6.6 Альтернативный культ знаний: риг-па

Дэвидсон Р.М. «Тибетский ренессанс: тантрический буддизм и возрождение тибетской культуры»

Как и все другие тибетцы, наставники ньингмы были увлечены новым прорывом в обладании знаниями, который, помимо прочего, порождал ощущение престижа и причастности к международному буддистскому движению. Что касается Ронгзома, а также некоторых других ученых ньингмы, то все они были последовательными приверженцами индийского акцента на обретение мистического знания и работали именно в этом направлении. Однако другие авторы данной школы смогли продемонстрировать более творческий подход и взялись за развитие автохтонной тибетской гносеологии с опорой на собственную традицию откровения. В процессе этого они детально проработали и формализовали ряд собственных доктринальных материалов, используя при этом не только собственную терминологию (в первую очередь это касается «осознавания» (rig-pa)), но и общепризнанные определения (включая «мистическое знание» (ye shes: jnana)). Как и в случае с тибетскими ритуалами и местными божествами, это предприятие опиралось на открытие новых «текстов-сокровищ», что обеспечивало ему легитимность в вопросах самопрезентации и дальнейшей практической реализации⁹⁶. Так же не вызывает сомнений, что ньингмапинские авторы тщательно изучили корпус основополагающих священных писаний, являвшихся переводами как индийских, так и китайских первоисточников. Отдельно следует отметить, что некоторые из этих работ, такие, как, например, «Аватамсака-сутра» и «Ланкаватара-сутра», оказались чрезвычайно плодовитыми в части порождения произведений тибетской и китайской литературы более позднего периода. Порой отмечаются попытки тибетских сторонников сармы, а также ряда современных ученых, представить развитие ньингмы как простое следование идеям северного чаня Хэшана Мохэяна. Данные утверждения, по-видимому, основываются на предположении, что индийцы и китайцы обладают исконной духовностью, а у тибетцев ее нет. Однако, все это явно противоречит выдающимся свидетельствам истории этого народа и региона⁹⁷. Что касается самой ньингмы, то центральная роль идеи познания реальности посредством процесса осознавания, по сути, является одним из главных отличительных признаков доктрин Великого совершенства, а также подчеркивает их отличие от деклараций и идей китайских учений, присутствовавших в то время в Тибете⁹⁸.

На первый взгляд может показаться, что в одиннадцатом столетии в целом доминировали индийские произведения, посвященные вопросам обретения знания. Однако, это только поверхностное впечатление, поскольку во многих центрах ньингмы этого периода главной доктринальной основой были идеи оснознавания. Благодаря таким работам, как «Великая тантра самопроявления чистой осознанности» (Rig pa rang shar chen po’i rgyud), входящая в систему «Основополагающей сущности Великого совершенства», стало возможным придание окончательной формы особому посвящению в практики осознавания (rig pa’i rtsal dbang), ставшему олицетворением духовной культуры ньингмы. Как и многие другие ньингмапинские тантры одиннадцатого-двенадцатого столетий, «Самопроявление чистого осознавания», текстом которой мы сейчас располагаем, фокусируется главным образом на проблеме осознавания, т.е. на риг-па. В последующем обсуждении я буду опираться на эту работу, являющуюся важной вехой в развитии тибетской гносеологии, хотя сложность ньингмапинской мысли того времени требует особой осторожности при использовании любых обобщений⁹⁹.

В ряде случаев местная парадигма осознавания позволяла создавать гораздо более гибкие конструкции, нежели модели мистического знания (jnana), рассмотренные нами в Главе 4, и эта гибкость с успехом использовалась при создании новых священных писаний. Одним из проблемных вопросов индийского буддизма является взаимосвязь между направленным или различающим познанием (vijnana) и мистическим знанием (jnana). Ранние наставники йогачары, в т.ч. и сам Асанга, обсуждали вариант формализации «чистого уровня сознания», но это идея, похоже, не соответствовала тогдашним индийским стандартам. Отчасти это было связано с семантической историей термина «виджняна» (vi-jnana =- vividha-jnana), смысловое значение которого отличалось дискурсивным разнообразием и зависело от ассоциируемой с ним сферы познания. Для преодоления противоречий между различающим познанием и мистическим знанием потребовалось создать и формализовать систему перехода в виде процесса «трансформации основы» (asrayaparivrtti), позволяющего осуществлять драматическое перемещение между неведеньем и пробуждением¹⁰⁰

В противоположность этому термин «риг-па» не нуждается в альтернативных определениях и не имеет прирожденной склонности к постоянному усложнению, поэтому он мог применяться как в отношении обычного осознавания, так и познавательных способностей святого праведника. Как технический термин «риг-па» иногда фигурирует в переводах в качестве сокращенной формы более знакомого сложного слова «самоосознавание» (rang gi rig-pa) и используется для перевода санскритских терминов «свасамведана» (svasamvedana) или «свасамвитти» (svasamvitti). Данные выражения, означающие «самореферентное восприятие», по-видимому, были созданы великим индийским эпистемологом Дигнагой и озвучены им сначала в «Ньяямукхе», а затем и в «Праманасамуччае». С помощью них он попытался описать в точной эпистемологической терминологии как перцептивные, так и инференциальные события в том виде, как они уже понимались авторами виджьянавады: тождество объекта, средства и результата познания; различия, возникающие в результате простого искажения языка, применяемого к единству мгновенного восприятия¹⁰¹. Первоначальное суждение Дигнаги впоследствии были вытесно идеями Дхармакирти, который сформулировал более сложные определения, в особенности в отношении перцептивного события¹⁰². Вследствие этого термин «свасамведана» навсегда сохранил свой перцептивный подтекст.

Эзотерические авторы заимствовали теоретический материал из философских трактатов тех времен, в том числе и эпистемологической направленности. Поэтому, похоже, что термин «свасамведана» проник в эзотерические писания благодаря творчеству их собратьев-философов, поскольку мне не удалось обнаружить его применение в ранних материалах абхидхармики и йогачары¹⁰³. Традиции ваджраяны широко использовали этот термин, но с некоторыми отличиями. В то время как эпистемологи постулировали наличие самореферентного восприятия во всех вариантах перцептивного события, авторы ваджраяны фокусировались только на восприятии пробужденного человека. Смещение акцента было значительным: вместо того, чтобы уделять главное внимание средствам познания обычного человека как его неотъемлемой данности, ваджрачарьи описывали основы бытия, сотериологический путь и реализуемые цели в свете гностического восприятия йогина (т.е. в контексте «чистого осознавания»).

Особое значение для ньингмы имел приписываемый Падмасамбхаве текст «Четки поучительных воззрений» (Man ngag lta ba’i phreng ba), поскольку в период раннего возрождения он являлся важным источником, используемым при систематизации некоторых направлений учения о Великом совершенстве ¹⁰⁴. Текст идентифицирует самореферентное осознавание в «методе Великого совершенства» в контексте четвертой и последней из постулируемых реализаций:

«Теперь, что касается осязаемой реализации, состояние всех объектов восприятия в качестве пробужденных с самого начала не противоречит писаниям и пояснительным наставлениям, но и не основано только на букве писаний и наставлений. Скорее, его самореферентное осознавание (rang gi rig pa) ведет к осязаемой реализации [этого состояния] благодаря уверенности [в этом факте и] в глубине своего интеллекта¹⁰⁵».

Однако, не следует переоценивать значимость этого отрывка. Это единственное систематическое упоминание самореферентного осознавания в двух самых влиятельных шастрах ваджраяны, написанных или переведенных в ранний период: «Четках поучительных воззрений» и «Бодхичитта-бхаванти» (последняя работа принадлежит перу Манджушримитры)¹⁰⁶. Основным гносеологическим компонентом в обоих этих текстах является мистическое знание (jnana), которому переводчики времен возрождения отдавали явное предпочтение. Еще более консервативен был Ронгзом, который, как кажется, низвел самореферентное осознавание до его исходного положения термина виджнянавады, обозначавшего перцептивное событие¹⁰⁷.

Однако, более ранним, чем работы Ронгзома, является произведение Нубчена Сангье Еше, автора конца девятого – начала десятого столетия¹⁰⁸. В «Светоче для ока созерцания» Нубчена (bSam gtan mig sgron) фигурируют два класса утверждений, касающихся самореферентного осознавания: одни относятся к тантрам махайоги, а другие – к системе атийоги. Первый из этих двух классов утверждений очень похож на материал, обсуждаемый в «Четках поучительных воззрений», и, похоже, представляет собой стандартную передачу, почерпнутую из индийских источников. При этом, самое значимое утверждение о самоосознавании главы, посвященной махайоге, помещает его вне перцептивного контекста и концентрируется на его гносеологической функции:

«И, таким образом, [безусловное] самореферентное осознавание – это не то, что является двойственным оператором и операцией осознавания, которые превращают поле осознавания в объект восприятия, а вместо этого оно является полной совокупностью самой сферы явлений (dharmadhatu), поскольку оно не цепляться за какую-либо собственную природу явлений и не полагает, что ей присущи какие-либо крайние взгляды. Как сказано в тантре: “Сфера осознавания и мистическое знание этой сферы идентифицируются как не что иное, как самореферентное осознавание”»¹⁰⁹.

Другая глава работы Нубчена, посвященная атийоге, включает в себя описания иного класса качеств осознавания и, очевидно, представляет собой переход к определению полноценной вездесущности риг-па, которая отмечается во всех писаниях «Основополагающей сущности»:

«Это называется Великим совершенством, так как означает, что все непостижимые феномены в своей совокупности являются совершенными, причем без каких-либо усилий. Чтобы понять это ничем не прикрытое освобождение [феноменов], я объясню его подробно. Сущностная реальность этого великого предка, этого первоисточника всех различных средств передачи (колесниц) есть абсолютная сфера одновременно возникающей реальности. Интериоризировав восприятие самореферентного осознавания, великая реальность отсутствия целенаправленного сосредоточения интеллекта прояснится в самореферентном осознавании¹¹⁰».

Необходимо отметить, что даже в такой довольно разреженной атмосфере раннего устремления к изложению идей Великого совершенства терминология в какой-то степени сохраняет преемственность с первоначальным использованием понятия «осознавание» и все еще привязана к некому перцептуальному языку. Однако сложно сказать, насколько эта расширенная интерпретация соотносится с каким-либо индийским источникам, поскольку деятельность Нубчена относится к тому периоду, когда тибетцы уже начали радикально переосмысливать индийские материалы.

Возникает закономерный вопрос: а каким образом тантра «Самопроявление чистого осознавания» (Rig pa rang shar) связана с этими ранними разработками? Из-за огромного размера и разнообразия содержимого данного текста достаточно сложно определить, что в нем конкретно относится к формулировкам центральных тем чистого осознавания. Однако, ко времени его написания идея самореференциального осознавания и лежащей в его основе модели восприятия, рассматриваемые в «Светоче для ока созерцания», уже кажутся в лучшем случае рудиментарными. Конечно, в тантре еще присутствуют сопоставимые фразы, такие как это выражение из трех строк: «В свете самопроявленного чистого осознавания концепции и характеристики “ума”, “интеллекта” и т.п. не существуют»¹¹¹. Однако, эти высказывания в целом подчинены двум направлениям обсуждения: во-первых, изложению доктрины воплощения (kaya), а также ее развития, включающего другие виды пробужденных форм будды; а во-вторых, указанию посредством использования символов на способ существования чистого осознавания и его функционирования.

Один из наиболее показательных разделов «Rig pa rang shar», содержащий описание тел Будды, находится в главе 21, озаглавленной «Объяснение намерений будд трех времен». Глава посвящена взаимосвязи между риг-па и тремя стандартными телами Будды. Вслед за утверждением о том, что светоч чистого осознавания является самым совершенным объектом интенционального познания будд трех времен, которые являют собой воплощение истинной реальности (dharmakaya), текст отождествляет чистое осознавание с этой реальностью следующим образом:

«Более того, эта дхармакая совершенна в сфере чистого осознавания. Поскольку чистое осознавание ни за что не держится, это истинная природа дхармакаи. Поскольку проявление чистого осознавания ничем не затруднено, это и есть истинная природа самбхогакаи. Поскольку чистое осознание проявляется в виде всех форм разнообразия, это и есть истинная природа нирманакаи. Таким образом, в сфере чистого осознавания все феномены являются совершенными»¹¹².

Этот базовый формат повторяется много раз и является основой одной из доминирующих тем данного священного писания.

Однако, данный текст не ограничивается тремя базовыми телами Будды, являющимися общепризнанными в индийском буддизме. Он также не довольствуется рассмотрением еще трех форм тела будды: свабхавикакаи (svabhavikakaya), джнянакаи (jnanakaya) и ваджракаи (vajrakaya), которые также широко представлены в индийских буддийских трудах. Похоже, что он стремится расширить целостную концепцию пробуждённого воплощения, чтобы, в конце концов, включить ее в сферу «фундаментальной пробужденной формы» (*mulakaya) чистого осознавания. Шестьдесят вторая глава «Rig pa rang shar» после описания чистого осознавания посредством ряда образов, вновь обращается к теме пробужденной формы:

«Более того, если быть точным, чистое осознавание существует в континууме, подобном цепи ваджр. Хотя оно не обладает субстанциальной сущностью, оно предстает перед нами в творческом проявлении, и пробуждённое воплощение (kaya) возникает как украшение этого осознавания. Из игры пробужденного воплощения возникает мистическое знание; из украшения мистического знания возникает свет; а из кончика света появляются лучи. Что такое пробужденное воплощение? Есть базовое воплощение самосознавания (*maulasvasamvedana-kaya), всеобъемлющее воплощение реальности (*vipuladharma-kaya), всепроникающее воплощение сферы реальности (*spharanadhatu-kaya), неизменяющееся несокрушимое воплощение (*avikaravajra-kaya), неизменяющееся естественное воплощение (*nirvikarasvabhavika-kaya), истинное воплощение блаженства (*самьяксукха-кая), порочное ментальное воплощение (*mithyacitta-kaya), видимое воплощение освобождения (*drstavimukti-kaya), воплощение уникальной отметки чистого самоосознавания (*svasamvedana-tilaka-kaya), непрерывно расширяющееся пространственное воплощение (*avicchinna-vistarakasa-kaya), непозиционное воплощение солнца и луны (*nairpaksika-suryacandra-kaya), воплощение, познающее неразличительное единство (*abhinnaikajna-kaya) и нефиксированное воплощение освобождения (*nairabhinivesika-vimukti-kaya)»¹¹³.

Далее в главе дается более подробное определение для каждой из этих форм. Я почти дословно санскритизировал тибетские термины из этого списка тринадцати воплощений, чтобы продемонстрировать, насколько странно они будут выглядеть в индийском лингвистическом контексте. По большей части данные термины не имеют индийских аналогов, а порой, как в случае с «порочным ментальным воплощением», отождествляют пробужденную форму (порождаемую при чистом осознавании) с состоянием явного загрязнения. Такое отождествление является полной противоположностью традиционному индийскому подходу, согласно которому пробужденное воплощение является результатом духовного пути. Ко всему этому следует добавить, что разнообразие воплощений, как описываемых в «Rig pa rang shar», так и разработанных более поздней традицией, данным списком не ограничивается.

Далее я кратко рассмотрю один из вариантов последующей эволюции этой концепции, который носит название «вечно юное воплощение подобное кувшину» (gzhon nu bum pa’i sku) и является наглядным примером творческого подхода к герменевтике переосмысления существующих категорий. На санскрит данное название можно перевести как «*kumarakalasa-kaya», но я не смог обнаружить свидетельств существования такого термина в индийском буддизме. То, что, похоже, является ранней формой этого конструкта, впервые встречается в главе 41 «Rig pa rang shar», в разделе, восхваляющем владыку, проповедующего священное писание: «Великий предок всех будд, кто целенаправленно наделен тремя телами – это владыка, наделенный силой сострадания, вечно юное воплощение»¹¹⁴. Контекст этой цитаты перекликается с классическим представлением, встречающимся в более поздних произведениях: образ лампы, спрятанной в керамическом или металлическом кувшине. Лампа сияет и остается таковой вечно, но кувшин не позволяет увидеть ее снаружи. Данный образ используется для объяснения сочетания врожденного обладания индивидуумом пробужденной осознанностью с его неспособностью воспринимать этот факт из-за омраченности ума. Если судить по более поздним работам, то этот вопрос так или иначе был связан с фундаментальной проблемой махаяны: если чистая осознанаваемость всепроникающа и наделена качествами света, свободы и т.п., то почему эта познавательная способность остается непроявленной в обычных перцептивных или интуитивных состояниях? Сама «Rig pa rang shar» так отвечает на этот вопрос, перекликаясь с собственным образом сокрытого сокровища:

«Внутри обширной мандалы великих элементов самовозникающее мистическое знание сокрыто как сокровище. Внутри цитадели пустоты феномены чистоты сокрыты как сокровище. Внутри обширной мандалы сферы мистического знания неизменные сущности пяти Победителей (Jinas) сокрыты как сокровища. Внутри феноменов промежуточного состояния реальности мистическое знание чистого осознавания сокрыто как сокровище. В сырых и темных глубинах дна пяти омрачений (klesa) беспрепятственное чистое осознавание сокрыто как сокровище. Внутри обширной мандалы заблуждения, вызванного эмоциональными привязанностями, ясность прозрения (prajna) сокрыта как сокровище. Именно так, сокрытыми в мандале собственного сердца любого индивида, в гробнице Будды, должны пониматься эти величественные сокровища¹¹⁵».

Аналогичным образом «вечно юное воплощение подобное кувшину» представляется в виде сокрытой лампы, являющей собой истинное пробуждение, которая открывается взору только после того, как разбивается кувшин (омрачение). Тот факт, что она не видна, не является неким изъяном самой лампы, а просто свидетельствует о наличии помехи в виде кувшина, который не позволяет ее увидеть.

Нет сомнений, что особенности сценариев и образов, представленных в этих и других подобных им доктринальных материалах, указывают нам на то, что в писаниях «Основополагающей сущности» произошло существенное изменение традиционной метафоры. Если кувшины, лампы и юноши являются стандартными представлениями махаянских священных метафор, часто обозначающими зародыш Татхагаты, то хитросплетение образов, включающих в себя сокровища, предков, кувшины, лампы и гробницы, не может не ассоциироваться с тибетским имперским наследием¹¹⁶. В этом отношении даже названия основных разъяснительных текстов «Основополагающей сущности», приписываемых Вималамитре (gsang ba snying thig zab pa po ti bzhi), которые, как считается, были погребены им, а затем извлечены Че-цуном Сенге Вангчуком, заставляют вспомнить императорские грамоты о присвоении придворных рангов в имперский династический период. Подобно тому, как эти рескрипты в зависимости от цвета каллиграфически выписанных букв назывались «золотыми» (gser yig), «бирюзовыми» (g.yu yig), «медными» (zangs yig) и т.п., разъяснительные тексты также содержат ссылки на «Золотые письмена» (gSer yig can), «Медные письмена» (Zangs yig can), «Украшенное обсуждение» (Phra khrid), «Бирюзовые письмена» (g.Yu yig can) и «Письмена из раковин» (Dung yig can)¹¹⁷.

Возможно, наиболее показательным для центрально-тибетских символических систем является вполне очевидное обращение к гробницам и культам предков монаршего дома. В предыдущей цитате из «Rig pa rang shar» «вечно юное воплощение подобное кувшину» явно идентифицируется как великий предок, обитающий в гробнице Будды. Погребальная программа монаршего дома включала в себя захоронение только что умершего правителя в большом кувшине, наполненном благородными металлами и драгоценными камнями¹¹⁸. Считалось, что разум правителя по-прежнему жив и теперь обитает в этом кувшине, и что его присутствие подтверждается во время ежегодных церемоний, проводимых на дороге духов, обозначенной каменными стелами с надписями и львами-охранителями¹¹⁹. Формализация этой идеи «вечно юного воплощения подобного кувшину» объединила специфические тибетские представления, хорошо известные по курганам Чонгье, с индийскими учениями об извечном зародыше Будды (своего рода «вливание молодого вина в старые мехи»). Все эти ассоциации с непрерывным воплощением, долголетием, погребением, могилами, откровениями и полетами в небесное царство играли важную роль как в доктринальных метафорах, так и в повествованиях о переводе, сокрытии, обнаружении и повторном открытии текстов традиции. Обсуждаем ли мы деятельность Че-цуна, тексты «Основополагающей сущности» или же переводчиков, мы везде ощущаем отчетливое присутствие погребальной атрибутики и ритуальных система культа предков, а также всеобщую очарованность тибетского народа своим имперским наследием.