655)

Адитьясена (Adityasena, ок. 655–680)

Девагупта (Devagupta, ок. 680–700)

———————————————–

Как это нередко бывало в индийской истории, Маукхари сражались на два фронта, поскольку гунны-эфталиты не могли не использовать такую возможность вступить с ними в конфликт, как они это делали ранее со многими другими правителями. Остановив армию эфталитов, Ишанаварман или его сын Шарваварман (ок. 560–575 г.г. н.э.) около 562 г. н.э вступил в бой со следующим правителем поздних Гуптов Дамодарагуптой. Хотя поздние Гупты заявляли о победе своих войск, их король Дамодарагупта, по всей видимости, был убит в бою. Эпиграфическая надпись из Афсада сообщает, что он временно потерял сознание на поле битвы, но был разбужен прикосновением лотосовых рук небесных дев в своей новой небесной обители (21). Однако реальным результатом всего этого стало осознание Маукхари того факта, что их воинственность не принесла результата и что на данный момент Магадха благополучно находится руках Махасенагупты (ок. 562–601 г.г. н.э.), малолетнего сына Дамодарагупты.

Таблица 2.4 Майтрики Саураштры (Maitrikas of Saurastra)

———————————————–

Бхатарака (Bhataraka)

Дхарасена I (Dharasena I)

Дронасимха (Dronasimha)

Дхрувасена I (Dhruvasena I)

Дхарапатта (Dharapatta)

Гухасена (Guhasena)

Дхарасена II (Dharasena II)

Шиладитья I (Siladitya I, ок. 590–615)

Кхараграха I (Kharagraha I)

Дхарасена III (Dharasena III)

Дхрувасена II (Dhruvasena II)

Дхарасена IV (Dharasena IV)

Дхрувасена III (Dhruvasena III)

Кхараграха II (Kharagraha II)

Шиладитья II (Siladitya II, ок. 648–662)

Шиладитья III (Siladitya III)

Шиладитья IV (Siladitya IV)

Шиладитья V (Siladitya V)

Шиладитья VI (Siladitya VI)

———————————————–

У нас мало информации о следующих двух десятилетиях, и создается ощущение, что правители большинства территорий просто укрепляли контроль над ними. Об этом недвусмысленно свидетельствуют эпиграфические надписи из таких разрозненных регионов, как Ванга, Уткала, Дакшина Кошала и Саураштра (22). Первые три представляли вновь объединенные Гауды, дом Манов (Mana, Уткала) и аристократический род Пандувамши (Panduvamsi), а Саураштра управлялась авторитетным аристократическим домом Майтрика, который в свое время был вассалом имперских Гуптов. Однако, где-то в начале последней четверти шестого столетия отдельные князья начали прощупывать почву на предмет возможных завоеваний. Калачури, которые уже контролировали большую часть Махараштры при Кришнарадже (Krisnaraja, ок. 550–575 гг.), расширили свои владения до побережья Конкана, покорив Маурьев (Maurya, местная династия шестого века – прим. shus), и продолжили движение вглубь Видарбхи (Vidarbha) (23).

Таблица 2.5 Калачури Малавы (Kalachuris of Malava)

———————————————–

Кришнараджа (Krisnaraja, ок. 550–575)

Санкарагана (Sankaragana, ок. 575–600)

Буддхараджа (Buddharaja, ок. 600–620)

———————————————–

Преемник Пулакешина из династии Чалукьев Киртиварман (Kirtivarman, ок. 567–597 г.г. н.э.), совершил набег или серию набегов на побережье Бенгальского залива от устья реки Кришны до царства Гаудов (24). Примерно в это же время магадхский монарх Махасенагупта развернул более продолжительную кампанию против Камарупы, нанеся поражение их правителю Суштхитаварману (Susthitavarman, ок. 570–590 г.г. н.э.) близ берегов реки Брахмапутры. Вполне вероятно, что в этот период часть Бенгалии также была временно включена в состав государства Махасенагупты. Однако Гауды пришли в себя, объединившись под руководством Джаянаги (Jayanaga, ок. 570–600 г.г. н.э.). В конце концов, поздние Гупты оказались окруженными с трех сторон очень сильными и воинственными противниками: Маукхари на севере, Варманы Камарупы и Гауды на востоке, Пандувамши и Маны на юге, причем эту ситуацию усугубляли набеги Чалукьев с юга. Около 585 г. поздние Гупты покинули Магадху и поселились в Малаве, вероятно, обосновавшись в самом важном городе этого региона Удджайне (Ujjain). Вопрос, почему Махасенагупта решил перебраться именно туда, остается открытым, хотя Devahuti высказал предположение, что он имел династические связи с Малавой (25). Джаянага, вероятно, использовал эту возможность, чтобы расширить влияние Гаудов. Он повторил поход поздних Гуптов, вторгшись в Камарупу около 595 года, и вскоре после смерти Суштхитавармана захватил его сыновей. Но затем он освободил их на условиях, что они станут вассалами Гаудов (26). Однако, если Махасенагупта считал, что после переезда в Удджайн все его проблемы исчезли сами собой, то он глубоко ошибался. Калачури были явно недовольны присутствием поздних Гуптов в непосредственной близости от их столицы Махишмати (Mahismati), расположенной на реке Нармада. Правитель Калачури Санкарагана (Sankaragana, ок. 575–600 г.г. н.э.) прошел маршем на север и захватил Удджайн в 595–596 г.г. н.э. (27). Как следствие, поздние Гупты, по всей видимости, вынуждены были стать «гостями» вассала Калачури, даже если это новое положение было им не по вкусу.

Таблица 2.6 Варманы Кармарупы (Varmans of Kamarupa)

———————————————–

Пушьяварман (Pusyavarman)

Самудраварман (Samudravarman)

Балававарман (Balavarman)

Кальянаварман (Kalyanavarman)

Ганапативарман (Ganapativarman)

Махендраварман (Mahendravarman)

Нараянварман (Narayanvarman)

Махабхутиварман (Mahabhutivarman)

Чандрамукхаварман (Candramukhavarman)

Стхитаварман (Sthitavarman)

Суштхитаварман (Susthitavarman, ок. 570–590)

Супратиштхитаварман (Supratisthitavarman)

Бхаскараварман (Bhaskaravarman)

———————————————–

В это нелегкое для поздних Гуптов время им на помощь пришли Вардханы (Vardhana) из Тханесвара (Thaneswar). Первоначально эта династия была основана в Тханесваре полумифическим предком Пушьябхути (Pusyabhuti, другой вариант: Puspabhuti, Пушпабхути), и их царственный дом часто отождествляли с именами Пушьябхути/Пушпабхути, а также Вардхана. Сам Тханесвар (Sthanvisvara, Стханвисвара) сейчас является довольно небольшим городком, расположенным в округа Курукшетра в Харьяне, примерно в 100 милях к северу от Дели. Любопытно то, что его политическая значимость в те времена, вероятно, была не больше, чем сейчас, однако Вардханы, которые были членами торговой касты (vaisya, вайшья), со временем приобрели значительную политическую и военную власть. Каким-то образом за несколько лет до всех этих событий сестра Махасенагупты вышла замуж за правителя Тхаенсвара Адитьясену (Adityasena, ок. 555–580 г.г. н.э.), и таким образом был создан альянс противников Маукхари по сценарию классической индийской политической стратегии (28). Их сын, Прабхакаравардхана (Prabhakaravardhana, ок. 580–605 г.г. н.э.), стал первым из Вардханов, который добился полной независимости. Он был известен своей воинственностью и авантюризмом, поэтому Бана (Bana) (придворный поэт Харшавардханы (Harsavardhana)) описывает милитаризм этого правителя достаточно точно (29).

Таблица 2.7 Вардханы (они же Пушьябхути) Тханесвара (Vardhanas or Pusyabhutis of Thaneswar)

———————————————–

Пушьябхути (Pusyabhuti)

Адитьясена (Adityasena, ок. 555–580)

Прабхакаравардхана (Prabhakaravardhana, ок. 580–605)

Раджьявардхана (Rajyavardhana, ок. 605–606)

Харшавардхана (Harsavardhana, ок. 606–647)

———————————————–

Сумев привлечь на свою сторону многих местных правителей Северной и Западной Индии, Прабхакаравардхана сделал имя себе и своему двору, что позволило ему  победить в столкновении с вассалом Калачури Девагуптой (Devagupta). Момент, который они выбрали, вероятно, совпал с внезапной потерей Девагуптой возможности получить подкрепление, так как монарх Чалукьев Манглеша (Manglesa, ок. 597–609 г.г. н.э) в 601 году вторгся на территорию Калачури и захватил их сокровищницу (30). Примерно в то же время Махасенагупта, по всей видимости, скончался, а его сыновья Мадхавагупта (Madhavagupta) и Кумарагупта (Madhavagupta) стали подопечными тханесварского двора и друзьями наследника престола Раджьявардханы, а также юного Харши, который особенно привязался к Мадхавагупте (31). Возвышение Вардханов не ускользнуло от внимания Маукхари, которые предложили (или были вынуждены предложить) закрепить дипломатические отношения брачным союзом между их новым правителем Грахаварманом (Grahavarman, ок. 600–605 г.г. н.э) и младшей сестрой Харши Раджьяшри (Rajyasri). Для провинциального торгового клана Прабхакаравардханы было большой честью связать себя династийным браком с древними аристократическими правителями Канауджа, которые были гораздо более старой и более престижной фамилией, чем поздние Гупты. Великая свадьба состоялась примерно в 603–604 годах, и Прабхакаравардхана в качестве награды послал своих сыновей в погоню за гуннами в Гималаи, несомненно, осознавая, что сила оружия является главной опорой престижа его семьи.

К сожалению, благодатные времена закончились очень скоро, и события ближайших нескольких лет полностью изменили политический ландшафт Северной Индии. В 605 г. н.э. Прабхакаравардхана заболел и быстро скончался. В момент объявления о его смерти Девагупта, стремясь отомстить за свое унижение Прабхакаравардханой, напал на альянс Вардхана/Маукхари и убил молодого правителя Маукхари Грахавармана, заставив его молодую вдову Раджьяшри бежать в лес, где она нашла убежище у буддийского отшельника. Харша вернулся в Тханесвар вовремя и успел услышать последние заветы своего отца, а его брат Раджьявардхана, узнав об беспринципном поступке Девагупты, разыскал царя Малавы и убил его в бою. Однако Девагупта, по-видимому, ранее вступил в союз с новой фигурой военного ландшафта – правителем династии Гаудов Шашанкой (Sasanka, ок. 605–625 г.г. н.э). Шашанка захватила Бенгалию после смерти Джаянаги. Возможно, он был вассалом отца Грахавармана Антивармана (ок. 575–600 г.г. н.э), и использовал это положение, чтобы укрепить свой контроль над Бенгалией, а затем сбросить ярмо вассальной зависимости после смерти Грахавармана (32). Каким бы ни был действительный характер его отношений с государствами Центральной Индии, Шашанка, безусловно, использовал текущую возможность, чтобы взяться за реализацию собственных амбициозных планов, при этом своими главными противниками он считал братьев из Тханесвара. Ситуация для него складывалась более чем благоприятно: у Маукхари не было наследника, Малава осталась  без своего предводителя, Калачури восстанавливались после нападения Чалукьев (которые сами вступали в войну за наследство), а периферийные государств Камарупа, Уткала, Дакшина Кошала и Саураштра находились в руки слабых или незаинтересованных в доминировании правителей.

Вполне очевидно, что Вардханы питали слабость к брачным союзам, поэтому Шашанка в качестве уловки предложил им для династийного брака свою дочь. Однако это было двуличное предложение, и когда Раджавардхана находился в лагере правителя Гаудов, обсуждая текущие договоренности, Шашанка убил его, причем, по всей видимости, своими собственными руками (33). Шашанка вернулся в Гауду, а Харша договорившись следовать за ним, сначала отправился в Камарупу, чтобы заключить союз с Бхаскараварманом (Bhaskaravarman), согласившимся стать вассалом Харши. Вместе они напали на Бенгалию в 606–607 г.г. н.э., добравшись до великого города Пундравардхана (Pundravardhana), чтобы дать бой Шашанке, но сражение закончилось безрезультатно (34). Даже если карательная экспедиция Харши сумела нарушить планы Шашанки в Магадхе и Мадхьядеше, она, безусловно, не помешала ему в 608 г. н.э. войти в Северную Ориссу и к 611 г. н.э. захватить всю Уткалу и части Калинги (35). В то время как все эти события развивались на востоке, Буддхараджа (Buddharaja) из династии Калачури восстановил свои силы после нашествия Чалукьев. Во многом этому способствовала война за право наследования у Чалукьев, которая привела к восхождению на престол около 609 г. н.э. Пулакешина II. Буддхараджа использовал эту возможность, чтобы выступить против Видиши в 608–609 г.г. н.э. К несчастью для всех участников этих событий, возрождение экспансионистских замыслов Калачури, озабоченность Харши востоком и вовлеченность Чалукьев в события на юге, вне всякого сомнения, помогли Майтрикам реализовать свои собственные планы. Около 610 г. н.э. правитель династии Майтрика Шиладитья I (Siladitya, ок. 590–615) вторгся в страну Малава, отбил ее у вассалов Калачури и устранил влияние Калачури к северу от реки Нармада (36). Майтрики продолжали удерживать Малаву и ее главный город Удджайн в течение всего следующего десятилетия.

Обнаружив возможность завершения начатого правителем Чалукьев Манглешой до его свержения, Пулакешин II вторгся в земли Калачури с юга около 620 г. н.э. и ликвидировал власть этого царственного дома в Западной Индии, продолжавшуюся более двухсот лет. В следующий раз Калачури возродятся в качестве правителей Трипури (Tripuri) только в середине восьмого столетия. Пулакешин II покорил Лату, Малаву и часть государства Гурджара (Gurjara), которое расширило свои владения до южного Раджастхана. Он загнал Майтриков обратно в Саураштру и заставил их заключить с ним союз. Большая часть всех этих территорий оставалась во владении Чалукьев вплоть до смерти Пулакешина II в 642 г. н.э.

Тем временем на востоке, в связи с его смертью Шашанки примерно в 625 г. н.э. его мечты о завоевании обширных территорий остались нереализованными. Харша, который не смог победить убийцу своего брата при жизни, вторгся в Гауду после его смерти, выдавая там пожалования земельных наделов в 628 г. н.э. в качестве суверена этой территории (37). К этому времени Харша контролировал большую часть Северной Индии, но он решил расшириться также и на запад, куда ранее никогда не продвигался. После пришедшейся как нельзя кстати смерти Шашанки, Харша попытался увеличить свою империю до размеров государства имперских Гуптов. Он начал с Саураштра, которая находилась в политической мандале Чалукьев. Около 630 г. н.э. Харша двинулся на запад и с такой свирепостью напал на молодого правителя Майтриков Друвасену II, что этот монарх вынужден был искать убежище у правителя Латы и основателя дома Гурджаров (Gurjara) Дады II (Dada II), который напрямую контролировался Чалукьями. Пулакешин II не мог оставаться в стороне и беспристрастно наблюдать, как стремительно сокращаются подконтрольные ему территории. Поэтому великая армия Чалукьев, уже захватившая большую часть Деканского плато, сошлась с войсками монарха Тханесвара на поле битвы. К несчастью для Вардханов, Харша переоценил свои возможности по ведению боевых действий в Декане, и его слоны были повержены южанами.

Воодушевленный своей победой и решив вопрос с Западом, Пулакшин II расширил область господства Чалукьев и на восток, основав вскоре после этого династию «Восточных Чалукьев» в Андрапатхе (Andhrapatha, долине рек Кришна и Годавари), где она оставались мощной региональной силой в течение нескольких столетий. Неудовлетворенный уже достигнутым, этот правитель также начал серию кампаний на побережье Бенгальского залива, в результате чего под власть Чалукьев попала Калинга. В ознаменование своих побед, Пулакешин II поручил поэту Равикирти (Ravikirti) написать цветистый текст для эпиграфической надписи в Айхоле (Aihole inscription, 634–635 г.г. н.э.), которая более подробно будет рассмотрена далее (38). Чтобы не отстать, Харша также начал серию кампаний против Ориссы в период между 637 и 642 г.г. н.э., которые еще раз вылились в борьбу за территории, на которые уже претендовали Чалукьи. Харша прерывал свою деятельность на южном направлении только для создания краткосрочной угрозы Кашмиру.

Пулакешин II не ограничивался военной деятельностью только на севере, но и провел ряд кампаний в южном направлении, в частности против Канчипурама (Kancipuram), столицы динамичного и могущественного государства Паллавов (Pallava). Эта агрессия Чалукьев привела к печальным для них последствиям: то, что не смог сделать Харша, совершили Паллавы. В 642 г. н.э. паллавский принц Нарасимхаварман (Narasimhavarman) всей своей военной мощью обрушился на север, опустошив столицу Чалукьев Ватапи и убив Пулакешина II (39). Но даже после этого Чалукьи оставались в Ватапи значимой политической силой на протяжении всего следующего столетия. В действительности, несмотря на окончательную утрату власти на своей традиционной родине, подобно тому, как это произошло с Калачури в Мадхья-Прадеше, ветви дома Чалукья продолжали действовать в различных областях в течение всего раннесредневекового периода.

К этому моменту Харша перенес свою столицу в город Канаудж, претендуя на родовое гнездо Маукхари по праву силы. Это претензии он привел в исполнение, основываясь на том, что его сестра была вдовой последнего правителя Маукхари. И все же ненасытный Харша так и не смог победить ни одного из своих двух самых заклятых врагов: Шашанка умер от изнурительной болезни, а Пулакешин II был повержен другим южным правителем. Тем не менее, когда в эдикте Пулакешина II из Айхоле упоминаются его враги, в декларациях Чалукьев о завоевании всеобщего господства Харша выделяется как одна из самых важных целей. Правитель Вардханов смог пережить своего заклятого врага только на пять лет. В 647 г. н.э. Харша умер, а его империя начала рушиться прямо на глазах его придворных. Отметим, что практически весь стопятидесятилетний период между 500 и 650 г.г. н.э. был увековечен в изысканных стихах поэтами севера и юга, среди которых самые знаменитые – это Равикирти у Чалукьев и Бана при дворе Канауджа. Помимо способностей к сочинительству, как менее значимые поэты, так и китайский буддистский паломник Сюаньцзан, во всем прославляли правителей индийских регионов, даже особо подчеркивая захватнические наклонности своих покровителей. Однако, не все восхваляли эти бесконечные войны, и имперские летописи династии Тан «Chiu T’ang shu» отмечают, что в Индии 617–627 г.г. н.э. были периодом всеобщего беспорядка и непрерывного кровопролития (40). 

650-750 г.г. н.э.

Аналогичное утверждение было добавлено в летописи Тан уже после смерти Харши. Однако, и другие годы, о которых мы можем судить, используя несколько искажающую действительность призму эпиграфики и литературы, кажутся не менее беспокойными и трудными. Более того, мы располагаем пусть и менее полными сведениями о военных и политических махинациях индийских династий в том же столетии после смертей Харши и Пулакешина II. Кроме того, нам не следует торопиться с выводами, что авантюризм пошел на спад, т.к. большинство негативных поступков, совершаемых основными действующими лицами в периоды доминирования Чалукьев и Пушьябхути, продолжали совершаться и после их исчезновения с исторической арены, пусть и в меньших масштабах.

Этот период начался с того, что Паллавы заняли Ватапи, а Канаудж был вовлечен в битву за престолонаследие. Несмотря ни на что, Чалукьи смогли вернуть себе Ватапи, а правитель этой династии Викрамадитья I (Vikramaditya I, 654–681 г.г. н.э.) взошел на трон в 654–655 г.г. н.э. с помощью своих родственников и вассалов Гангов из Маньяпуры (Manyapura, совр. округ Майсур) (41). Ход событий в Декане и на юге в течение следующих нескольких лет представляется очень запутанным и включает в себя попытки вассалов отколоться от Чалукьев и ответные усилия по укреплению своей власти Викрамадитьи I. Очевидно, что около 670 г. н.э. Викрамадитья I восстановил господство Чалукьев на большей части западного Декана, вплоть до Конкана и Латы. Эти достижения были закреплены ветвью Чалукьев, ставшей в течение последующих несколько веков одной из величайших сил в районе Гурджара-Малавы (Gurjara-Malava). Во время этой операции был побежден один из их традиционных противников – бывшие вассалы Пушьябхути Майтрики (Maitrika), причем Шиладитья II (Siladitya, ок. 648–662 г.г. н.э.), по-видимому, был побежден уже новым домом Чалукьев во главе с Дхарашраей Джаясимхой (Dharasraya Jayasimha).

Однако, головной болью Чалукьев Ватапи по-прежнему оставались Паллавы (Pallava), центром которых был Канчи (Kanci). Вслед за двумя попытками Пулакешина II, Викрамадитья I снова попытался усмирить Канчи, причем уже с несколько лучшим результатом. Основные его усилия в течение всего периода правления были направлены на борьбу с Паллавами, при этом в последние десятилетия седьмого века и Ватапи, и Канчи подвергались разграблению противоборствующими сторонами. На самом деле, конфликт между Чалукьями и Паллавами продолжал опустошать юг Индии в течение всей первой половины восьмого века, а Викрамадитья II (Vikramaditya II) отмечался как унизивший Паллавов взятием Канчи трижды в своей жизни: один раз по поручению своего отца Виджаядитьи (Vijayaditya, ок. 696–733/4 г.г. н.э.) и еще дважды за время своего правления (ок. 733/4–744/5 г.г. н.э.) (42). Единственной отрадой правителей Чалукьев из Ватапи было сохранение их контроля над Деканом. Ближе к концу династии эдикты Чалукьев изображают царственных персон, находящихся вместе со своим двором в военных лагерях по всей обширной территории государства: от Эллоры (Ellora) в Махараштре до далекого юга.

Мы мало знаем о дальнейших событиях в Канаудже, хотя вполне очевидно, что Харша не уделил должного внимания вопросу преемственности. По всей вероятности, аристократические вассалы Пушьябхути, когда-то управлявшие различными районами Индии, теперь считали их своими собственными территориями. Маукхари, похоже, получили контроль над Мадхьядешей со столицей в Канаудже. Магадха была отдана в руки Мадхавагупты (Madhavagupta), потомка поздних Гуптов, который был взят ко двору в Тханешваре в 601 г. н.э. еще ребенком. Однако его власть, очевидно, не распространялась на территории к северу от Ганга, поскольку там произошел странный конфликт между посланником империи Тан Ван Сюаньцэ  (Wang Hsüan-tse, Wang Xuance) и князем Тирабхукти (Tirabhukti) *Арджуной (*Arjuna) (43). Данный эпизод, в ходе которого *Арджуна взял Ван Сюаньцэ под стражу, привело к вмешательству Тибета и Непала (*) в жизнь индийцев и присутствию иностранных войск на индийской земле на непонятных условиях. Такой номинально подчиненный статус северной Магадхи по отношению к Тибету, возможно, продлился до 703 г. н.э.

————————————————————————————————————————–

(*) Здесь некоторая неточность. Согласно китайским источникам (в индийских нет упоминания об этом событии) *Арджуна (восстановленное с китайского имя), вероятно, бывший вассал Пушьябхути и правитель княжества Тирабхукти, расположенного на севере современного Бихара, напал на караван китайского посольства и убил или взял в плен большинство людей. Ван Сюаньцэ (Wang Xuance) и его заместителю Цян Шиженю (Jiang Shiren) удалось бежать. Они добрались до Тибета, где местный правитель выделил им 1200 тибетских пехотинцев и 700 непальских кавалеристов. Вернувшись в Индию они разгромили *Арджуну. Согласно китайской хронике войско Ван Сюаньцэ «полностью одолело варваров. Более трех тысяч человек были обезглавлены, а тех, кто прыгнул в воду и погиб, утонув, насчитывалось более десяти тысяч человек. *Арджуна покинул город и бежал, но Шижень догнал и захватил его в плен. Мужчин и женщин, взятых в плен, насчитывалось две тысячи, а коров и лошадей было захвачено более тридцати тысяч. Индия трепетала от этих [событий]. [Ван Сюаньцэ] вернулся [в Китай], взяв с собой *Арджуну в качестве пленника». См. Tansen Sen «Buddhism, Diplomacy, and Trade: The Realignment of Sino-Indian Relations, 600-1400» – прим. shus

————————————————————————————————————————–

Бывший ранее вассалом Харши Бхаскараварман (Bhaskaravarman) из Камарупы использовал его смерть в качестве предлога для вторжения в Гауду, которая в то время не имела эффективного лидера (44). Используя эту же стратегию, преемник Мадхавагупты Адитьасена (Adityasena, ок. 655–680 г.г. н.э.) распространил контроль поздних Гуптов на отдельные части Уттар-Прадеша, плато Чхота-Нагпур (Chota Nagpur), южный Бихар и части Бенгалии (45). Он смог заключить брачный союз с представителем династии Маукхари Бхогаварманом (Bhogavarman), точное местоположение владений которого неизвестно (вероятно он, был правителем каких-то отдельных территорий), что говорит о признании высокой значимости, которой добилась его династия. Известно, что власть вызывает жажду новой власти, поэтому царь Чалукьев Винаядитья (Vinayaditya, ок. 680–696 г.г. н.э.) в эти же времена начал серию набегов на север, вступив в конфликт с сыном Адитьясены Девагуптой (Devagupta ок. 680–700 г.г. н.э.) и нанеся ему поражение около 695 г. н.э. (46).

Седьмое столетие знаменует собой первые вторжения ислама в Южную Азию, начавшиеся с самовольного набега в 644 г. н.э на расположенный недалеко от Мумбая город Тхана (Thana) и продолжившиеся в 677 г. н.э. атакой арабского генерала Исмаила (Isma’il) на порт Гхогха (Ghogha) (47). С этого времени нападения на торговые города западной Индии стали происходить регулярно, а за ними последовало массовое вторжение в Синд (Sindh), расположенный в нижней части долины Инда (совр. Пакистан). Наступление было организовано Аль-Хаджжаджем (Al-Hajjaj), губернатором Ирака и большей части старых сасанидских владений, как часть великого экспансионистского движения, которое также захватило Кабул и Трансоксиану (48). В 711 г. н.э. шесть тысяч сирийских кавалеристов и солдат с еще шестью тысячами всадников на верблюдах, вспомогательными войсками и катапультами напали на город Дебал (Debal), жители которого после его взятия были убиты в течение трех дней за длительное сопротивление при осаде. В последующие месяцы убивали главным образом тех, кто брал в руки оружие, а большая часть населения побежденных городов была отправлена Аль-Хаджжаджу в качестве рабов, что являлось обычной мусульманской практикой. Арабские завоеватели продолжали совершать набеги, но их продвижение вперед, по-видимому, впервые было остановлено около 725 г. н.э. в Гуджарате союзными войсками правителя Латы Гурджары (Gurjara), Джаябхаты IV (Jayabhata IV) и монарха династии Майтрика Шиладитьи V (Siladitya V, ок. 710–735 г.г. н.э.), а также в Малаве основателем династии Гурджара-Пратихара (Gurjara-Pratihara) Нагабхатой (Nagabhata) (49). Однако, арабы попытались отомстить за свои поражения. Они напали на Лату, обошли ее и дошли вниз по побережью до Навсари (Navsari), расположенного между современным Суратом и Мумбаем. Там, как провозглашает эпиграфика на пластинах из Навсари с жестокими рисунками, Аваджинаджашрая-Пулакешираджа (Avajinajasraya-Pulakesiraja) победила «армию Таджика» (Tajika army) (50). С этого момента гуджаратская ветвь Чалукьев стала великой державой от Латы до Саураштры и в Малаве.

Однако, на севере драматические изменения во власти происходили и в других местах. В Кашмире династия Каркота (Karkota) установила свое верховенство над всей долиной, но чувствовала постоянную угрозу арабской агрессии со стороны долины Инда. Кроме того, Центральная Азия стала полем битвы между Тибетской империей, китайской династией Тан, арабами и турками (51). Очевидно, опираясь на индийскую теорию военно-политической мандалы, правитель Каркотов Чандрапида (Candrapida, ок. 711–720, г.г. н.э.) в 713 г. н.э. обратился к новому правителю Тан императору Сюань-цзуну (Hsüan-tsung, Xuanzong) за помощью в защите от арабов. Китайцы были географически удаленными врагами двух держав: тибетцев и арабов, которые непосредственно угрожали их периферии. Ожидая ответа, Чандрапида получил некоторую передышку, поскольку в 715 г. н.э. в Дамаске произошла смена омейядского халифа.

Таблица 2.8 Каркоты Кашмира (Karkotas of Kashmir)

———————————————–

Дурлабхавардхана (Durlabhavardhana)

Пратападитья (Pratapaditya)

Чандрапида (Candrapida, ок. 711–720)

Тарапида (Tarapida, ок. 720–725)

Лалитадитья Муктапида (Lalitaditya Muktapida, ок. 725–756)

Кувалаяпида (Kuvalayapida)

Ваджрадитья (Vajraditya)

Притхивьяпида (Prithivyapida)

Самграмапида (Samgramapida)

Джаяпида Винаядитья (Jayapida Vinayaditya, ок. 779–810)

Лалитапида (Lalitapida)

Самграмапида II (Samgramapida)

Чиппатаджаяпида (Cippatajayapida)

Аджитапида (Ajitapida)

Анангапида (Anangapida)

Утпалапида (Utpalapida)

———————————————–

Прямым следствием этих изменений стало то, что великий завоеватель бассейна Амударьи Кутейба ибн Муслим (Qutayba bin Muslim) восстал против своего нового повелителя, но был убит своими собственными войсками (52). К тому же, новый халиф в 717 г. н.э. начал активную дипломатическую деятельность, чтобы во имя ислама закрепить успехи арабов в Трансоксиане. В качестве ответной реакции на обе эти реалии император Сюань-цзун не стал посылать помощь Чандрапиде, а в 720 г. н.э. предложил ему статус вассального государства, что было частью более масштабных усилий Китая по сдерживанию тибетских и арабских имперских амбиций. Признанию Кашмира предшествовали собственные дипломатические инициативы Китая во многих странах западных Гималаев, Памира и Гиндукуша, которые он начал осуществлять с 717 г. н.э.  (53). Такая китайская политика в первую очередь означала, что Кашмир прикрыт с тыла от тибетской имперской агрессии. Это стало еще более очевидным после разгрома тибетского гарнизона на перевале Вахджир (Wakhjir) в 722 г. н.э., сопровождавшегося захватом большого количества пленных (речь идет о китайской кампании по освобождения от тибетской оккупации Малого Балура (Little Ballur), расположенного у восточной оконечности стратегически важного Ваханского коридора – прим. shus).

Даже если новый глава Каркотов Лалитадитья Муктапида (Lalitaditya Muktapida, ок. 725–756 г.г. н.э.) поначалу и чувствовал себя в безопасности, у него было совсем немного времени, чтобы насладиться этим положением. Внезапно на исторической арене появился молодой воинственный правитель с обширными завоевательными планами по имени Яшоварман (Yasovarman), который, как поначалу казалось, должен был пойти по стопам своих предшественников Яшодхармана и Харши. Яшоварман, по-видимому, происходил из аристократической семьи Маурьев (Maurya) и узурпировал престол Канауджа около 720 г. н.э. (54). После этого он привлек к себе внимание всей Северной Индии, победив и лишив жизни последнего из поздних Гуптов около 725–730 г.г. н.э. Его «завоевание мира» (digvijaya, дигвиджая) прославляется в написанной на пракрите поэме «Гаудавахо» (Gaudavaho, «Разгром царя Гауды») одним из его выдающихся литераторов Вакпатираджей (Vakpatiraja). В придуманном повествовании Яшоварман представлен как победитель царей Магадхи, Гауды (отсюда и название эпоса), Южной Индии, а после пересечения гор Малайя (Malaya) на южной оконечности Индостана – и царя Персии (такова география поэта) (55). Его победы над магадхским царем, вероятно, Дживитагуптой II (Jivitagupta II) из поздних Гуптов, и правителями Гауды почти наверняка достоверны, но Яшоварман определенно не доходил до нижнего Декана, правитель которого Викрамадитья II из династии Чалукьев тогда находился на пике своего могущества.

После завоевания Яшоварманом долины Ганга, учитывая тот факт, что Гурджары (Gurjara), Майтрики (Maitrika) и Чалукьи (Chalukya) были заняты арабской угрозой западному Декану до 737 г. н.э., Лалитадитья решил напасть на Яшовармана и нанести ему поражение. Используя свой статус китайского вассала и врага арабов, Лалитадитья набрал свою армию из приграничных областей. В частности, своего мага и полководца Чанкуну (Cankuna) он привлек из Тохаристана (56). Затем Лалитадитья атаковал войска Яшовармана, захватил Канаудж в 733 г. н.э., прошел большую часть Мадхьядеши/Магадхи и в 747 г. н.э. вернулся в Шринагар. Между этими датами Лалитадитье приписывают завоевание большинства областей Декана, побережья Конкана, Броаха (Broach, совр. Bharuch) и Раджастхана. Как и в случае с другими поэтами, мы должны относиться с настороженностью к кашмирскому бахвальству Калханы (Kalhana, автор кашмирской хроники «Раджатарангини» (Rajatarangini), в которой все это описывается – прим. shus). Хотя с учетом неопределенности в военной ситуации между 733 и 747 г.г. н.э., его творчество может быть ближе к истине, чем представление событий в созданном для Яшовармана эпосе Вакпатираджи (57). Каким бы ни был в действительности его захват Декана и Западной Индии, через некоторое время Лалитадитья начал кампанию против северных районов: Балтистана (Baltisthan), западного Тибета и бассейна Тарима. Это стало его последним военным походом, поскольку судьбой ему было предначертано умереть в пустынях Таримского бассейна примерно в 756 г. н.э., став жертвой своих собственных агрессивных устремлений и стремительно меняющейся геополитической обстановки во Внутренней Азии восьмого столетия (58). 

750-900 г.г. н.э.

Одним из наиболее примечательных фактов раннесредневекового периода была драматическая синхронность династической нестабильности. Дома Гуптов и Вакатаков рухнули в течение сравнительно короткого периода в середине шестого столетия. Точно так же, в восьмом веке на юге быстро распались Чалукьи из Ватапи, и одновременно с ними пришли в упадок новые силы севера: Яшоварман и его заклятые враги Каркоты. Однако эти аристократические кланы редко исчезали полностью и навсегда. В течение всех этих столетий Маурьи и Маукхари, Чалукья и Калачури, а также множество мелких наследственных линий периодически пропадали с исторической арены, а затем снова всплывали на поверхность. Иногда они действовали как вассалы временно находящегося на подъеме клана, иногда терялись в исторических записях на столетие и более, а иногда делились на несколько линий и выступали в качестве подчиненных правителей в разных местах и в разном качестве. Множество линий на протяжении столетий вело подобное существование, и поэтому одними из самых запутанных аспектов историографии являются попытки упорядочивания номенклатуры наименований кланов и отслеживание их бессмертия, подобного неуязвимости лернейской гидры.

Карта 2. Главные державы Индии, ок.750-950 г.г. н.э., Ronald M. Davidson and Richard Pinto

Тем не менее, примерно в середине восьмого столетия произошло еще одно великое изменение в истории Индии. Одновременно возникли три могущественных династии, которым предстояло определять большую часть политической и военной истории субконтинента в течение следующих двух веков: Раштракуты (Rastrakuta) Декана, Гурджара-Пратихары (Gurjara-Pratihara) Малавы-Раджастхана и Палы (Pala) Бенгалии (см. Карту 2). Географические обозначения на этой карте должны быть уже знакомы, так как вовлеченные в события этих времен регионы во многом повторяли те, что более столетия назад управлялись Пулакешином II, Харшой и Шашанкой. Довольно интересна стабильность значимости для основных военных/имперских сил долин рек Кришна-Бхима-Годавари в Декане, территории между Нармадой и доабом (doab) Ганга-Джамны, а также Гауды на востоке. Эти династии восьмого века и постоянно меняющийся калейдоскоп их вассалов функционировали начиная со времен крупных арабских вторжений и до середины десятого века. Только Палы сохраняли свое постоянное, хотя и ограниченное, местоположение вплоть до прибытия на их земли в начале тринадцатого столетия Мухаммада ибн Бахтияра Халджи (Muhammed ibn Bakhtyar Khalji). Один из парадоксов политической истории этого периода заключается в том, что постоянная способность каждой из этих династий вести крупномасштабную войну делала практически невозможным объединение субконтинента под эгидой любого из этих имперских домов. Их коллективный крах создал все условия для военного вторжения Мухаммада Газневи в одиннадцатом веке и положил начало тюркско-мусульманскому завоеванию Северной Индии.

После разгрома арабов в 737 г. н.э. в Декане возник вакуум власти. Использовать эту возможность, собрав достаточное количество военных формирований, смогли два местных лидера: Нагабхата I (Nagabhata I, ок. 725–760 г.г. н.э.) из Удджайна и Дантидурга (Dantidurga) из западного Декана (59). Следует напомнить, что Нагабхата участвовал в одном из решающих сражений против арабов, вероятно, около 725 г. н.э. Он также был свидетелем того, как рушились слабые аристократические дома, когда его собственные родственники, Гурджары (Gurjara) из Латы, в 737 г. н.э. были разгромлены сначала арабами, а потом Чалукьями (Chalukya), и после этого уже никогда не смогли восстановить свою власть (60). Однако, поскольку Чалукьи внимательно отслеживали события на западе, Нагабхата для начала выбрал путь наименьшего сопротивления. Он начал наносить удары на восток, в том числе и по той причине, что после ухода в 747 г. н.э. из долины Ганга/Джамны династии Каркотов (Karkot) там отсутствовала имперская власть. Однако, его движение было остановлено Каркараджей (Karkaraja), правителем области вокруг Бхопала. Поэтому ни он, ни его племянники, которые правили после него, не добились существенных успехов в восточном направлении (61). Они сохранили свое правящее положение в Удджайне, где и оставались как минимум до 800 г. н.э.

Таблица 2.9 Гурджара-Пратихара (Gurjara-Pratihara)

———————————————–

Нагабхата I (Nagabhata I, ок. 725–760)

Девараджа (Devaraja, ок. 750–)

Ватсараджа (Vatsaraja, ок. -790)

Нагабхата II (Nagabhata II, ок. 790–833)

Рамабхадра (Ramabhadra, ок. 833–836)

Михира Бходжа (Mihira Bhoja, ок. 836–885)

Махендрапала (Mahendrapala, ок. 890–910)

Махипала (Mahipala, ок. 910–?)

Бходжа II (Bhoja II, ок. ? –914)

Винаякапала (Vinayakapala, ок. 930–945)

Махендрапала II (Mahendrapala II, ок. 945–950)

Винаякапала II (Vinayakapala II, ок. 950–959)

Виджаяпала (Vijayapala, ок. 960–1018)

Раджьяпала (Rajyapala, ок. 1018–1019)

Трилоканапала (Trilocanapala, ок. 1020–1027)

Махендрапала II (Mahendrapala II)

———————————————–

В отличие от него, основатель наследственной линии Раштракутов (Rastrakuta) Дантидурга (Dantidurga, ок. 735–755 г.г. н.э.) еще будучи вассалом Чалукьев начал немедленно реализовывать обширную и успешную стратегию завоеваний (62). В течение нескольких лет он добился подчинения правителей Кошалы (Kosala), Калинги и Шришайлы (Srisaila), вероятно, одерживая победы во имя своего сюзерена. После этого он продолжил движение на юг, около 743 г. н.э. атаковал Канчи и добился победы над Паллавами. Затем, повернув на север, он установил свою власть над отдельными частями Гуджарата, побережьем Камбейского залива и землями вдоль плодородной долины реки Нармада, захватив на короткое время сам Удджайн (63). Эта акция, вероятно, имела место в тоже время, что и действия Нагабхаты на востоке. Тем не менее, когда Нагабхата вернулся, этот правитель династии Пратихаров явно контролировал и свою столицу, и долину Нармаду, поскольку на пластинах из Хансота (Hansot) указывалось, что к 756 г. н.э. он сделал дом Чахаманы (Cahamana) своим вассалом в Лате (Lata) (64).

Таблица 2.10 Раштракуты (Rastrakuta)

———————————————–

Дантиварман I (Dantivarman I)

Индра I (Indra I)

Говинда I (Govinda I)

Карка I (Karka I)

Индра II (Indra II)

Дантидурга (Dantidurga, ок. 735–755)

Кришна I (Krisna I, ок. 755–772)

Дхрува Дхараварша (Dhruva Dharavarsa, ок. 780–793)

Говинда III (Govinda III, ок. 793–814)

Амогхаварша (Amoghavarsa, ок. 814–880)

Кришна II (Krisna II, ок. 878–914)

Индра III (Indra III, ок. 914–928)

Амогхаварша II (Amoghavarsa II, ок. 928–929)

Говинда IV (Govinda IV, ок. 930–935)

Амогхаварша III (Amoghavarsa III, ок. 936–939)

Кришна III (Krisna III, ок. 939–967)

Кхоттига (Khottiga, ок. 967–972)

Каркка II (Karkka II, ок. 972–973)

———————————————–

О событиях периода 745–760 г.г. н.э. невозможно сказать что-либо определенное, т.к. вся информация о нем сводится к заявлениям и встречным претензия придворных поэтов в хвастливых эпиграфических панегириках, посвященных их царственным покровителям. Так или иначе, создается впечатление, что Раштракутам было суждено вступить в конфликт со своими сюзеренами Чалукьями. Это противостояние закончилось тем, что около 750 г. н.э. Дантидурга сверг последнего правителя Чалукьев Ватапи Киртивармана II (Kirtivarman II), положив конец двум столетиям господства этого дома в долине реки Кришна. Последующие записи указывают на то, в течение некоторого времени после этих событий Киртиварман II продолжал править на ограниченной территории, поскольку дядя и преемник Дантидурги Кришна I (Krisna I, ок. 755–772, г.г. н.э.) также утверждал о своих победах над последним монархом Чалукьев (65). Кришна I продолжил реализацию имперской мечты Дантидурги, установив контроль над побережьем Конкана, хотя, возможно, что это было сделано в попытке укрепить положение Раштракутов после захвата Латы и Малавы Гурджара-Пратихарами. Около 765–770 г.г. н.э. Кришна I перенес свои действия на юг, где столкнулся с Гангами (Ganga) и победил их недалеко от Бангалора, а затем и на восток, где восточная ветвь Чалукьев управляла в Андхрапатхе (Andhrapatha) областью в дельтах рек Кришны и Годавари. Оба этих аристократических дома подчинились монарху Раштракутов, что делало Кришну I верховным правителем примерно трети Индии (66).

Таблица 2.11 Бхаумакары Ориссы (Bhaumakaras of Orissa)

———————————————–

Шивакарадева I (Sivakaradeva I, ок. 736–780)

Шубхакарадева I (Subhakaradeva I, ок. 780–800)

Шивакарадева II. (Sivakaradeva II, ок. 800–820)

Шантикарадева I (Santikaradeva I, ок. 820–835)

Шубхакарадева II. (Subhakaradeva II, ок. 835–838)

Шубхакарадева III (Subhakaradeva III, ок. 838–845)

Трибхуванамахадеви (Tribhuvanamahadevi, ок. 845–850)

Шантикарадева II (Santikaradeva II, ок. 850–865)

Шубхакарадева IV (Subhakaradeva IV, ок. 865–882)

Шивакарадева III (Sivakaradeva III, ок. 882–890)

Трибхуванамахадеви II (Tribhuvanamahadevi II, ок. 890–896)

Трибхуванамахадеви III (Tribhuvanamahadevi III, ок.  896–905)

Шантикарадева III (Santikaradeva III)

Шубхакарадева V (Subhakaradeva V)

Гауримахадеви (Gaurimahadevi)

Дандимахадеви (Dandimahadevi)

Вакуламахадеви (Vakulamahadevi)

Дхармамахадеви (Dharmamahadevi)

———————————————–

Источник: по материалам Yoritomi 1990, стр. 142–143.

Восточную Индию все эти процессы не затронули по той причине, что она как раз к этому времени достигла заметного уровня политического единства и изобилия. В Ориссе Бхаумакары около 736 г. н.э. укрепили свой контроль над Уткалой и сохраняли это положение дел в течение следующих двух столетий. И все же, они практически не были вовлечены во всеиндийские политические процессы, за исключением взаимодействия с Бенгалией и Дакшина Кошалой. Бенгалия, напротив, начала выходить из периода беззакония, описываемого в литературе тех времен как «нравы рыб» (matsyanyaya, матьсяньяя), что является метафорой, аналогичной английскому выражению «закон джунглей», означающему господство безжалостной силы (67). Период хаоса, который начался около ста лет назад после смертей Шашанки (ок. 628 г. н.э.) и Харши (647 г. н.э.), был завершен усилиями одного человека, взявшего в свои руки контроль над этим регионом – основателя династии Палов (Pala) Гопалы (Gopala, ок. 750–775 г.г. н.э.) (68). По преданию он был избран сообществом своих сверстников, что является адаптацией старого мифа о законодателе Ману. Однако, вполне очевидно, что как только он пришел к власти, то сразу установил контроль над Гаудой и распространил его на другие районы Бенгалии, где не было порядка со времен Шашанки. Эффективность действий Гопалы вызывает особе любопытство в свете того, что он происходил из семьи, которую более поздний арабский писатель Абу-ль-Фадль (Abul-i-Fazl) называл писцами (kayastha, каястха), или же, со слов авторов «Манджушримулакальпы», принадлежал к низкой касте (dasajivinah, дасадживинах) (69). Мы мало что знаем о правлении Гопалы, за исключением того, что один из авторов «Манджушримулакальпы» довольно скептически высказывается о его способности поддерживать даже самые примитивные формы правления (70). Примерно в 775 г. н.э. его сменил Дхармапала (Dharmapala), который, возможно, прославил свою династию больше, чем кто-либо другой. Поскольку нам мало что известно о фактическом размере государства Гопалы, мы почти ничего знаем о и том, увеличивал ли Дхармапала свои владения или закреплял предыдущие достижения Гопалы.

Таблица 2.12 Палы (Pala)

———————————————–

Гопала (Gopala, ок. 750–775)

Дхармапала (Dharmapala, ок. 775–812)

Девапала (Devapala, ок. 812–850)

Махендрапала (Mahendrapala, ок. 850–865)

Шурапала (Surapala, ок. 865–873)

Виграхапала (Vigrahapala, ок. 873–875)

Нараянапала (Narayanapala, ок. 875–932)

Раджьяпала (Rajyapala, ок. 932–967)

Гопала II (Gopala II, ок. 967–987)

Виграхапала II (Vigrahapala II, ок. 987–992)

Махипала (Mahipala, ок. 992–1042)

Наяпала (Nayapala, ок. 1042–1058)

Виграхапала III (Vigrahapala III, ок. 1058–1085)

Махипала II (Mahipala II, ок. 1085–1086)

Шурапала II (Surapala II, ок. 1086–1087)

Рамапала Ramapala ( , ок. 1087–1141)

Кумарапала (Kumarapala, ок. 1141–1143)

Гопала III (Gopala III, ок. 1043–1058)

Маданапала (Madanapala, ок. 1158–1176)

Говиндапала (Govindapala, ок. 1176–1180)

Палапала (Palapala, ок. 1180–1214)

———————————————–

Источник: по материалам Huntington and Huntington 1990, p. 542, схема 1.

Однако, к 780-м г.г. н.э. стало ясно, что военное столкновение главных держав Индии неизбежно. Эти события ускорили проблемы в Мадхьядеше, где находился Канаудж, всегда являвшийся лакомой целью всех великих монархов. В те времена там правила довольно слабая династия неясного происхождения, известная как Аюдхи (Ayudha). Ваджраюдха (Vajrayudha), первый известный правитель этой линии, вскоре пал жертвой попытки кашмирцев вернуть свою былую славу. Примерно в 780 г. н.э. внук Лалитадитьи (Lalitaditya) Джаяпида Винаядитья (Jayapida Vinayaditya, ок. 779–810 г.г. н.э.) совершил набег на Канаудж с севера, победил Ваджраюдху и захватил его трон (71). Видя эту драматическую демонстрацию слабости в историческом центре субконтинента и недовольный захватом прославленного престола, монарх Пратихаров Ватсараджа (Vatsaraja) решил попробовать восстановить целостность завоеванного государства. После смерти Ваджраюдхи (возможно, в результате войны с Кашмиром) в Канаудже разгорелся спор о престолонаследии, а примерно в 784 г. н.э. Ватсараджа двинулся маршем на Канаудж и нанес поражение новому царю Индраюдхе (Indrayudha), позволив ему остаться на троне в качестве вассала. Палы, должно быть считали, что имеют на Мадхьядешу законные права, и Дхармапала принял сторону другого претендента на трон – Чакраюдхи (Cakrayudha) (72). Следуя стандартному средневековому способу разрешения споров, предводители Пратихаров и Палов сошлись в битве недалеко от Праяги (Prayaga) у слияния рек Ганг и Джамна. К несчастью для бенгальцев, армия Дхармапалы была разбита, а два белых зонта, которые он использовал в качестве своих имперских символов, были захвачены Ватсараджей на поле боя.

Новый правитель Раштракутов Дхрува Дхараварша (Dhruva Dharavarsa, ок. 780–793 г.г. н.э.) следил за передвижениями войск двух своих главных конкурентов с личным интересом и использовал сложившуюся ситуацию для вторжения в Малаву в отсутствие Ватсараджи (73). Примерно в 786 г. н.э. Дхрува двинул свои войска по пути армии Ватсараджи: из Удджайна в Канаудж, преследуя при этом те же самые цели. Там он столкнулся с монархом Пратихаров, отбил у него два зонта, которые тот ранее забрал у Дхармапалы, и вынудил Ватсараджу спасться в пустыне. К этому времени Дхармапала выдвинул свою перевооруженную и усиленную армию, чтобы встретиться с Раштракутами на поле боя. Но это закончилось тем, что Дхрува отбил у него еще два белых зонта. Теперь у Дхрувы было четыре зонта Палов, и он владел практически всей Индией. Но, несмотря на это, он решил покинуть север, который всегда был враждебен к завоевателям с юга.

Несмотря на горестную потерю четырех своих лучших зонтов, на самом деле Дхармапала стал бенефициаром этих проигранных сражений. Дхрува увел свои войска на юг, а после его смерти в 793 г. н.э. четверо его сыновей были вовлечены в десятилетнюю битву за престолонаследие (74). Пратихары пытались собрать воедино свою раздробленную страну, южная часть которой по-прежнему была оккупирована Раштракутами. Ватсараджа умер в бесчестье где-то около 790 г. н.э., и на смену ему пришёл Нагабхата II (Nagabhata, ок. 790–833 г.г. н.э.). Дхармапала воспользовался этой возможностью, чтобы в третий раз двинуться на Канаудж, свергнуть Индраюдху и посадить на трон Чакраюдху в качестве вассала Палов. Таким образом, в конце восьмого столетия за короткий период (около десяти лет) Палы стали бесспорными повелителями севера. Однако их радость была недолгой. Нагабхата II был полон решимости восстановить состояние и репутацию своей семьи. Не теряя времени, он создал новую армию и привел к вассалитету нескольких правителей Декана, которые теперь были больше не связаны с Раштракутами. Примерно в 795 г. н.э. он двинулся на Канаудж и покорил марионетку Палов Чакраюдху. Дхармапала ответил так, как и должен был это сделать. Он начал боевые действия против Нагабхаты II на своей родной земле, кульминацией которых, по-видимому, стала битва при Монгхире (Monghyr, расположен в совр. Бихаре). Увы, благородный бенгальский монарх был снова побежден армией Пратихаров, вероятно, потеряв при этом еще большее количество зонтов.

Говинда III (Govinda III, ок. 793–814 г.г. н.э.) вышел победителем в сражениях Раштракутов за престолонаследие около 796 г. н.э. и уверенно повелевал большей частью юга, покорив двенадцать великих южных правителей, вставших на сторону одного из его братьев (75). Не довольствуясь достигнутым, он не стал почивать на лаврах, а решил, как и его отец, двинуться на север, чтобы в очередной раз захватить богатства долины Ганга, поскольку постоянно воюющий между собой север по-прежнему представлял собой благодатное поле для южной агрессии. Верный ему младший брат Индра (Indra), тогдашний губернатор Малавы, проложил для своего брата путь, чтобы он смог пройти через долину Нармады, как это раньше делал его отец. Войско Декана встретило Нагабхату II, вероятно, к югу от Канауджа, и полностью разгромила армию Пратихаров, поступив с ними точно так же, как его отец поступил с родителем Нагабхаты. Затем Говинда отправился в Канаудж, где принял знаки покорности от Чакраюдхи, который успел побывать вассалом почти всех великих правителей, демонстрируя при этом выдающиеся навыки выживания. Здраво оценивая ход событий, Дхармапала, очевидно, присоединился к Чакраюдхе и высказал повиновение победителю. При этом, вероятно, испытывая острую нехватку зонтов, он преподнес Говинде III образ Тары в знак своего подчиненного статуса. После этого Говинда III, подтвердив свое право нападать на любого на субконтиненте, вернулся назад в свою вотчину в Эллоре.

Таким образом, девятое столетие началось с полного господства Раштракутов. Они наслаждались масштабами власти, не замечая иллюзорности своего положения, которую Говинде III, к его глубокому разочарованию, вскоре пришлось осознать. За время его примерно двухлетнего отсутствия на юге вассальные государства начали формировать альянсы и восставать против своего сюзерена. Эти события занимали основное внимание Раштракутов в течение большей части девятого века (76). В 802 г. н.э. Восточные Чалукьи подняли восстание, но были подавлены Говиндой. Сразу же после этого конфедерация Гангов (Ganga), Паллавов (Pallava), Карнатов (Karnata) и ряда других государств бросила вызов господству Раштракутов, на их подавление ушло почти два года.

Тогда как последние десять лет правления Говинды были относительно мирными, обстановка на севере снова начала постепенно накаляться. Нагабхата II воспользовавшись смертью Дхармапалы около 812 г. н.э., снова захватил Канаудж, упрочив свое положение к 815 г. н.э. (77). После этого Пратихары будут оставаться в Мадхьядеше на протяжении последующих 150 лет. Преемник Дхармапалы Девапала (ок. 812–850 г.г. н.э.) проявил мудрость и не стал вступать в конфликт с Пратихарами из-за Канауджа, избежав таким образом ошибок своего отца. Вместо этого он занялся стратегическими играми, направленными против режима Нагабхаты, медленно продвигаясь вперед и создавая вассальные государства в Ассаме и Ориссе. Нагабхата II умер в 833 г. н.э., а его сын Рамабхадра (Ramabhadra, ок. 833–836 г.г. н.э.) оказался плохо приспособленным к средневековой военной жизни. Девапала, осознав свой шанс, нанес удар по Пратихарам, захватив Мадхьядешу, что продемонстрировало успешность его милитаристской стратегии (78). Авантюризм Девапалы в сочетании с неэффективным лидерством Рамабхадры вызвали кризис среди Пратихаров, и в 836 г. н.э. Рамабхадру убил его собственный сын Михира Бходжа (Mihira Bhoja, ок. 836–885 г.г. н.э.), который стал самым динамичным и безжалостным тираном в истории династии Пратихаров.

У Раштракутов также появился новый правитель, Амогхаварша (Amoghavarsa, ок. 814–880 г.г. н.э.), который взошел на трон совсем в юном возрасте после смерти Говинды III. Снова восстали Восточные Чалукьи, и Амогхаварша вынужден был бежать, покинув трон на период с 818 по 821 г.г. н.э. После этого он был восстановлен во власти благодаря воинской прозорливости своего дяди, а также спорам о престолонаследии между Восточными Чалукьями. В течение приблизительно десятилетия Амогхаварша имел возможность возмужать, и, вероятно, именно в это время его столица была перенесена из Эллоры в Малкхед (Malkhed), расположенный в современном штате Карнатака. Однако предоставленная ему передышка была недолгой. Главный вызов для него исходил от собственных родственников – Раштракутов Гуджарата, которые изначально были размещены там его отцом после успешной северной кампании. Этот междоусобный конфликт длился примерно с 835 по 860 г.г. н.э. и создавал для Раштракутов серьезные внутренние проблемы (79).

Вернувшись на север, новый лидер Пратихаров Михира Бходжа и его соратники использовали ситуацию в своих интересах. Арабы предприняли новую серию набегов, но были отбиты вассалами Бходжи Чахаманами (Cahamana) в 842 г. н.э. (80). Вскоре после устранения арабской угрозы, Бходжа вступил в бой с Девапалой, победив бенгальского правителя с помощью вассальных государств Пратихаров, в частности, династии Калачури (Kalachuri), которые вновь появились в Трипури (Tripuri), расположенном вблизи современного Джабалпура (81). Избавившись от всех этих угроз своей безопасности, Бходжа решил использовать проблемы Раштракутов в своих интересах. Примерно в 860 г. н.э. он двинул свою армию вниз по долине Нармады к Лате и напал на вассалов, которые были верны Амогхаварше даже во время его борьбы с гуджаратскими Раштракутами (82). Появление общего врага в лице Пратихаров заставило различные фракции Раштракутов быстро урегулировать свои разногласия и объединиться. Коллективными усилиями они отбросили армию Бходжи на север и положили конец длительной гражданской войне между Раштракутами.

Амогхаварша использовал примирение, чтобы вернуться к решению вопроса с мятежными Восточными Чалукями, которые опрометчиво продолжали стремиться к независимости. Приблизительно в 860 г. н.э. Амогхаварша снова захватил Венги (Vengi), приведя в смятение правителя Восточных Чалукьев Виджаядитью III (Vijayaditya III, ок. 849–892 г.г. н.э.). Однако, это не было воспринято Чалукьями как полное поражение. В конце жизни Амогхаварши основным источником проблем для империи из Малкхеда вместо непокорных гуджаратских Раштракутов на западе стали враждебные Восточные Чалукьи. Война между Малкхедом и Венги шла с 870 по 899 г.г. н.э. После ухода из жизни Амогхаварши в 880 г. н.э. ее продолжил его наследник Кришна II (Krisna II, ок. 878–914 г.г. н.э.) (83). После смерти Амогхаварши Виджаядитья III вступил в конфликт с вассалами Восточных Гангов и Калачури, также союзниками Раштракутов, укрепив свой военный потенциал с помощью грозного полководца Пандаранги (Pandaranga). Хотя Чалукьи и добились независимости, мир продолжался недолго. Кришна II восстановил свои силы после смерти Виджаядитьи III и даже ненадолго захватил в плен его преемника на троне Восточных Чалукьев Бхиму (Bhima, ок. 892–921 г.г. н.э.). Однако, Бхима, освободившись, продолжил борьбу своего дяди и около 899 г. н.э. после тридцатилетнего конфликта наконец объявил о своей победе и достижении полной независимости от Раштракутов.

Одна из причин затянувшихся проблем Раштракутов заключалась в том, что в действительности Кришна II должен был сражаться на двух фронтах, поскольку, несмотря на свой возраст, правитель Пратихаров Михира Бходжи по-прежнему вел активную деятельность. Примерно с 870 по 880 г.г. н.э. Бходжа был вовлечен в серию конфликтов с Палами, которые погрязли в проблемах из-за споров о правопреемстве. В результате этого в течение примерно двадцати пяти лет трон поочередно занимали два брата и их кузен: Махендрапала (Mahendrapala, ок. 850–865 г.г. н.э.), Шурапала (Surapala, ок. 865–873 г.г. н.э.) и Виграхапала (Vigrahapala, ок. 873–875 г.г. н.э.) (84). Похоже, что для достижения своих целей Бходжа пытался использовать стратегию постепенного продвижения, применявшуюся ранее самими Палами, хотя чего он в результате этого достиг – совершенно не ясно. Однако, после отречения Виграхапалы в пользу своего сына Нараянапалы (Narayanapala, ок. 875–932 г.г. н.э.) ситуация у Палов стабилизировалась, а правление Нараянапалы было достаточно долгим для того, чтобы восстановить доверие к паловскому двору. Затем последовала смерть Амогхаварши около 880 г. н.э., что дало Бходже возможность снова попробовать в 860 г. н.э. восстановить свое господство над Латой, но его попытка закончилась неудачей (85). Тогда при поддержке своих вассалов Чахаманов (Cahamana) он двинул свои войска вниз по долине Нармады, на этот раз добившись успеха в претензиях на восточный берег Камбейского залива. Проиграв эту битву, Кришна II нашел способ, как выиграть войну. Получив свежее подкрепление, он отвел свои войска назад, а затем двинулся на восток, пересек Нармаду и захватил Удджайн, нанеся Бходже политический и психологический удар проникновением в глубь родовых земель Пратихаров и заставив его отступить из Латы. Неудачи Бходжи на западе усугубили проблемы, возникшие в конце его жизни. Правитель Кашмира Шанкараварман (Sankaravarman), воспользовавшись ослаблением Бходжи, около 886 г. н.э. захватил часть его северных владений (86).

Смерть Бходжи в 888 г. н.э. не положила конец устремлениям Пратихаров к овладению побережьем Камбейского залива. Его сын Махендрапала (Mahendrapala, ок. 890–910 г.г. н.э.) примерно в 900 г. н.э. провел повторное вторжение в этом направлении. На этот раз кампания прошла успешно, и Раштракуты утратили власть над данными территориями (87). Для них это вызвало ряд негативных последствий, в частности управление Гуджаратом, с которым у них теперь не было сухопутного сообщения, было передано от местной ветви Раштракутов непосредственно в Малкхед, возможно, из-за опасности сложившегося положения. Потеря на западе вассалов из Латы, и в особенности их вассальных армий, способствовала утрате Раштракутами земель Восточных Чалукьев (88). К сожалению, в следующем столетии произойдет упадок двух из этих трех доминирующих государств, и повсюду начнут возникать новые военно-политические силы. 

900-1000 г.г. н.э.

Не утративший мужества из-за потери Раштракутами такого количества территорий, Кришна II ждал своего часа. Приблизительно в 910 г. н.э., когда Пратихара Махендрапала уже умер, он использовал конфликт, вспыхнувший между тремя его наследниками, как возможность для вторжения на север. Борьба за трон трех сыновей Махендрапалы: Бходжи II (Bhoja II), Махипалы (Mahipala) и Винаякапалы (Vinayakapala), очень походила на такие же противоречия в доме Палов полвека тому назад. Точный ход событий в этой истории не известен, но, похоже, что Махипала за очень короткое время смог установить свое господство (89). Возможно, именно поэтому Раштракуты вторглись на север в рамках конфедерации с Калачури (Kalachuri) из Трипури с целью возвести на трон Бходжу II (90). Тем не менее, по своим последствиям поход Кришны стал не более чем унизительным набегом, а Бходжа II правил только до 914 г. н.э. Однако, к тому времени Кришна II уже умер, и его внук Индра III (Indra III, ок. 914–928 г.г. н.э.) принял царственные регалии Раштракутов. С отстранением от власти Бходжи II Индра III понял, что Раштракуты опять утратили свою власть на севере. Поэтому в 916–917 г.г. н.э. он развернул обширную кампанию вторжения, которая привела к временной оккупации Канауджа и оставила после себя горы трупов (91). Однако, Махипала выстоял благодаря помощи набирающего мощь клана Чанделлов (Candella) из Кхаджурахо (Khajuraho). Эти племенные правители гондов помогли вернуть их в большей мере номинальному сюзерену его потускневший трон.

Прощупывая почву для дальнейших вторжений, Индра III решил попытаться захватить владения Восточных Чалукьев, потерянные его дедом после стольких лет раздоров. Эта возможность появилась в 921 г. н.э., когда умер заклятый враг Кришны II Чалукья Бхима (92). Старший сын Бхимы удержал власть, хотя это и стоило ему жизни (он погиб на поле боя). Победа Восточных Чалукьев во многих отношениях оказалась пирровой. Подобно дестабилизирующим битвам за престолонаследие, от которых до них уже пострадали Палы и Пратихары, у Восточных Чалукьев в течение последующих нескольких десятилетий сменилось шесть правителей, что серьезно повлияло на их способность поддерживать свое независимое положение. В конце концов, это привело к тому, что их на двадцать семь лет захватил правитель телугу Джата Чода Бхима (Jata Choda Bhima, ок. 973–1000 г.г. н.э.) (93).

У Пратихаров спор о престолонаследии на какое-то время был разрешен в 930 г. н.э. с восхождением на трон Винаякапалы (Vinayakapala), ничем не примечательное правление которого длилось около пятнадцати лет. Проблемы у этой династии вновь появились примерно в 945 г. н.э., когда свои претензии на трон предъявили сразу несколько претендентов, и империя Пратихаров несколько лет страдала от раздробленности и битв за престолонаследие. Во времена правления Махендрапалы II (Mahendrapala II, ок. 945–950 г.г. н.э.), Винаякапалы II (Vinayakapala II, ок. 950–959 г.г. н.э.), Виджаяпалы (Vijayapala, ок. 960–1108 г.г. н.э.), Раджьяпалы (Rajyapala, умер в 1019 г. н.э.) и Трилочанапалы (Trilocanapala, ок. 1020–1027 г.г. н.э.) территория Пратихаров стремительно сокращалась (94). Трилочанапала был последним императором наследственной линии властителей, чье государство уменьшалось с каждым годом. Эти последние правители Пратихаров столкнулись не только с внутренними разногласиями, но и с агрессивным ростом ранее подчиненных им вассальных государств: Чанделлов (Candella) Кхаджурахо, Парамаров (Paramara) Малавы, Гухилов (Guhila) Раджапутаны, Чахаманов (Cahamana) Шакамбхари и других. Согласно источникам, Раджьяпала погиб от рук Чанделлы Видьядхары, который убил его, чтобы высказать презрение трусости Пратихаров перед лицом новых угроз со стороны беспощадного тюркского правителя Махмуда Газневи. Таким образом, Пратихары не только утратили свое былое могущество из-за потери ранее лояльных им вассальных государств, но и оказались в тисках между Газневидами (ок. 1000–1027 г.г. н.э.) и циничным эгоизмом враждебных сил Декана.

Среди них были и старые заклятые враги Пратихаров Раштракуты из Малкхеда, у которых после смерти Индры III в 928 г. н.э. были свои собственные битвы за престолонаследие. Первый в наследственной линии, Амогаварша II (Amoghavarsa II, ок. 928–929 г.г. н.э.), возможно, был убит своим братом Говиндой IV (Govinda IV, ок. 930–935 г.г. н.э.). Говинда IV, который, как считалось, слишком много времени посвящал женщинам своего гарема, был свергнут конфедерацией Раштракутов и своим дядей Амогаваршой III (Amoghavarsa III, ок. 936–939 г.г. н.э.), который взошел на трон по принуждению (95). Боевой дух Раштракутов, казалось, навсегда  возродил сын Амогаварши Кришна III (Krisna III, ок. 939–967 г.г. н.э.) (96). Еще до того, как взойти на трон, он в 938 г. н.э покорил Калачури из Трипури. Придя к власти, он в 943 г. н.э. руководил молниеносными набегами на расположенное на юге царство Чола (Cola), и, в конце концов, победил армию Чолов в 949 г. н.э.. Очевидно, подражая великим полководцам Раштракутов из прошлого, таким как Индра III, Кришна III захватил Венги, подчинил себе Восточных Чалукьев и посадил на их трон свою марионетку. Только что ставшие влиятельной политической силой Чанделлы изгнали ряд его северных гарнизонов, и Кришна III ответил на это северной экспедицией 963–964 г.г. н.э. Во время нее он одержал победу над Чанделлами и двинулся дальше на ослабленную армию Пратихаров, которой, вероятно, командовал Виджаяпала. Они также были разбиты, после чего Кришна III продолжал одерживать победы в Малаве над Парамарами и в Гуджарате.

Заключительные рейды в итоге дорого обошлись Раштракутам. Монарх Парамаров Сияка (Siyaka) был не из тех, кто соглашался с неизбежностью господства Раштракутов, как это случалось со многими северными владыками в прошлом. Вместо этого Сияка собрал новую армию в конфедерации с правителями, также пострадавшими от завоеваний Кришны III. В 972 г. н.э. после ряда сражений он захватил Малкхед и разграбил столицу Раштракутов (97). К этому времени Кришна III уже скончался, оставив трон своему сыну Кхоттиге (Khottiga, ок. 967–972 г.г. н.э.). Кхоттига вскоре погиб на войне, а его преемник Каркка II (Karkka II) пробыл монархом Раштракутов немногим более года. В конце концов, Раштракуты пали под постоянным давлением своих исторических предков Чалукьев. Стремясь покончить со своим подчиненным положением, местный вождь Тайла II (Taila II), ведущий свою родословную от царственных Чалукьев из Ватапи, собрал конфедерацию государств, в которую вошли Калачури, Ядавы (Yadava) и другие дома Чалукьев, что привело к окончательной гибели империи Раштракутов в декабре 973 г. н.э.

Последней из трех великих империй, которая смогла сохранить себя к этому времени, были Палы Магадхи и Бенгалии. После времен Девапала им удалось остаться в стороне от большинства конфликтов, и во второй половине девятого столетия они были поглощены своими проблемами, связанными со спорами о престолонаследии. Долгое правление Нараянапалы (Narayanapala, ок. 875–932 г.г. н.э.) способствовало стабильности государства в те времена, когда других раздирали внутренние проблемы. В интересах стабильности Палы пытались заключить несколько дипломатических союзов путем династических браков с Калачури и Раштракутами, хотя на самом деле это никогда не гарантировало мира. Действительно, начиная с середины девятого века, как Калачури, так и Чанделлы, совершили ряд набегов на территории Палов, что способствовало созданию ощущения неустойчивости (98). Кроме того, Палам, как и всем остальным, досаждала проблема амбициозных вассалов. Мы часто видели, как новые лидеры присоединяются к более сильной стороне, действуют как покорный подданный в период консолидации власти, а затем за счет своего сюзерена создают независимое княжество.

По этой причине сыну Нараянапалы Раджьяпале (Rajyapala, ок. 932–967 г.г. н.э.) пришлось бороться с раздробленностью Бенгалии, воспользовавшись помощью династии Чандра (Candra), обосновавшейся на восточной и юго-восточной части территории Палов и правившей там до середины одиннадцатого столетия (99). Тогда как Чандры, судя по всему, являлись коренными жителями Бенгалии, это не относится к Камбоджам (Kamboja), которые, очевидно, были племенной группой, ранее обитавшей на границе Бенгалии и Бирмы (100). Способность руководства племен раннего средневековья к объединению и установлению контроля над территориями была просто поразительной, и этот факт имел очень значимые последствия для данного периода. Раньше Чанделлы были племенной группой, очевидно принадлежавшей к более крупной этнической группе гондов, которая значительно преуспела в расширении и укреплении своих властных позиций. Камбоджи заняли княжество Гауда в Западной Бенгалии около 975 г. н.э. во времена правления Гопалы II (Gopala II, ок. 967–987 г.г. н.э.) и даже присваивали своим правителям имена со словом «пала». Таким образом, мы видим, что не только Пратихары заимствовали для своих монархов имя «Пала» (Махендрапала и пр.), но и Камбоджи подражали названию этой династии. В результате их часто называют Камбоджа-Палы Гауды (Kamboja-Pala of Gauda) (101).

К концу десятого столетия прежняя территория Палов уменьшилась со всех сторон и в основном ограничивалась современным штатом Бихар южнее Ганга. Только во времена Махипала (ок. 992–1042 г.г. н.э.) Палы начал восстанавливать контроль над некоторыми утраченными ранее частями Бенгалии. Самые серьезные проблемы у этого правителя возникли при вторжении Чолов в 1021–1023 г.г. н.э. и в связи с захватом Калачури Банараса (Banaras, совр. Варанаси) в 1034 г. н.э. (102). К несчастью для династии, Махипала только подтвердил своей деятельностью, что он последний великий император Палов. А его смерть ознаменовала начало конца этого царственного дома, который продлился до его подчинения Сеной (Sena) в середине двенадцатого века.

1000-1200 г.г. н.э.

Для понимания дальнейшего хода событий нам будет достаточно краткого описания исторической обстановки следующих двух столетий. В Декане победа над Раштракутами и захват Малкхеда в 973 г. н.э. Тайлой II (Taila II) с его конфедерацией Чалукьев ознаменовали начало правления новой династии. Это были Чалукьи Кальяни (Chalukyas of Kalyani), названные в честь столицы, которую они построили в середине одиннадцатого столетия выше по течению реки (103). В течение следующих двух веков их главные конфликты были с Чолами и другими народами Декана, а также с государствами к югу от реки Кришна. В конце концов, Чалукьи Кальяни пришли в упадок главным образом от той же самой институциональной проблемы, которая до них разрушила империю Гурджара-Пратихаров: восстаний вассальных государств. В последней четверти двенадцатого века группа бывших вассалов, ведомая Калачури (Kalachuri), Ядавами (Yadava) и Хойсалами (Hoysala), несколько вступала в сражения с остатком дома Чалукья и полностью отстранила его от власти примерно в 1190 г. н.э.

На севере территории, ранее принадлежавшие Пратихарам, были разделены на несколько мелких государств: Чахаманов (Cahamana), Гухилов (Guhila), Парамаров (Paramara), Томаров (Tomara) и пр. Большинство из них классифицируются историками как «дома раджпутов» – довольно неопределенная категория, которая включает в себя различные военные кланы от Гуджарата до Бихара. Многие из них утверждали, что произошли от Агни (agnikula, агникула), обосновывая свое происхождение мифом о создании расы воинов в огненном алтаре мудрецом Васиштхой (Vasistha) на горе Абу (Arbuda). Это было их главное отличие от раджпутских домов, ведущих свое происхождение от Солнца (suryavamsa, сурьявамса) или Луны (somavamsa, сомавамса) по образу и подобию более ранних наследственных линий кшатриев (104). Большая часть Гуджарата все еще находилась под контролем остатков местных Чалукьев, сыгравших важную роль в отражении агрессии арабов в 737 г. н.э. Они же приняли на себя и основной удар самых ранних нападений Мухаммеда Газневи в период с 1000 по 1027 г.г. н.э. Его разрушительные набеги знаменовали собой драматическое возобновление атак исламских армий на Индию, что привело к потере ее севера Гуридами Афганистана и основанию Делийского султаната с восхождением на трон в 1210 г. н.э. Шамс ад-дин Ильтутмиша (Shams al-Din Iltutmish ) (105). В то же время большая часть запада Деканского плато находилась во власти Ядавов, а Парамары продолжали править в Малаве до их подчинения Калачури в середине одиннадцатого столетия. Кроме того, на севере при совершенно разных обстоятельствах главными силами стали две династии: Калачури в Трипури и Гахадвала (Gahadvala). Благодаря авантюризму таких правителей, как Гангея (Gangeya, ок. 1015–1041 г.г. н.э.) и Карна (Karna, ок. 1041–1073 г.г. н.э.), Калачури в течение одиннадцатого столетия стали доминирующей силой центральной и северной Индии (106). В Канаудже вакуум власти, возникший после падения остатков Пратихаров, позволил возвыситься Гахадвалам. Пока Калачури решали проблемы с Чанделлами и Парамарами, они укрепили свой контроль над Мадхьядешой и со временем прирастили свои владения территориями северного Бихара.

Таким образом, Палов все больше и больше окружали силы враждебных им правителей – с востока, запада и юга. С востока Кайварты (Kaivarta) бросили вызов их владычеству на севере Бенгалии, в то время как Чандры (Candra) (а позже и Варманы (Varman)) взяли под контроль восточные участки Бенгалии (107). Однако наибольшая угроза исходила от Сенов (Sena), которые доминировали в южной Бенгалии (108). Следуя примеру авантюрного воина из Карнатаки, Сены постоянно расширяли свой контроль над территорией Бенгалии, пока не завладели практически всеми ее регионами. На западе Палы противостояли Гахадвалам, которые со временем начали вторгаться на их территорию и в конечном итоге захватили весь север Уттар-Прадеша и Бихара (109). С юга Палов множество раз атаковали Калачури, но их интерес был скорее в военных трофеях, чем в долгосрочном владычестве. Окончательный крах Палов произошел во второй половине двенадцатого столетия, около 1170 г. н.э., когда Маданапала (Madanapala) больше не смог сдерживать одновременно силы Гахадвалов на западе и Сенов на востоке. Так одна из самых долгоживущих имперских династий в индийской истории пришла к своему концу. После этого Палы продолжали существовать как второстепенный дом, подчиненный Сенам, вплоть до мусульманских завоеваний Магадхи Мухаммадом бин Бахтияром Халджи около 1204/5 г. н.э.

Этот обзор политической и военной истории Индии весьма несовершенен, как минимум, в одном отношении: масштаб, выбранный для описания событий. Мы сконцентрировались на самых значимых битвах, главных исторических изменениях, передвижениях людей и войск в рамках всего субконтинента. Однако, при каждом таком изменении происходило множество конфликтов между вассалами крупнейших держав. Поскольку они не воспринимались как определяющие факторы наиболее значимых событий, в раннем средневековье главные державы Индии предоставляли своим вассалам практически неограниченные возможности для конфликтов на нижнем уровне. Однако, на практике такие локальные конфликты нередко имели огромное влияние. Вассалы добивались высокого положения, покоряя более слабых правителей, и набирали такую силу, что в подходящий момент могли бросить вызов своим повелителям. В результате сражений потери несли не только профессиональные воины, но и все население, о чем будет более подробно рассказано ниже. Кроме того, право любого вступать в конфликты, не затрагивающие интересы главных держав, приводило к тому, что на уровне местных вождей стычки из-за деревень, границ и водных ресурсов происходили с предсказуемой регулярностью. Поэтому мелкие князьки, прокладывая свой путь наверх по лестнице военно-политической иерархии, демонстрировали безжалостность и беспринципность. Исходя из всего этого, нужно понимать, что если проецировать наш обзор конфликтов на более низкие уровни, то следует учитывать гораздо большую частоту происходивших там событий.

 
Следующий раздел >>

2.1. Введение

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>
 

[Сама земля] подвергается мучениям «Повелителями людей» – они характерны для этой эпохи со своим назойливым высокомерием, грубым коварством, ненасытным аппетитом и систематическими оскорблениями приличия по причине своей врожденной глупости (1).

Мандасорский эдикт Ясодхармана, ок. 530 г. н.э.

И мандала государств усыпана только союзниками и врагами. Да, мир в высшей степени эгоистичен – как можно хоть где-нибудь найти нейтралитет? (2)

«Нитисара» Камандаки, седьмой-восьмой век до н.э.

 

Если мы хотим понять причины роста популярности и победы эзотерического буддизма, то должны сосредоточить свое внимание на раннем средневековье, поскольку именно в это время – между шестым и двенадцатым веками – зрелый буддийский эзотеризм начинает впервые упоминаться в доступных нам исторических материалах. Точность, с которой мы можем судить о его хронологии, обсуждается ниже, но все наши самые надежные данные согласуются с утверждением китайского монаха Усиня (Wu-hsing, Wuxing), написавшего около 680 г. н.э., что популярность эзотеризма стала новым событием в жизни Индии (3). Как видно из главы 4, именно индийские политические системы являются источником тех моделей, которые были приняты и расширены в священных текстах и ритуалах новой буддийской практики. Поэтому в данной главе рассматриваются политические и военные события этих нескольких веков с акцентом на обстоятельства возникновения обстановки военно-политического приспособленчества и беспринципности. Важность этого нового измерения основана на наблюдении военного историка John Keegan, согласно которому культура военных действий в корне меняет характер и взаимосвязи всех составных частей общества. Поэтому деятельность индийских правителей должна была иметь чрезвычайные последствия для всех аспектов раннесредневековой индийской культуры: от литературы и ритуалов до государственного управления и экономики.

В период раннего средневековья северная Индия, до этого доминировавшая или, по крайней мере, равная югу в своей военно-политической динамике, впервые заняла второстепенное положение, проигрывая ему как в активности, так и по уровню богатства. Южная Индия и с ее шиваитскими правителями заняла центральное место на политической авансцене и перехватила инициативу по многим направлениям. В первую очередь, это означало, что северные государства все чаще были вынуждены смиряться с унизительными набегам на свои территории, угрожавшими их богатству и безопасности их городов. Поэтому, в больших северных городах произошло сокращение численности населения, в то время как новые региональные центры в Центральной и Восточной Индии стали приобретать все большее значение. Это были столицы новых династий, имевших весьма скромное происхождение, которые брали под свой контроль бывшие племенные территории. Для подтверждения законности своей власти и в целях самоидентификации индийские правители данных областей начали усиленно покровительствовать литературе и вырабатывать стратегии поддержки религии, ища при этом религиозных советников для помощи в реализации своих политических и военных планов. Они также установили покровительственные отношения с теми, кто мог выразить особенности их местной эстетики и оценить их культурную специфику. Таким образом было серьезно подорвано доверие к единообразию придворной культуры, которое было отличительным признаком Гуптов (Gupta) и Вакатаков (Vakataka). И наконец, апофеозом раннесредневекового периода стало появление правителей, которые присваивали себе статус божеств или их инкарнаций и манифестаций. Следствием этого стала феодализация божественности, когда боги стали восприниматься как полководцы и правители земли.

 
Следующий раздел >>

2.2. Понимание термина «средневековье»

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>

В данной работе под термином «раннее средневековье» понимается исторический период, начавшийся после окончательного упадок империи Гуптов (Gupta) около 550 г. н.э. и перешедший в зрелую фазу после смерти Харши (Harsa) в 647 г. н.э. и последующего краха династии Пушьябхути (Pusyabhuti). В исторических исследованиях эти времена ранее были отодвинуты на второй план, но сейчас привлекают к себе повышенное внимание, и в последние несколько десятилетий можно отметить значительный прогресс в понимании движущих сил данного периода. Как правило, свидетельства этих времен базируются на данных, которые получены из записей о наделении земельными участками (sasana, сасана), обычно выгравированных на меди или на камне, и дополненных информацией из литературы, нумизматики и археологических исследований. Следствием такого подхода стало лучшее понимание основных контуров событий тех веков. Внезапное появление и исчезновение аристократических семей, роль армий в конфликтах, судьбы городов, трансформация экономики, религиозная составляющая этого периода, положение художественной литературы и искусства – все это теперь стало гораздо понятнее, чем раньше.

Частью проблемы, препятствующей осмыслению средневековья, был чрезмерный акцент на роль отдельных великих империй в истории Индии. Такой акцент сдерживал изучение порой более эфемерных, но не менее важных культур, которые существовали в течение периодов от нескольких десятилетий до более чем двух столетий. По этой причине доминировавшее в третьем веке до нашей эры государство Маурьев (Mauryan) во главе с Ашокой (Asoka) всегда было в фокусе многочисленных исследований, и продолжающийся поиск индийской идентичности по умолчанию начинается с осмысления Индии как территории, охватываемой эдиктами Ашоки (4). После Ашоки историки были очарованы гандхарской эпохой, особенно со времен индо-греков и до завоевания Гандхары (Gandhara) сасаниадами, в том числе в период с 160 г. до н.э. по 225 н.э. Индийская история в период после гандхарских Кушан (Kusana) и до полного контроля тюрок над севером страны, установленного около 1200 г. н.э., особо выделяет времена господства Гуптов и Вакатаков (Vakataka) (ок. 320-550 г.г. н.э.). Следует отметить, что четыре из пяти томов объемного «Corpus Inscriptionum Indicarum» посвящены эпиграфическим надписям Ашоки, Кушан, Гуптов и Вакатаков. При этом, мы, конечно же, имеем доступ и к многочисленной эпиграфике Гурджара-Пратихаров (Gurjara-Pratihara), Палов (Pala), Чолов (Cola) и многих других государств. Судя по всему, на сегодняшний день выбор в качестве объектов исследований и широкое представление в научной литературе маурийской, гандхарских и гуптовской династий во многом объясняется их привлекательностью с точки зрения европейской эстетики.

В отличие от них, раннее средневековье (примерно с 500 до 1200 г.г. н.э.) выглядит беспорядочным и запутанным и часто воспринимается как неинтересное и хаотичное. Это был период расцвета культурных форм, которые британским и континентальным авторам нравилось порицать, причем с их оценкой с долей досады соглашаются и некоторые индийцы. Чаще всего в этой связи упоминают тантризм, бхакти (bhakti), чрезмерно утонченную поэзию, сати (sati), укрепление кастовой системы и хищнический захват племенных земель. В историографии этих веков превалируют мотивы распада и упадка, вырождения и разложения. Такой подход продолжает сохраняться даже несмотря на то, что некоторые из династий – например, Гурджара-Пратихары (ок. 725–1018 г.г. н.э.) или Палы (ок. 750–1170 г.г. н.э.) – просуществовали столько же, сколько и династия Гуптов. Теория средневекового хаоса не признает реальности того, что в Индии Гупты никогда не имели того уровня доминирования, которого достигли Раштракуты (Rastrakuta).

Помимо прочего, такому подходу способствовала социальная или политическая повестка многих из пишущих об истории Индии. Британские авторы девятнадцатого века, когда рассматривали вопросы захвата власти на субконтиненте, постулировали моральные принципы на основании александрийской историографии (5). Индийские авторы, имеющие ограниченный набор критических моделей для применения к местной истории, или бурно реагировали на их мнения или же полностью следовали британской точке зрения (6). Более того, некоторые из них представляли свое собственное видение истории для поиска периода (индусской, hindu) консолидации, которую можно бы было противопоставить колониальным объединениям Газневидов, Маликов, Моголов и англичан (7). Как в индийском, так и в британском лагере наблюдалась тенденция к поиску «золотого века» Индии, в котором эстетические, литературные или политические ценности представляли бы все самое лучшее в цивилизации этой страны. Под влиянием британской историографии фундаментальной парадигмой были либо перикловские Афины, либо августовский Рим, хотя имперский образ македонского эллинизма также имел определенное влияние, а временной отрезок, выбираемый в качестве «золотого века», чаще всего был периодом правления имперских Гуптов. Кроме того, Гупты иногда становятся базисом для тенденциозных изысканий: идей северного индийского национализма и языковой гегемонии, претензий на превосходство индийской цивилизации, современного националистического определения «индийскости» (hindutva, хиндутва) и множества других целей.

Опора на британскую историографию побудила некоторых историков взять за основу европейские стратегии периодизации при присвоении временных категорий индийской истории. По аналогии с ослаблением и крушением Рима, вызванных набегами гуннов, упадок и окончательное падение Гуптов расценивались как результат вторжений гуннов-эфталитов в период между 460 и 530 г.г н.э. Согласно данной модели, за древним миром следует средневековье, которое занимает период, предшествующий новому времени. При этом в средневековье доминируют различные вариации политического института феодализма. Для некоторых продвижение таких аналогий было необходимо, чтобы обеспечить Индии статус равный статусу Европы и вектор развития, целенаправленно ориентированный на новое время.

Несмотря на некоторые весьма интересные сходства между европейским и индийским развитием, мы должны быть очень осторожны и не заходить в проведении таких параллелей слишком далеко. Например, в Индии не было череды исторических событий, подобных Ренессансу. Кроме того, она не имела высокоструктурированной Церкви, положение которой могла бы оспорить реформация. Также нет уверенности в существовании чьих-либо претензий на всеобщую универсальность по аналогии со Священной Римской империей. К тому же, эта модель была проблематизирована экстраординарными изменениями на субконтиненте, вызванными постепенной колонизацией Индии, которая началась с первого исламского рейда на Тхану (Thana, Thane) в 644 г. н.э. и перешла в заключительную фазу с установлением мусульманской власти после победы Муиз-ад-дина (Mu’izz ad-Din Muhammad Ghori, Мухаммад Гури ) во Второй битве при Тараине (Tarain) в 1192 г. н.э. Однако, более или менее полное признание обозначения этого периода индийской истории «средневековьем» указывает на то, что многие в научном сообществе находят его полезным, хотя и небесспорным, термином.

Возможно, что в применении европейской периодизации для истории Индии нет ничего по своей сути плохого. Тем не менее, подобное заимствование всегда влечет за собой серьезные последствия и может стать инструментом для сомнительных стратегий: дезинформации, культурного империализма или поиска националистической легитимизации. Такое положение дел, как правило, складывается в тех случаях, когда допущения, касающиеся характера средневекового периода или феодализма, препятствуют нашему сопоставлению на оси времени изменений в Европе и в Индии и поиску фундаментальных различий между ними. Только используя терминологию периодизации в качестве удобного для всех общего правила – и ничего более! – мы можем облегчить понимание этих вопросов (8). В частности, разумно используемая периодизация демонстрирует заинтересованность Индией в представлении себя обществом, для которого изменения были правилом.

В противоположность вполне очевидному объединению Индии в период великих империй, в средневековье мы сталкиваемся с перемещением системы ценностей на уровень региона и местной территории. В течение этих столетий не было единого центра ни политики, ни религии, ни экономики, ни культуры. Вместо этого мы видим новые ключевые области концентрации власти, отстаивающие свою независимость, свою собственную эстетику, свою религиозную идентичность, свои способы ведения дел, а также свои языки и персональные истории, встроенные в литературные системы и политические модели. В этот период засвидетельствовано возникновение региональных стилей скульптуры и монументальной архитектуры, повсеместное изобилие литературных языков, борьба царственных домов за имперскую гегемонию, расцвет литературных форм и быстрое увеличение количества каст и классов. Все эти события стали возможными благодаря никогда не наблюдавшимся ранее кристаллизации чувства пространственной идентичности и локальной переоценке значимости своей территории. Каждое место теперь приобретает особую ценность, освящается богами и героями, посещается святыми, приводит в восторг знаменитых любовников, увековечивается поэтами и оспаривается военачальниками.

Кроме того, это движение к регионализации внесло огромный вклад в литературную культуру, а само средневековье является источником множества индийских литературных жанров, особенно в части религиозных текстов. Что касается буддийских произведений, то большинство окончательных редакций священных текстов Палийского канона проистекают из работ Буддхагхоши (Buddhaghosa) и его современников, живших незадолго до начала средневекового периода. В это же время получили широкое распространение махаянские тексты, особенно философские труды, а также доктринальные работы и другая литература. Такой динамизм средневековых буддийских ученых не мог не повлиять на основную часть буддистской деятельности. Почти все переводы на тибетский и большинство переводов на китайский, большая часть сохранившихся рукописей, многие важные комментарии, независимые трактаты, канонические формулировки, списки священных текстов и исторические дискуссии также относятся к периоду раннего средневековья. Что касается отдельных личностей, то значительная часть самых выдающихся авторов, среди которых преобладают китайские буддистские паломники (с их записками о путешествиях), и большинство буддистских святых жили и вели свою деятельность именно в средневековую эпоху, а не в самые ранние времена существования индийского буддистского сообщества.

В более широком контексте индийской культуры данный процесс был еще более очевидным. Монархи спонсировали или поддерживали создание многих великих пьес, романов и эпосов на санскрите и пракрите, а также возведение огромных храмовых комплексов шиваитов и вишнуитов. Их деятельность была настолько впечатляющей, что в Юго-Восточной Азии наблюдалось создание индианизированных государств, в которых санскрит был официальным языком. Все эти факторы, а также многое другое, говорят нам о том, что в прежние времена богатство недостаточно хорошо обслуживалось литературными возможностями, следствием чего стало игнорирование и упадок творчества. В действительности, проблемой средних веков являлось не отсутствие активности, а ее избыток. Слишком много наследственных линий, строительных программ, претензий на власть и вызовов предыдущим парадигмам. Слишком много военного авантюризма, литературной деятельности, эпиграфических и документальных свидетельств. Чрезмерное богатство нашего материала с почти ежедневным его увеличением за счет раскопок и эпиграфических находок делает этот период, пожалуй, самой интеллектуально сложной эпохой в истории Индии. Большое изобилие несопоставимых политических стратегий, литературных циклов, военных событий, религиозных формаций вкупе с постоянно изменяющейся динамикой лояльности и политического поведения – все это предстает перед нами в виде ошеломляющего калейдоскопа быстро развивающихся отношений между географическими регионами и социальными доктринами.

И все же, в восприятии этого периода ощущается несомненный дискомфорт, связанный с наполнением его постоянной борьбой за властные полномочия и общественное положение, что свидетельствует не о коллапсе культуры, а о недостатке публичного обсуждения ответственности власти. Причем в поведение этих династий подчас просматривается чувство вседозволенности и какое-то подростковое своенравие. Кроме того, в доступных нам источниках данного периода наблюдается очень скромное присутствие альтернативных точек зрения или иных повесток дня. Предвосхищая безрезультатную политику некоторых лидеров пост-независимой Индии, период раннего средневековья оставляет у нас тревожное чувство в отношении интеллектуальных и религиозных персонажей, стремящихся к отказу от культурной критики. Низкопоклонство и отношения «патрон-клиент», как кажется, захватывают публичное пространство, в результате чего страдает все общество. Подводя некоторые итоги, можно сказать, что локальные территории стали не только местами провинциальной переоценки культурных систем и сложившегося богословия, но и изолированными от мира крепостями, защищавшимися от нападений вооруженных людей, что часто крайне ограничивало их кругозор.

 
Следующий раздел >>

2.4. Культура военно-политической беспринципности

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>

Из эпиграфических надписей и документов времен, предшествовавших раннему средневековью, следует, что правители в общих чертах делились на два типа людей. К первому относились те, кто придерживался норм старого рыцарского поведения (rajadharma, раджадхарма), продвигаемого «Манавадхарма-шастрой» (Manava Dharma Sastra, «Законы Ману»), «Шантипарвой» (Santiparvan) Махабхараты и подобными им текстами. Автор «Манавадхарма-шастры» представлял царя как лицо, основной функцией которого было защищать народные массы (I.89) и отправлять правосудие (VII.10). По причине компилятивной природы этого текста, его автор вообще не касается темы военной агрессии. В одном месте (VII.198) он выступает за то, чтобы правитель использовал три из четырех доступных ему способов (upaya, упая) для победы над неприятелем: предложение примирения, предложение даров, чтобы добиться его благосклонности, и организация восстания в его лагере. Никогда, как говорится в этом произведении, монарх не сможет победить своих врагов, прибегая к четвертому средству – боевым действиям (na yuddhena kadacana). Тем не менее, в другом месте этот текст предлагает триумфальное почитание воинских доблестей правителя:

«Столкнувшись на полях сражений, Повелители Земли ищут смерти друг друга. Никогда не отвращая свои лица от борьбы с высшей силой, они восходят на небеса (после своего взаимоуничтожения) (VII.89) »(110).

Эта форма рыцарства аналогична той, что встречается в «Рамаяне», где Рама изображен как крайне скромный принц: он готов сделать все, в том числе отказаться от власти, чтобы помочь отцу сдержать свое слово и таким образом выполнить свой долг.

Полной противоположностью такого рыцарства является позиция Пандавов в «Махабхарате», где они поспешно уничтожили своих родственников ради личной реабилитации. Их сопричастность к массовой гибели близких людей ради самих себя в тексте признается этической дилеммой, как перед битвой – например, в первых главах «Бхагавад-гиты» – так и после самого конфликта. Всем известная «Шантипарва» («Книга об умиротворении») – это длинный трактат, лейтмотивом которого является глубокая скорбь Юдхиштхиры по поводу своего поведения и поведения его братьев во время конфликта, приведшего к гибели многих из их родственников. «Шантипарва» начинается с простого заявления риши Нарады о зле, которое пять братьев принесли в свой мир (12.1.13–44). Но, в конечном счете, именно наставления Бхишми – образцового воина, который довольно нелепо изображен пронзенным таким количеством стрел Арджуны, что, упав замертво, не достает до земли, а опирается на нее выступающими из его тела наконечниками – дали повод Юдхиштхире для этой кровавой бойни. Ведь этическая противоположность «Шантипарве» – это обширный трактат Бхишмы как о поведении кшатрия (rajadharma, раджадхарма), так и об освобождении (moksadharma, мокшадхарма). Наряду с «Артхашастрой» и «Манавадхарма-шастрой», «Шантипарва» представляет собой точку отсчета, которую мы можем использовать для оценки развития раннесредневековой культуры военного авантюризма, поскольку основной объем этих текстов и их идейное направление были созданы во время или даже до времен правления императорских Гуптов (111).

Если такой литературный персонаж, как Юдхиштхира, все же был обеспокоен поведением индийских воинов в бою, то некоторые современные авторы проявляют по этому поводу гораздо меньшую озабоченность. По разным причинам было принято изображать боевые действия древних и средневековых индийцев как благородные схватки, в которых лишаются жизни только сражающиеся рыцари (112). Те, кто занимает эту позицию, чаще всего апеллируют к единственному свидетельству Мегасфена, которое приведено в «Индике» Арриана и «Географии» Страбона. В своем обсуждении каст Мегасфен утверждает, что «если между индийцами идет внутренняя война, то они не вправе ни трогать этих земледельцев, ни даже опустошать саму землю; но в то время как некоторые ведут войну и убивают друг друга, как только появиться удобный случай, другие рядом мирно пашут или собирают фрукты, обрезают деревья или убирают урожай»(113). Однако, информация Мегасфена предполагает склонность некоторых индийцев к введению в заблуждение иностранцев (114). Отчет Мегасфена также демонстрирует тот факт, что у тех, кто едет в Индию, часто есть свои собственные планы, в частности он использовал Индию как сцену с декорациями для всего сказочного. К примеру, Мегасфен, представляет генеалогию основателя первого паниндийского государства Чандрагупты Маурьи (Candragupta Maurya), как включающую в себя 153 поколения и начинающуюся с Диониса, а также отрицает, что у индийцев есть рабы – явно неточное сообщение как об индийских идеях, так и об индийском поведении. Хотя по некоторым вопросам его свидетельства ценны, наш греческий посол все же стал жертвой своей собственной доверчивости, сообщая, что видел безротых людей, живущих на облаках пара (?gandharvas, гандхарвы), единорогов, муравьев, добывающих золото, и множество сказочных зверей. Его сообщения были подвергнуты сомнению уже его современниками и отвергнуты Страбоном и другими греческими историками (115).

Наши данные свидетельствуют о том, что войны в древней и средневековой Индии не ограничивались схватками благородных рыцарей. Мы можем это предположить исходя из условий аналогичный военных действий в других местах, а также на основе эпиграфики, методических наставлений и явной обеспокоенности тех, кто должен был устранять последствия таких сражений. Любопытно, что большая часть ущерба, нанесенного обществу, не была прямым результатом конкретного столкновения армий на обозначенном поле битвы. Древние сражения редко длились более нескольких часов, носили во многом ритуальный характер и, хотя приводили к гибели людей, главный ущерб был все-таки от обширных разрушений в хозяйственной и социальной сферах (116). В основном, это происходило в результате изъятий военными пищи и фуража, уничтожения посевов и насилия в отношении гражданских лиц за пределами поля боя, а также применения таких методов ведения войны, как сжигание городов, отравление колодцев и обращение населения в рабство. Долгосрочному сокращению численности населения городов, пострадавших от таких конфликтов, также способствовало загрязнение водоемов сточными водами, распространение болезней и голода, а также насилие мятежных солдат (117).

Пища и фураж являются одними из основных ресурсов, потребляемыми армией в полевых условиях. В этом вопросе главная сложность заключалась в том, что на протяжении большей части истории военных действий солдаты были способны нести только около семидесяти фунтов груза на человека, включая оружие, доспехи, одежду и еду (118). Запас провизии, лекарств, оружия, инструмента и т.п. должен был либо транспортироваться вместе с войсками, либо уже находиться в местах назначения. По причине огромных расстояний, которые проходили эти армии для участия в решающих сражениях, примитивные транспортные системы Индии могли обеспечить перевозку только самых важных грузов, уделяя меньшее внимание еде для солдат и кормам для кавалерии, колесниц и корпуса слонов. Это вполне очевидно из археологических данных, эпиграфики и основных источников наставлений по ведению политики и военных действий тех времен: «Артхашастры» (Arthasastra, 1-2 в.в. н.э.) и «Нитисары» Камандаки (Nitisara, 7-8 в.в. н.э.) (119). Такое положение дел означало, что армии первоначально полагались на продовольствие и фураж, добытые в местах своего передвижения, и только позже на смену этой системе пришло обеспечение с более обширных территорий. Такой вид поставок требовал наличия хорошо организованных подразделений, и мы можем сделать вывод, что в конечном итоге они превратились в специализированные группы снабжения, такие как банджары (banjara) периода правления Моголов (120). Чтобы снизить давление при осаде, правитель мог отравить окрестные колодцы или сжечь посевы. Такая практика одобряется в «Нитисаре» и относится к общепризнанным доктринам обманных стратегий (kutayuddha, кутаюддха) (121). Даже в «Артхашастре» рекомендуемые методы включают использование племенных народов в интересах сил вторжения: с их помощью можно было отравить земледельцев, сжечь их урожай или поджечь укрепления (122). С другой стороны, мы также можем предположить, что у них мог появиться повод мстить за вторжение в традиционные племенные земли или за подавление племенных народов, как это было при противостоянии династии Гухилов (Guhila) и бхилов (Bhilla) (123).

Результаты таких и подобных им методов приводили к разнообразным последствиям, но главным все-таки было то, что они влекли за собой размывание границы между персональным и общественным насилием. В результате армейские новобранцы не только овладевали навыками организованной резни, но и становились нечувствительными к ее последствиям (124). В пылу сражения или в жизни уцелевших участников боев война является, как это ни парадоксально звучит, сугубо личным делом. Но она имеет печальные последствия для мирного населения, расположенного в непосредственной близости от зоны боевых действий, а также для граждан, находящихся рядом с солдатами после их возвращения домой (125). Влияние таких действий на судьбы безоружного население отчетливо прослеживается в эпиграфической надписи Ашоки из Шабазгархи (Shabazgarhi, Большой наскальный эдикт XIII – прим. shus), где он пишет, что в в результате сражения за Калингу 150 000 человек было угнано в рабство, 100 000 военнослужащих было убито в самой битве и во много раз больше количество жителей погибло от прямых последствий этого конфликта (126). Хотя обычно считается, что приведенные здесь абсолютные цифры могут быть завышенными, соотношение между военнослужащими, попавшими в рабство и убитыми мирными жителями представляется достоверным. Многие люди погибали из-за вызванного войной голода или отравлений, ненависти третьих сторон или репрессий военных командиров.

Поджог средневековых городов был достаточно распространенной практикой, поэтому Hira Lal отмечает: «Похоже, что сжигание столичных городов было излюбленной формой досаждения недружественным правителям и, вероятно, считалось большим достижением» (127). Религиозные трактаты признают поджог городов как один из видов проявления воинственности, и даже такая работы, как буддистская «Сиддхаикавира-махатантра» (Siddhaikaviramahatantra), описывает ритуалы для умиротворения агонизма и пожаров.

«Эта царь-мантра декламируется для того, чтобы умиротворить все раздоры, вражду, споры, несчастье и нищету, и все они умиротворяются проведением обряда жертвоприношения хома (homa) с использованием рисовой шелухи. Все равно, какие цветы применяются, произнесите над ними мантру и пустите их по воде. Тогда всеобщий мир и победа будут достигнуты, не сомневайтесь. Когда город горит, встаньте лицом к огню и воздайте хвалу семи пригоршням воды, затем выплесните их в огонь. Тот, кто захочет защитить свой дом от сжигания таким образом, сохранит его»(128).

Многие из наших источников предостерегают командиров от такой деятельности, но по макиавеллиевским резонам – чтобы не настроить народ против себя. Однако, такая аргументация уместна только тогда, когда основной целью является захват чужой территории, а это было лишь одной из многих причин боевых действий (129). Поэтому для завоевателей, которые не стремились к увеличению своих владений, эти запреты мало что значили. Так, когда Каркараджа (Karkaraja) победил Нагабхату (Nagabhata), его придворный поэт изобразил князя бхопальских Раштракутов смеющимся в опустошенном городе своего врага (130).

По этой причине, таким великим городам, как Канаудж, Варанаси, Гауда и пр. было трудно сохранить свое первенство в качестве культурных центров, т.к. их высокое положение делало их привлекательными для беспощадных вторжений. Канаудж часто становилась целью нашествий, и это положение дел вынудило таких правителей, как Пратихары, основать ряд дополнительных дворцов и региональных центров на периферии, подальше от фактических путей потенциальных вторжений (131). Армии, как правило, приближались к городам вдоль существующих торговых путей, т.к. в этом случае зелёные зоны вокруг городов становились источниками их снабжения. И наоборот, прямые сухопутные маршруты обычно не пользовались предпочтением, хотя они могли быть значительно короче, (132). При нападении на столицу региона агрессоры могли не только захватить правительственные учреждения и, если получится, членов правящего дома. Кроме того, они имели возможность получить доступ к записям на медных табличках (из которых можно было узнать информацию о вассалах), государственной сокровищнице, материальным активам крупных банковских домов и другим потенциальным источниками доходов. Сопровождавшие вторжения сожжения захваченных городов предпринимались с целью рассеивания их населения и предотвращения возможных контратак, особенно если агрессор не желал оставлять на троне нового конфедерата или присоединять территорию к своим владениям. Thakur и Jha изучили список, состоящий из двадцати одного торгового города, обнаруженный в написанном на пракрите повествовании восьмого столетия «Самараиччакаха» (Samaraiccakaha), и обнаружили, что в течение этого периода практически каждый из тех городов, по которым проводились хоть какие-то археологические исследования, испытал довольно значительный упадок (133).

Более того, как это было в Китае после Культурной революции, Соединенных Штатах после войны во Вьетнаме и Советском Союзе после конфликта в Афганистане, не все возвращающиеся домой солдаты становятся законопослушными гражданами. Научившись убивать и запугивать, демобилизованные призывники иногда создают преступные группы, в которых они применяют свою подготовку в использовании вооружения и военной тактике. А последствия конфликтов обеспечивают их идеальными укрытиями в виде множества заброшенных зданий. Помимо этого, испытывая недостаток в доходах для компенсации потерь в ходе военной кампании, центральное правительство часто закрывает глаза на подмену ими гражданской власти и принимает от таких бандитов выплаты дани в любой форме, способствующей достижению его целей.

Этот процесс способствовал трансформации феодальной практики дарения и вознаграждения за службу в систему, основанную на коррупции и хищничестве. Действительно, большая часть обсуждения правлений предыдущих династий в «Раджатарангини» Калханы (Rajatarangini, 1148–1149 г.г. н.э.) посвящена коррупции правителей и их чиновников (с чем согласен даже Ману). Калхана демонстрирует жестокость этой системы, когда рассказывает, что правители, подобные Джаяпиде (Jayapida, ок. 779–810 г.г. н.э.), захватывали весь урожай Кашмира в течение трех лет подряд (134). Есть свидетельства подобного поведения на побережьях, где пиратство было традиционным занятием местного населения и иногда осуществлялось местным военачальником, а иногда – частными лицами, отдававшими часть своей добычи местному князю (135).

Вследствие установления культуры военного авантюризма главными характерными чертами  этого исторического периода стали децентрализация и образование союзов феодальных уделов (136). Это, в свою очередь, привело к сегментации Индии на множество частей и возникновению в различных местах страны крепостей и вооруженных лагерей. К началу средневекового периода индийцы разработали все три нормативные формы укреплений: цитадели, крепости и крупные стратегические оборонительные сооружения. Keegan отмечает, что такая сегментация страны является признаком отсутствия централизованной власти. Он пишет: «Крепости – это продукт малых или разделенных суверенных государств; они размножаются, когда центральная власть или еще не установлена, или пытается защитить себя, или уже распалась »(137).

Мудрец Кашьяпа (Kasyapa) в «Шантипарве» (Santiparvan) наглядно излагает опыт падения царства в беззаконие посредством метафоры появления Рудры (Rudra), олицетворения зла и разрушений:

«Там, где вероломные добиваются утверждения на собрании, даже когда они убивают женщин или брахманов, и выступают без страха в присутствии царя, кшатрий живет в ужасе от такого положения.

Из-за этого там появляется бог Рудра в тот момент, когда негодяи бесчеловечно творят свое вероломство. Посредством этих злодеяний эти мерзавцы вызывают Рудру, без разбора причиняя вред как добродетельным, так и злонамеренным.

Рудра – это душа, таящаяся в сердцах порочных людей, убивающая каждое из их собственных тел, а также тела других. Говорят, Рудра подобен ужасным катастрофам, вызванным ветрами мира. Его форма выглядит как облака и разрушительные пожары »(138).

Мы еще встретим Рудру, трансформированного в Махешвару (Mahesvara), в последующих главах, но я хочу подчеркнуть основополагающий аргумент Keegan, согласно которому война, несмотря на  классическое заявление Клаузевица, не является продолжением политических отношений с помощью других средств (139). Предложение Клаузевица основано на редукционизме Аристотеля и его последователей, которые утверждали, что человек является политическим животным, а это в свою очередь указывает на то, что все его поведение является в основном политическим. При этом существуют вполне очевидные свидетельства того, что политические цели и институты часто ниспровергаются и разрушаются войной, как и другие культурные системы. Keegan утверждает, что война – это одно из дополнений культурных форм, деятельность, в которой все элементы культуры вступают в игру и посредством которой все эти элементы сами подвергаются влиянию и трансформации. Длинный список общепризнанных причин возникновения войны, приведенный Камандакой (Kamandaka) в седьмом-восьмом столетиях, включает все: от похищения женщин и высокомерия лидеров до божественного помысла, и как кажется, свидетельствует в пользу модели Keegan (140).

 
Следующий раздел >>

2.6. Феодализация божественности

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>

В средневековой военизированной культуре обожествление монарха было основой его стратегии доказательства божественного права на обладание властью, которое не зависело от его фактического происхождения. Однако, процесс божественного царствования в свою очередь подразумевал наличие царства божеств, поэтому обожествление правителей повлекло за собой феодализацию богов. Kulke и Rothermund указывают, что у богов также появилась иерархия, и имперское божество (rastradevata, раштрадевата), почитаемое сюзереном, стало божественным повелителем семейных и деревенских богов, которым поклонялись вассалы монарха. Они назвали этот процесс «роялизацией божественности» (royalization of divinity), т.е. боги становились частью политического процесса и продвигались в своей публичной значимости в зависимости от того, как их царственные покровители преуспевали в своих стратегиях по подчинению вассалов и достижению владычества. Однако, в целях нашего исследования это можно понимать как «самантизацию» (samantization) богов, используя термин, который эти авторы применяли к развитию индийского феодализма в политической сфере (156). Под самантизацией богов я подразумеваю процесс, в результате которого как великие, так и местные божества этого периода подверглись феодализации (по аналоги с князьями и их дамами), а их индивидуальные статусы стали подобны положению типичного индийского феодала (samanta, саманта). Они занимали положения в метафизической сфере аналогичные позициям, контролируемым их почитателями в земном пространстве, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. В это же время младшие божества стали восприниматься как полномочные представители вышестоящего имперского божества, которое защищало и их в порядке комплексного взаимообмена духовными услугами, подобно тому, как вассалы в обмен на защиту монарха были обязаны демонстрировать ему верность и преданность посредством предоставления товаров, услуг, земель и добычи.

В раннесредневековой литературе это явление со временем подверглось тщательной проработке. Синтез нового представления был основан на размывании категориальный различий верхушек человеческого и небесного сообществ. Если цари могли приобрести божественность посредством своей игривой воинственности, то концепция имперского статуса соответствующих им новых богов должна была подкрепляться мифологией и ритуальным почитанием в великих храмовых комплексах. Таким образом, Рама, изображенный в «Рамаяне» Вальмики как в высшей степени героический правитель, в Пуранах стал инкарнацией Вишну, и даже члены его свиты, такие как Хануман, в конечном счете обрели божественный статус. Точно так же Шива, ранее бывший аскетом, женился на Парвати, поэтому новый Правитель Мира (Lokesvara, Локешвара) теперь представал в образе семейного императора с детьми. Вместе со своими прислужниками (gana, гана) Шива вступил в битву с демонами, в связи с чем был награжден эпитетом «Разрушителя трех городов». Он стал образцом для подражания средневековых земных монархов, которых привлекала деятельность его яростных ипостасей и эротический характер его эстетики и иконологии.

Появление в этот период новой пуранической литературы олицетворяло собой понимание того, что боги находятся в постоянном соперничестве за гегемонию в космологическом и ритуальном пространствах, поэтому трактовка предыдущей битвы между богами и полубогами теперь содержала в себя и божественную конкуренцию. Будь то Шива или Вишну, Дурга или Кали, теологические герои пуранических повествований были вовлечены в свою собственную божественную военную культуру, в которой они заключали союзы, боролись с вызовами своей власти и разрушали владения своих соседей. Внутри собственной страны они также вели царственный образ жизни: с дворцами и садами, детьми и прислугой. Как и их земные праобразы, пуранические божества жили в крепостях, женились, принимали гостей, содержали двор, поддерживали поэтов и чествовали своих фаворитов.

Следствием такого слияния имперской и священной сфер бытия в сочетании с возникновением новых региональных центров стало появление новых движущих сил в религиозном искусстве и архитектуре. В этот период наблюдался очень быстрый рост храмового строительства, причиной которого чаще всего были политическая целесообразность и желание повысить культурный авторитет. При отсутствии центров культурного притяжения в виде больших городов, в раннесредневековом периоде наблюдается расцвет региональных стилей. Williams отмечает изменения, произошедшие после падения Гуптов:

«В конце концов, как в архитектуре, так и в скульптуре появляется новый плюрализм региональных стилей, что означает, что для определенных регионов некоторые из приведенных выше обобщений в полной мере не применимы. Мы больше не видим старый «койне (koine) стиля» [как при Гуптах], включая как мотивы, так и их трактовку, который простирался от Гуджарата до Бенгалии и от Соляного хребта до гор Виндхья. Развитие региональных стилей, знакомых нам по более поздней средневековой архитектуре, также очевидно в меньших по количеству и не так хорошо сохранившихся сооружениях конца шестого и седьмого столетий»(157).

Наблюдения Williams о плюрализме могут быть интегрированы в наши модели только путем признания того, что предыдущие столичные центры культуры – Варанаси, Канаудж и Аванти (Удджайн) – резко потеряли свой авторитет (по восприятиям шестого и седьмого веков) (158). Регионализм является способом яркого выражения местных художественных особенностей, а также средством интеграции стилей (преимущественно племенных и народных) без оглядки на канон с созданием долговечных произведений искусства (в частности каменных). Такие образы становились стандартом для художественных произведений данной местности только после того, как у покровителей искусства этого региона возникало желание позиционировать себя наравне с властителями отдаленных от них территорий. Это влекло за собой потерю культурной ауры Паталипутрой, Варанаси, Каушамби или Матхурой, поскольку они больше не могли диктовать художественный вкус и устанавливать стандарты для отдаленных территорий.

Возводя новые храмовые комплексы, монархи становились покровителями новых божеств, которые верховенствовали на территориях, находящихся под политическим контролем этих правителей. Поэтому новые храмы выполняли множество различных функций. Они становились хранилищем свидетельств монаршей легитимности, поскольку правители использовали стены храмов в качестве tabula rasa для эпиграфических надписей, которые оповещали об их благочестии, царских решениях по правовым вопросам, имперских завоеваниях, официальных союзах с другими династиями и множестве других вопросов, делающих их архивами правящего дома. Например, храм Бхимешвара (Bhimesvara) в Дракшараме (Draksarama), расположенный недалеко от устья реки Годавари, после его возведения в десятом веке использовался в качестве места публичного провозглашения начала правления династии Восточных Чалукьев (Eastern Chalukya) (159). Как только он был захвачен Чолами (Cola) в 1076 г. н.э., они также разместили на его священных стенах свою декларацию о благочестии. Точно так же комплекс Мукхалингам (Mukhalingam) в Калинге с 600 по 1100 г.г. н.э. и храм Вараха Нарасимха (Varaha Narasimha) в Симхачалам (Simhacalam, Северная Андхра) с 1000 по 1600 г.г. н.э. служили центрами религиозной культуры и местами для размещения деклараций монархов (160). Конечным результатом этого процесса стало то, что эти священные сооружения стали одновременно дворцами богов и храмами царей, при этом обе категории властителей имели феодальные права на территорию, находящуюся под контролем храма.

 
Следующий раздел >>

2.5. Система эстетических взглядов и обожествление царской власти

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>

Возможно, наиболее красноречивым аспектом войны и самой сильной проверкой тезиса Keegan на примере этой культуры периода раннего средневековья являются значительные изменения в художественном представлении правителей и их военной агрессии (141). Война стала изображаться как аспект эротической игры монарха, который при этом воспринимается как манифестация высшего божества. Такие представления были воплощены в стихотворных панегириках (prasasti, прашасти), которые стали главным направлением эпиграфических произведений, как минимум, со времен поэмы Харишены (Harisena), написанной им в честь Самудрагупты (Samudragupta) около 350 г. н.э. (142). Поэты, вне всякого сомнения, были частью дворов Гуптов, и мы видим, что Харишена подчеркивает важность поэзии при дворе Самудрагупты, в частности утверждая, что сам правитель был «повелителем поэтов» (kaviraja, кавираджа) со своим собственным подходом к поэтической литературе (143). И все же простое присутствие поэтов не сразу стало вызывать эротические ассоциации с царской властью. Этот процесс потребовал некоторого времени для своего созревания. На каменной колонне из Бхитари (Bhitari) Скандагупта довольствуется эпиграфической надписью довольно прозаичного содержания, несмотря на упоминание в ней песен и восхвалений (gita, stuti; гита, стути), созданных по его поручению ванданаджанами (vandanajana, панегирист) (144). Однако, на самом деле, эпиграфические панегирики Гуптов по большей части были очень показательны для систем ценностей, близкой великим эпосам, и мы находим в них частые призывы к тому, чтобы забота о гражданах страны была эталоном царского поведения.

Первые признаки возникновения нового направление отмечаются в стихах Ватсабхатти (Vatsabhatti), написанных в 473–474 г.г. н.э в честь Бандхувармана (Bandhuvarman), который управлял городом Дашапура (Dasapura) от имени Кумарагупты (Kumaragupta) (145). В них Ватсабхатти демонстрирует тенденцию, которая станет обязательной в течение всего раннесредневекового периода: божественная эротизация царской власти и, в конечном счете, войны. Однако для развития этого направления потребовалось некоторое время, и восхваления Васулы (Vasula) в адрес Яшодхармана (Yasodharman) в эпиграфической надписи из Мандасора (Mandasor inscription, ок. 530 г. н.э.) относительно смягчены и вновь демонстрируют заботу о благополучии мира (146). Тем не менее, эпиграфика 533–534 г.г. н.э. его подчиненного Вишнувардхана (Visnuvardhana) подчеркивает эротизацию царствования и воинственности, а также упоминает роль поэтов, восхваляющих на санскрите и пракрите одного из предков царя (147).

С этого времени в индийской эпиграфике и литературе постоянно присутствует идеализация войны и прославление царской власти. Восхваление живых монархов достигает уровня, ранее используемого только для инкарнаций божеств, с которым они теперь непрерывно сравниваются. Прививая им поэтические чувства и вдохновляемые постоянно развивающимися канонами поэзии, придворные поэты все чаще и чаще создавали поэмы с восхвалениями монарха и его предков (prasasti, прашасти). В их стихах воинственность представляется языком эротизма (sringara-rasa, шрингара-раса) и героизма (virarasa, вирараса), т.е. именно тех чувств, которые присущи божествам. Война была больше не сборищем авантюристов и убийством напуганных людей ради сомнительных целей, а захватом и обольшением богини Удачи (Sri, Шри, т.е. богатство, изобилие) с перемещением ее из городов врагов в гарем победителя. К примеру, в родовом панегирике (prasasti) из Айхоле, написанном Равикирти (Ravikirti) в 634–635 г.г. н.э. для Чалукьев (Chalukya), их первый монарх Джаясимха-валлабха (Jayasimha-vallabha) описывается, как победивший в сражениях и «благодаря своей храбрости сделавший Удачу своей собственостью, хотя она и считается переменчивой» (148). Победивший правитель выполняет свою задачу, но не силой – хотя поля сражений залиты кровью (в эпиграфике: «тысячи безголовых тел») – а благодаря своей божественной мужественности, так что богатство атакованного им царства беспомощно падают к его ногам. Более того, в более поздней поэме Пулакешин II просто наделен Удачей еще при рождении. Его покорение Ванаваси (Vanavasi) описано посредством языка, которым город изображен застенчивой женщиной, а полководец – ее пылким любовником. Их объятие представлены как легкий флирт праздных придворных, а не кровавый грабеж запуганного населения (149). Можно также привести подобные примеры из эпиграфики и литературных произведений Калачури (Kalachuri), Пушьябхути (Pusyabhuti) и других северных династий, хотя создается впечатление, что в целом шиватские правители и их поэты питали гораздо большее пристрастие к этому виду поэтического творчества (150).

В своих произведениях такие знаменитые авторы, как Равикирти (Ravikirti), Раджашекхара (Rajasekhara), Бана (Bana) и Вакпатираджа (Vakpatiraja) (и это имена только самых известных средневековых поэтов), воздействовали на умы культурных людей изысканными описаниями притягательности их повелителей на поле боя. Эти придворные поэты привнесли в поэзию на санскрите и пракрите особый стиль выражения героических и эротических чувств (иногда в совокупности со свирепостью (raudra, раудра)), поэтому в их стихах война драпируется языком спектакля (vilasa, виласа) и состязания (krida, крида), участниками которых являются влюбленные. Наши полководцы, рассматриваемые как воплощения божеств, качества которых они приобрели во время коронаций, не акцентируют внимание на серьезности своих намерений, подражая действиям Рамы или Кришны при уничтожении демонов во благо человечества. Это подтверждают выводы Kielhorn, который показал, что панегирик из Айхоли тесно связан с эпической поэмой Калидасы (Kalidasa) «Рагхувамса» (Raghuvamsa), посвященной жизни Рамы (151). Аналогичным образом, в эпиграфической надписи на камне из Билхари (Bilhari) правителя династии Калачури (Kalachuri) Ювараджадевы II (Yuvarajadeva II) прослеживается очевидная связь его сочинения с творчеством известного поэта Раджашекхары (152). Именно это пересечение воинственного, эротического и священного побудило Johan Huizinga, который начинал свою научную карьеру как индолог, сформулировать свою модель природы человека – homo ludens (человек играющий) (153). Мы вернемся к элементу игры позже, а в данный момент достаточно отметить, что эротизация войны служила целям одобрения воинственности: теперь это была божественная игра высших сил. Представление войны как игры позволяло правителям раннесредневековой Индии создавать ощущение божественной природы собственных действий, а так же не бояться серьезных последствий, которые могли бы повлиять на полученное им удовольствие. Но именно против этого выступают работы, посвященные законам и политике, поскольку их авторам-брахманам слишком часто приходилось бежать из горящих городов и от безжалостных вооруженных людей.

На самом деле, воздействие милитаризма на брахманов был беспрецедентным. В результате начала крупномасштабных средневековых войн, данный исторический период стал временем великой брахманской миграции. Причем эта высшая каста не только стремилась к покровительству и защите, но и распространяла в новых региональных центрах кастовые ценности и индуистские ритуалы. Когда эти священнослужители и их семьи прибывали в новые регионы, им предоставлялась (если повезет) земля, считавшаяся «пустынной» (bhumicchidranyaya, бхумиччидраньяя), т.е. им выделялись земельные наделы, которые были целиной и нуждались в расчистке. Наши данные говорят о том, что в течение большей части рассматриваемого периода брахманы покидали северную Индию, эмигрируя в поисках работы из Мадхьядеши, Бенгалии, Магадхи, Гуджарата, Раджахстана, Кашмира и других мест в такие регионы, как Мадхья-Прадеш, Декан и, главным образом, в Ориссу. Однако, получение земельных наделов не было главной причиной их переселения. Swati Datta, изучавшая это явление, убеждена, что брахманы эмигрировали, спасаясь от военного авантюризма тех времен и последовавшего за ним периода беззакония (154). Однако, Singh, детально исследовавший данную ситуацию в Ориссе, указывает, что наличие свободной земли, несомненно, было основным фактором, способствующим миграции, поэтому иммигранты частично были беженцами, а частично просто меркантильными переселенцами (155). Как бы то ни было, нет никаких сомнений в том, что переселявшиеся брахманы служили интересам местных монархов, распространяя нормативные кастовые индуистские ценности. Де-факто они выступали пропагандистами нового порядка, индуизируя прилегающие к их земельным угодьям территории посредством своего влияния на племенные религиозные системы и т.п.

Наши источники позволяют предположить, что основными бенефициарами монарших щедростей были брахманы, специализировавшиеся на ритуалах, связанных с их наследственной линией (gotra, готра), а также те, кто был компетентен в юридической литературе (dharmasastra, smriti; дхармашастра, смрити). Последняя специализация, несомненно, была частью симбиотических отношений между теми, кто представляет священную силу (brahma, брахма), и теми, кто облекает эту силу в социальный порядок (ksatra, кшатра). Кроме того, в течение раннесредневекового периода монархам, вне всякого сомнения, требовалось содействие брахманов в коронации и выполнении связанных с ней ритуалов, посредством которых подтверждалось божественное происхождение власти правящего дома. Устройство индийского государства подразумевало, что главным законодательным и судебным органом является его правитель (идиома тех времен: «держатель данды» (danda) – жезла/дубинки принуждения), который символизирует священный порядок и олицетворяет его способность к защите и господству. Своим присутствием в государстве брахманы подтверждали эту сакральность, что соответствовало интересам обеих сторон, а также было причиной их приближенности к монархам.

Поскольку многие правящие дома не вели своего происхождения от традиционных линий кшатриев, главной заботой новых региональных правителей была легитимизация собственной власти. Одни из них имели племенное происхождение, некоторые были из других каст, а статус ряда правящих семейств был и вовсе неопределенным, поскольку кастовая система оказалась не готова к новым клановым наименованиям и этнонимам, которые не имели прямого соответствия традиционным категориям. Решение этой проблемы было осуществлено техническим методом, известным как доктрина «смешения каст» (varnasamkara, варнасанкара), в которой новые группы были идентифицированы, как результат нежелательных союзов между членами существующих наследственных линий. Такое ранжирование социальных групп представляло собой устраивающий всех уход от прямого ответа, но оно привело к значительной неопределенности в практических межкастовых отношениях: прием пищи, вступление брак или разрешенные виды работ, если упомянуть только самые важные. Но, даже не принимая во внимание религию и ритуалы, знание политических приемов (niti, нити), юридической литературы и административных систем (arthasastra, артхашастра) было благом для любого нового правящего дома, и поэтому таким правителям требовались талант и знания брахманов, которые встречно искали возможности для сотрудничества. Свежеиспеченные монархи недавно возникшей системы власти – при этом возведенные в ранг земного божества при их коронации – нуждались в любой помощи, которую только можно было получить. Для выживания таким правителем было необходимо, чтобы любые осведомленные носители знаний, применимых к вновь образующейся социальной структуре, приняли участие в общественно-политической переоценке их родословных, их владений и их политических устремлений.

 
Следующий раздел >>

2.7. Заключение: движущие силы раннего средневековья

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>

Череда событий, последовавших за падением династий Гуптов и Вакатаков, способствовала возникновению новой культуры военного авантюризма, которая со временем стала основным ориентиром для других аспектов развития индийского общества. Вопреки возникшему политическому хаосу, этот период был весьма богат на специфические типы учреждений и внутриструктурных систем, ориентированных на децентрализацию и региональность. Многие из этих учреждений и систем возникли как реакция на проблемы с безопасностью жителей крупных столичных центров, которые лишались своего населения из-за растущего числа региональных образований, чья значимость росла благодаря притоку новых талантов и расчистке племенных земель для нужд сельского хозяйства. О новой политической и военной идеологии вселенского завоевателя свидетельствует использование, присвоение и распространение культуры через посредство монарших дворов, а также упадок альтернативных систем культурной поддержки. Кроме того, в этот период наблюдалось ослабление поддержки правителями некоторых ранее сильных систем (ведический ритуализм, буддизм), но с другой стороны произошел значительный рост количества изысканных храмов и развитие региональных направлений искусств. Мы видим слияние школ поэзии и тонкое понимание санскрита и пракрита, а также  развитие литературных идей и стандартов критики. В результате этого поэты не только стали главным звеном в механизме царской пропаганды, но и смогли привести региональную эстетику в соответствие с высокой санскритской культурой.

Переоценка региональной идентичности привела к обожествлению царей и их новых наследственных линий, что способствовало возникновению дискурса о божественной власти. В конечном счете, все это привело к феодализации божественности, так что боги стали правителями, тогда как монархи стали богами. Возведение новых религиозных сооружений не только поддерживало претензии на царствование кланов с невнятной или даже сомнительной родословной, но и стимулировало появление и развитие региональных стилей искусства и архитектуры, а также повышало значимость местных богов. Эти новые храмы стали местами царских самопрезентаций и хранилищем эпиграфических надписей, содержащих заявления о благочестии и силе монаршей власти. Именно в такой обстановке быстро меняющихся феодальных союзов и бурно развивающихся религиозных структур великим буддистским монастырям и объединениям мирян пришлось принимать вызовы этого нового мира.

 
Следующий раздел >>

2.8. Примечания к гл. 2

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
 
  1. Fleet (1888, p. 146, line 2): avirbhutavalepair avinayapatubhir llanghitacaramarggair mmohad aidaMyuginair apasubharatibhih pidyamana [ksma] narendraih|.
  2. Nitisara VIII.71: akirnam mandalam sarvam mitrair aribhir eva ca | sarvah svarthaparo lokah kuto madhyasthata kvacit ||
  3. Lin Li-Kouang 1935, p. 84n; Chen yen tsung chiao shih i, T.2396.75.431a8–12.
  4. This is the subtext behind Romila Thapar’s excellent studies of the Mauryas; see Thapar 1997; 1992, pp. 1–22; and 1990, pp. 3–5.
  5. For a discussion of some of these issues, see Holden Furber, “The Theme of Imperialism and Colonialism in Modern Historical Writing on India,” in Philips 1961, pp. 332–343.
  6. Chakrabarty 1992; and the essays on histories in modern colloquial languages collected in Phillips 1961, pp. 429–496.
  7. See R. C. Majumdar’s “Nationalist Historians,” in Philips 1961, pp. 416–428. More recently, it is seen in writers, such as Char (1993), who carry on this tradition.
  8. I am following Chattopadhyaya on both the problems and the utility of this nomenclature (1994, pp. 12–37).
  9. The best early work on the Ephthalites has been by Enoki 1959; more recently, see Litvinsky et al. 1996, pp. 135–183.
  10. Bhandarkar 1981, pp. 296–305. This conclusion is supported by Litvinsky, “The Hephthalite Empire” (in Litvinsky et al. 1996, p. 141), but has been challenged by Zeimal, “The Kidarite Kingdom in Central Asia” (ibid., pp. 123–124), who maintains that the “Huna” designation was used for all nomadic conquerors and the Kidarites were the most likely candidates at this time.
  11. Agrawal 1989, pp. 243, 251.
  12. Fleet 1888, p. 257; Agrawal 1989, pp. 239–249.
  13. Bhandarkar 1981, pp. 360–364.
  14. Sircar 1945, p. 70 n1.
  15. Vakataka contributions to art and architecture have been reasserted by the welcome work of Bakker (1997, pp. 58–92).
  16. This analysis is inspired by Kulke and Rothermund (1998, pp. 9–11), although it differs in details.
  17. The following description of military events is taken largely from Sinha 1977, pp. 81–127; Yazdani 1960, 1:207–232; Agrawal 1989, pp. 250–269; Devahuti 1983, pp. 17–64.
  18. The dates are reasonable temporal guideposts to active periods and not meant to indicate anything else.
  19. Devahuti 1983, p. 18.
  20. Fleet 1888, pp. 200–206.
  21. Sircar 1945, p. 70 n5.
  22. Stadtner 1976, pp. 32–40; Sinha 1977, pp. 128–137; Devahuti 1983, pp. 53–57.
  23. Mirashi 1955, pt. 1, pp. xlv–xlvii.
  24. Yazdani 1960, 1:208–209.
  25. Devahuti 1983, p. 74.
  26. Ibid., pp. 39–44; Sinha 1977, pp. 133–136.
  27. Mirashi 1955, pt. 1, pp. xlvii.
  28. The genealogy of the Vardhanas is primarily retained in Harsacarita (1918, p. 56), which closely matches the Banskhera Plate; see Bьhler 1896–97.
  29. Harsacarita 1918, pp. 56–57.
  30. Mirashi 1955, pt. 1, pp. xlvii; Yazdani 1960, 1:209–210.
  31. Devahuti 1983, pp. 76–77.
  32. Ibid., p. 34; cf. Sinha 1977, pp. 128–133.
  33. The following material is abstracted from Devahuti 1983, pp. 37–53, 83–91; Sinha 1977, pp. 137–143.
  34. Jayaswal 1934, p. 50, text p. 53 v. 723; the defeat of Sasanka was clearly exaggerated in the Manjusrimulakalpa.
  35. Sasanka’s capital at Karnasuvarna has been discovered in the excavations at Rajbadidanga; see Das 1968. 36. Devahuti 1983, p. 57; we note that the sudden rise in the fortunes of Kharagraha I, siladitya I’s successor, after 609 may indicate that he was in charge of this expedition. Kharagraha I begins to issue separate grants in 616.
  36. This is his Banskhera copperplate grant; see Buhler 1896–97.
  37. Kielhorn 1900–1901a.
  38. Yazdani 1960, 1:219.
  39. Devahuti 1983, pp. 242–243.
  40. Yazdani 1960, 1:221–224.
  41. Ibid., pp. 226–228.
  42. This episode is examined in detail, taking into account the T’ang sources, by Devahuti (1983, pp. 243–269), in an excellent discussion. Unlike many historians, Devahuti has exhibited an astute command of the Chinese texts. The name of the prince, *Arjuna, is one of the possible sources for the Chinese rendering of his name.
  43. For the publishing history of Bhaskaravarman’s Nidhanpur Grant, see Morrison 1970, p. 161.
  44. Sinha 1977, p. 160.
  45. Ibid., p. 162; Yazdani 1960, 1:225–226.
  46. Wink 1990, p. 201; Meister and Dhaky 1988–91, vol. 2, pt. 1, p. 197.
  47. Wink 1990, p. 202.
  48. Mirashi 1955, pt. 1, pp. lvi; Puri 1986, p. 44; Wink 1990, p. 208.
  49. Mirashi 1955, pt. 1, pp. 137–145.
  50. Wink 1990, pp. 242–244.
  51. Beckwith 1987, p. 82.
  52. Ibid., p. 87; Wink 1990, pp. 242–243.
  53. Thaplyal 1985, p. 78 n4; cf. Goetz 1969, pp. 16–19.
  54. Gaьdavaho, vv. 414–439.
  55. “Introduction,” in Rajatarangini, Stein 1900, 1:90–91; IV.211, 246–264; Goetz 1969, pp. 25–35, 47–65.
  56. Rajatarangini, Stein 1892, 1900, IV.131–180; Goetz makes the claim that, since the names rendered in the Rajatarangini are sometimes authentic historical personages, the conquest must have been real, since Kalhana could not have invented them (1969, p. 12). He presumes that Kalhana’s sources were written by people who could not have fabricated a conquest of known parties, but this is clearly unsustainable. Kalhana has drawn from many dubious and highly mythologized sources, such as the Nilamatapurana, which ascribe fictional events to known persons. Wink uncritically affirmed Goetz’s analysis (1990, p. 243).
  57. Goetz 1969, p. 21.
  58. Mandan has pointed out that the Ellora area was doubtless the early region of the Rastrakuta power, since most of their early inscriptions come from there (1990, p. 33). Moreover, their early patronage of the great saiva rock-cut caves and temples of Ellora is in conformity with the idea of a prior homeland as a sacred site after the actual center of power has been moved. Similarly Yazdani 1960, 1:257.
  59. Puri 1986, p. 52; Mirashi 1955, pt. 1, p. lvi.
  60. Puri 1986, p. 53; Kielhorn 1907–8.
  61. Mandan 1990, pp. 50–51; Yazdani 1960, 1:253–256.
  62. Mandan 1990, pp. 51–57.
  63. Konow 1913–14; Mandan has argued for the king’s name Nagavaloka of the Hansot plates to apply to Dantidurga, not to Nagabhata, primarily on the use of -avaloka as a terminal ending in Rastrakuta names (1990, pp. 51–54, 80 n79). Puri (1986, p. 71 n2), however, has already noted that Ojha (1917–18, p. 179 n3) cites the identification of Nagabhata II as Nagavaloka in the Jaina work Prabhavaka-carita. Nagavaloka seems to be an acceptable equivalent for Nagabhata and clearly the Rastrakutas had no proprietary use of the -avaloka designation. Moreover, Nagavaloka of the 861 Pathari Pillar Inscription of Parabala appears to identify Nagabhata I; see Kielhorn 1907–8, p. 250. Sinha appears to think this is Nagabhata II, however (1977, p. 182).
  64. Yazdani 1960, 1:257–259.
  65. Mandan 1990, pp. 61–67; Yazdani 1960, 1:258–261.
  66. Kielhorn 1896–97, v. 1; in the Bhagalpur Plate of Narayanapala (Hultzsch 1886, v. 1) the matsyanyaya is replaced by kamakarin, acting on desires without conscience.
  67. The Pala chronology proposed by Susan and John Huntington (1990, p. 542, chart 1) is used here, since it takes into account the existence of Mahendrapala, whose discovery was announced by Bhattacharya 1988, based on a copper charter.
  68. Sinha 1977, p. 172; Majumdar 1971, pp. 96–99; Manjusrimulakalpa, Jayaswal 1934, v. 884.
  69. Manjusrimulakalpa, Jayaswal 1934, LIII.884.
  70. Mandan 1990, p. 91; RajataraNgini, Stein 1892, 1900, IV.471.
  71. Yazdani 1960, 1:263; Sinha 1977, pp. 176–177.
  72. Yazdani 1960, 1:262–264.
  73. Ibid., 1:264–265; Mandan 1990.
  74. This material is extracted from Mandan 1990, pp. 104–111; Yazdani 1960, 1:268–70; Sinha 1977, pp. 179–182; Puri 1986, pp. 67–70.
  75. Yazdani 1960, 1:268–273; Mandan 1990, pp. 108–111.
  76. Sinha 1977, p. 184.
  77. Ibid., p. 186.
  78. Mandan 1990, pp. 116–119; Yazdani 1960, 1:276–279.
  79. Puri 1986, p. 86.
  80. Mirashi 1955, pt. 1, pp. lxxii–iv.
  81. Puri 1986, pp. 90–92.
  82. Mandan 1990, pp. 124–125; Yazdani 1960, 1:282–284, 476–480; Mirashi 1955, pt. 1, p. lxxii. Bhima was Vijayaditya’s nephew, not his son.
  83. We have records indicating that these three kings claim to have taken control following Devapala: Majumdar 1971, pp. 119–122; Sinha 1977, pp. 188–190; Bhattacharya 1988. Their claims ignore each other, and Sinha has postulated divided rule for surapala and Vigrahapala (1977, p. 191). Mahendrapala and surapala were brothers, while Vigrahapala was the son of Jayapala, whose line did not pass through Dharmapala and Devapala, but by another line to Gopala.
  84. Mandan 1990, p. 126.
  85. Puri 1986, p. 103.
  86. Mandan 1990, pp. 130–132.
  87. Yazdani 1960, 2:481. Previously, virtually all historians maintained that Mahendrapala invaded Bengal and Bihar and ruled over the Pala domains as a conqueror. This judgment was based on a series of grants found in these areas identifying the ruler as one Mahendrapala. This scenario is seriously called into question by Bhattacharya’s decifering the plate of the Pala emperor Mahendrapala (Bhattacharya 1988). A casual perusal of the grants of “Mahendrapala,” in fact, reveals that two chronologies are employed: one that is normative for the Kanauj state, and one that is normative for the Pala dynasty. Grants employing the former pertain to lands in Uttar Pradesh, Rajasthan, and west, while grants using the Pala chronology denote lands in Bihar and Bengal. These disparate chronologies seem to separate these figures, one following the Gurjara-Pratihara system, the other the Pala chronology. See Puri for a list of Mahendrapala’s grants (1986, pp. 221–223).
  88. Puri 1986, p. 122; Mandan details an alternative scenario (1990, pp. 128–129).
  89. Puri 1986, p. 132.
  90. These events are discussed extensively in Mandan 1990, pp. 136–141.
  91. Yazdani 1960, 1:288–289.
  92. Ibid., pp. 481–487.
  93. Puri 1986, pp. 133–148.
  94. Yazdani 1960, 1:289–293; Mandan 1990, pp. 141–148.
  95. Yazdani 1960, 1:293–297; Mandan 1990, pp. 149–161.
  96. Yazdani 1960, 1:297; Mandan 1990, p. 160.
  97. Majumdar 1971, pp. 125–126, 205.
  98. Ibid., pp. 131, 166–169, 199–206; Sinha 1977, p. 195.
  99. Opinions on the origins of the Kambojas are discussed in Majumdar 1971, pp. 172–173.
  100. Sinha 1977, pp. 195–197; Majumdar 1971, p. 172.
  101. Sinha 1977, pp. 199–201; Majumdar 1971, pp. 131–137.
  102. The history of the Chalukyas of Kalyani is recounted in Yazdani 1960, 1:315–454.
  103. Chattopadhyaya discusses some of the inscriptions concerning the Cahamanas and Guhilas (1994, pp. 57–88); he provides a bibliography on the Agnikula origin myth (p. 57 n1).
  104. Raizul Islam and C. E. Bosworth, “The Delhi Sultanate,” in Asimov and Bosworth 1998, pp. 269–291; see also Deyell 1990, pp. 195–219.
  105. Mirashi 1955, pt. 1, pp. lxxxix–c.
  106. Sinha 1977, pp. 211–243; Majumdar 1971, pp. 199–218.
  107. Majumdar 1971, pp. 219–253.
  108. Banerji 1963.
  109. MDS VII.89: ahavesu mitho ‘nyonyam jighamsanto mahiksitah |yudhyamanah param saktya svargam yanty aparanmukhah ||
  110. Scharfe 1993, p. 231; Lingat 1973, pp. 123–132; the Mahabharata is more difficult, but many scholars would agree that the bulk of the current text was completed by 500 c.e.
  111. See, for example, Aiyangar’s “Introduction” to Krtyakalpataru, vol. 11 (1943). Rajadharma-kanda, in which all unchivalrous behavior is attributed to Muslims, the East India Company, or His Majesty’s Army (pp. 70–72).
  112. Brunt 1983, 2:339; cf. Jones 1930, 7:69.
  113. In Tibet of the eleventh century, several Indian panditas were accused of representing themselves in a manner lacking honesty; see Davidson (2002a, forthcoming a, and forthcoming b).
  114. Jones 1930, 7:95–99.
  115. Keegan 1993, pp. 29, 301.
  116. The classic statement by Sharma discusses this in detail (1987, pp. 37, 46, 50, 60, 63, 65, 68, 79, 86, 178–185).
  117. Keegan 1993, p. 301.
  118. Compare ibid., pp. 139–45, with Nitisara IV.57–61; 7.12.3; cf. Prasad 1989, p. 108.
  119. Varady 1979.
  120. Nitisara XIX.54–71, passim; cf. Nitisara XVI.
  121. Arthasastra XII.1.19–2.18, 4.4–23.
  122. E.g., Chattopadhyaya 1990, p. 71;1994, p. 62.
  123. Contamine 1984, pp. 15, 275–276; this effect was clearly evident in medieval Europe.
  124. Andrew: “Donald Pearce, a subaltern in the North Nova Scotia Highlanders, recalled how individual battle experiences were just that. ‘No one else has really been in the same places as anyone else’ he wrote ‘and I refuse to play the game of comparing experiences. The whole war seems to be a quite private experience; I mean for everyone. Each man talks about a quite different war from mine, and ultimately everyone is separated from everyone by layers of privacy or egoism’” (1992, p. 58).
  125. Mookerji 1928/1972, pp. 162, 233.
  126. Hira Lal 1909–10, p. 26.
  127. Siddhaikaviramahatantra, p. 3; p. 5.1–4: esa mantrarajah sarvakalikalahavivadopasargavidhuresu japtah santim karoti | tusahomena ca sarvasantir bhavati | yathalabdhakusumani mantram uccarya udake pravahayet | sarvasantim vijayaс ca prapnoti na samsayah | nagaradahe ‘gnisammukham sthitva saptaсjalim abhimantrya ksipet | yasya grhasya raksitukamas tasya raksam karoti |
  128. Nitisara X.3–5 enumerates nineteen reasons for a king to go to war.
  129. Kielhorn 1907–8, pp. 253, 255 (verse 15).
  130. Willis 1995; 1997, p. 24.
  131. Nitisara XVI.3–43.
  132. Thakur and Jha 1994, pp. 302–312; see also Sharma 1987, pp. 178–185.
  133. Rajatarangini IV.628. Cf. MDs VII.123 on the corruption of a king’s officials.
  134. For a discussion of piracy, see Gopal 1965, pp. 127–130.
  135. Chattopadhyaya lists six characteristics of early medieval India: political decentralization, the emergence of landed intermediaries, a change to self-sufficient villages as units of production, the subjection of the peasantry and the proliferation of castes (1994, pp. 10–12).
  136. Keegan 1993, p. 142. While we do not have a thorough discussion of this problem in the early medieval period, R. S. Sharma has made a beginning in “Appendix II—Fortified Settlements Under the Palas and Candellas” (1965/1987, pp. 287–292).
  137. Mahabharata 12.74: striyam hatva brahmanam vapi papah sabhayam yatra labhate ‘nuvadam | rajсah sakase na bibheti capi tato bhayam jayate ksatriyasya || 16 papaih pape kriyamane ‘tivelam tato rudro jayate deva esah | papaih papah samjanayanti rudram tatah sarvan sadhvasadhun hinasti || 17 . . . atma rudro hradaye manavanam svam svam deham paradeham ca hanti | vatotpataih sadrsam rudram ahur davair jimutaih sadrsam rupam asya || 19 I thank Phyllis Granoff for reining in my imagination on this material.
  138. Keegan 1993, pp. 3–60, 386–392.
  139. Nitisara, X.3–30.
  140. Granoff (1984) has made a strong case for the similarity between hagiographies of saints and biographies (hagiographies?) of kings in the medieval period.
  141. Fleet 1888, pp. 1–17.
  142. Ibid., no. 1, lines 6, 16, and 27.
  143. Compare the rather prosaic discussion of the songs and adulation (gita,stuti) generated by vandanajana (panegyrists) in line 14 of the Bhitari Stone Pillar Inscription of Skandagupta (Fleet 1888, pp. 52–56). The inscription itself does not provide these verses or songs, but only mentions them in passing; nor does it indicate the identity of the vandanajana, who were presumably too insignificant to be so named.
  144. Ibid., pp. 79–88.
  145. Ibid., pp. 142–150.
  146. Ibid., pp. 150–158, line 14.
  147. Kielhorn 1900–1901a, v. 5: laksmir bhavitachapalapi cha krta sauryena yenatmasadrajasij Jayasimhavallabha. Translation Kiehhorn’s.
  148. Kielhorn 1900–1901a, vv. 14–18.
  149. Salomon 1996; Mirashi 1955, 1:89, 215–224, etc.; see the discussion in chapter 3.
  150. Kielhorn 1900–1901a.
  151. Mirashi 1955, 1:224.
  152. Huizinga 1950/1955, pp. 89–104.
  153. Datta 1989, p. 225.
  154. Singh 1993, pp. 294–303.
  155. Kulke and Rothermund 1998, pp. 122, 136–138.
  156. Williams 1982, pp. 157–158, 174.
  157. See Chattopadhyaya 1994, p. 151.
  158. Rao indicates that it was probably built by either Chalukya Bhima I (r. 892–921) or Danarnava (r. 971–73), and Rao prefers the former as its royal builder (1, p. 1).
  159. Li 1993 and Berkemer 1992.
<< К оглавлению
 
Web Analytics