5.5 Индийский контингент: Гаядхара и другие пандиты

Дэвидсон Р.М. «Тибетский ренессанс: тантрический буддизм и возрождение тибетской культуры»

Не вызывает сомнений, что самым выдающимся переводчиком из всех индийцев, работавших с Дрокми в Мугулунге, являлся Гаядхара. Вероятно, он был уроженцем Бенгалии и представлял собой весьма неоднозначную личность, а его наследие включает в себя участие в работе над некоторыми из наиболее значимых тантрических переводов одиннадцатого столетия. Поступки Гаядхары выглядели настоль же сомнительными, насколько блестящими были его познания, и даже самые благочестивые источники упоминают об этих его недостатках. Считается, что в общей сложности Гаядхара трижды посещал Тибет. С Дрокми он работал в течение своего первого визита, длившегося по сведениям различных источников от трех до пяти лет и увенчавшегося созданием множества выдающихся переводов. Во всех источниках Гаядхара описывается как человек, склонный к вымыслам и обману, поскольку во время своего второго путешествия в Тибет он представился Майтрипой, и таким образом какое-то время вводил в заблуждение переводчика системы Гухьясамаджи Го-лоцаву Кхукпу Лхеце. Однако, в конечном счете он был опознан одним из собственных учеников, обучавшимся у него во время предыдущего визита, и заклеймен как человек обманувший своего покровителя. С самых первых строк повествования изображают Гаядхару как явно сомнительную личность, трепетно оберегавшую свой мирской статус и, очевидно, дурно влиявшую на Дрокми в этом направлении. Как и все наши агиографические сюжеты, история Гаядхары со временем стала обрастать все новыми и новыми подробностями, и более поздние источники дополняют ее обширной предысторией сомнительной достоверности.

Мы знаем, что Гаядхара был членом касты каястха, сформировавшейся в Северной Индии в начале раннего средневековья на базе сообщества профессиональных писцов (karana). При этом термин «каястха» упоминается как должность (а не как каста) еще в эпиграфической надписи из Матхуры, датируемой первым веком н.э.⁵² Несмотря на различные мифологические версии самих каястхов, эпиграфические и литературные источники сходятся во мнении, что каястхи ведут свое происхождение из одного из трех регионов: Северной Индии, Бенгалии или Западной Индии (Махараштры или Гуджарата)⁵³. Что касается родных краев Гаядхары, то в этом случае западная ветвь наиболее маловероятна из-за особенностей литературы, которую он переводил и передавал, поскольку нет свидетельств того, что материалы Хеваджры когда-либо распространялись на западе. Кроме того, в разговорном произношении различных слов и стихов на апабхрамше, которые Гаядхара, как считается, принес с собою в Тибет, судя по всему, отсутствует фонетическое сходство со старо-бенгальским языком «Чарьягитикоши», что ставит под сомнение попытки идентифицировать его как бенгальца⁵⁴. Известно, что бенгальская ветвь каястхов обладала определенным влияниям и за пределами Бенгалии, в особенности в Ориссе, но эта область также не фигурирует ни в мифах, ни в литературе, ассоциируемой с Гаядхарой.

Даже если бы было убедительно доказано, что его родиной является какая-то часть Бенгалии, мы могли бы задаться вопросом: а не принадлежал ли Гаядхара к северо-индийской ветви каястхов, или, по крайней мере, не обучался он преимущественно бихарским традициям. Среди каястхов северо-индийская ветвь была самой влиятельной и включала в себя двенадцать субкаст⁵⁵. При этом одна из субкаст носила название «гауда», что, вероятно, указывает на ее связь или даже на основное место пребывания в одноименной столице паловской Бенгалии, хотя источники каястхов делают различие между гаудами и бангала-каястхами⁵⁶. Эта северо-индийская ветвь считает себя действительной пятой варной, отличной от остальных четырех. В то время как четыре основные варны были созданы изо рта творца мира Брахмы (брахманы), его рук (кшатрии), его бедер (вайшьи) и его ног (шудры), северо-индийские каястхи утверждают, что они были созданы из тела Брахмы и поэтому духовно связаны (stha) с его телом (kaya). Их изначальный прародитель и великий предок Читрагупта, возникший из тела Брахмы, явился свету с пером и чернильницей и уже обладал всеми способностями для выполнения роли личного писца Брахмы. В антропологической литературе, посвященной каястхам, особо отмечается культовая значимость этого великого предка и его орудий труда⁵⁷.

Деятельность буддистских монахов в качестве писцов (divira) упоминается в документах, выполненных письмом кхарошхти, которые были обнаружены в оазисе Ния Таримского бассейна⁵⁸ Т.е. еще за несколько столетий до описываемых нами событий буддистские священнослужители уже выполняли такие обязанности. Особо следует отметить, что тех, кого называли «писцами», не просто записывали тексты под диктовку, а выполняли широкий круг должностных обязанностей, которым лучше всего соответствует термин «секретарь». В наше время он может использоваться для обозначения любого должностного уровня: от рядового клерка до Генерального секретаря ООН, включая массу промежуточных позиций, и то же самое можно сказать о термине «писец» тех времен. Писцы обладали знаниями в области юриспруденции, литературы, придворного языка, бухгалтерского учета. Они помогали в составлении контрактов и завещаний, принимали участие в судебных тяжбах и оформляли приговоры, а также привлекались в качестве специалистов к составлению множества других документов. Каястхи также исполняли все эти обязанности, и мы нередко встречаем упоминания об их деятельности в качестве средневекового должностного лица, носившего название «секретарь (министр) мира и войны» (mahasandhivigrahin)⁵⁹ (примерное соответствие: «министр иностранных дел» – прим. shus).

Однако, из-за своей сомнительной деятельности по учету налогов и составлению правовых документов в сельской местности каястхи приобрели репутацию людей, погрязших в обмане, коррупции и воровстве⁶⁰. Гупта (Gupta) отмечал, что каястхи представляли собой средневековую загадку: с одной стороны они были «высокообразованными и покровительствовали искусству и культуре», а с другой «простые люди, платящие налоги, относились к каястхам с большим подозрением, поскольку обман таился как в их устах, так и в их документах»⁶¹. Хотя подобные высказывания отмечаются еще со времен драматурга Шудраки (Шудрака называл каястхов «змеями» и заявлял, что даже преступники не будут жить рядом с ними), наиболее резко осуждали каястхов Кшемендра и Калхана⁶², жившие примерно в то же самое временя, что и Гаядхара. К примеру, Кшемендра, утверждал, что каястхи изобрели свое особое письма, чтобы им было легче обманывать людей, а благонравные правители, даже зная, что каястхи «жаждут убивать и являются грабителями чужого имущества, мошенниками и демонами», старались поддерживать с ними дружбу ради пополнения казны⁶³.

Гаядхара также обладал рядом противоречивых качеств: в нем без особых проблем уживались неоспоримая ученость, моральная нечистоплотность и откровенная скупость. Согласно анналам ламдре от 1344 года, принадлежащим перу ламы Дампы, Гаядхара был членом семьи придворных писцов бенгальского правителя⁶⁴. В шестнадцатом столетии Кхьенце Вангчук называл этого монарха Чандрарупой, однако, достоверность данного имени ничем не подтверждается⁶⁵. Считается, что Гаядхара встретил своего учителя Авадхути на берегу реки Лохита, которая несет свои воды из Аруначал-Прадеша и впадает в Брахмапутру в Ассаме. Здесь Авадхути практиковал в качестве обнаженного аскета (avadhutacarya), являя собой наглядный пример сиддхи, обитающего на племенных территориях⁶⁶. Согласно все тем же источникам, Гаядхара, получив ламдре от этого учителя, отправился в Тибет искать ученика, который бы продолжил его учение в соответствии с предсказанием бодхисатвы Авалокитешвары⁶⁷. В Тибете он встретил переводчика Пуранг-лоцаву Жону Шерапа, который уже освоил некоторые учения и был крайне заинтересован в большем, но Гаядхара продолжил свой путь в провинцию Цанг в поисках предопределенного ему ученика. Во время пребывания в пещере для медитации он услышал, как водный поток издает звук освобождения (mu gu), а поскольку этот поток оканчивался в Мугулунге, он решил обучать ламдре именно там⁶⁸. Ему приснился Дрокми, и он отправил ему письмо с просьбой о встрече, которая состоялась в Лхаце-драке, где у Гаядхары впоследствии появилась собственная пещера для медитации, существующая до сих пор⁶⁹. Как уверяет нас Мангто Лудруп Гьямцо, ко времени их встречи Гаядхаре было уже 288 лет⁷⁰.

Понимая, что для него это является уникальным шансом, Дрокми обхаживал Гаядхару в течение трех или более лет, и они вместе перевели невероятное количество разнообразного материала. Все это время Дрокми обещал Гаядхаре пятьсот унций (srang) золота в оплату за его учения, в особенности за ламдре, которому суждено было стать центральной медитативной системой Дрокми и его самых близких учеников. В качестве ответной услуги за такое щедрое подношение Дрокми попросил предоставить ему исключительные права на использование текста и преподавание этой системы в Тибете. Гаядхара согласился и пообещал, что после Дрокми он больше не будет никого посвящать в ламдре. Однако, вскоре у Дрокми возникла проблема: он не смог собрать нужное количество обещанного золота к тому моменту, когда Гаядхара захотел вернуться в Индию. Он попросил своего коллегу из школы ньингма Зура Шакью Джунгне прервать свой затвор в Тагьяпе и привезти ему побольше золота. Зурпоче это сделал, несмотря на возражения своих учеников⁷¹. Они заявили, что выход из затвора создаст непреодолимые препятствия в его практике. На что Зурпоче им ответил, что Дрокми является великим переводчиком, и поэтому у него обязательно должны быть особенные медитативные руководства (man ngag). В результате Зурпоче обрел наставления по «Ачинтьядваякрамопадеше» (будут рассмотрены нами позже) и указания по медитации на Хеваджру.

Отдельные детали истории с золотом и соглашением о правах на ламдре различные источники описывают по-разному. К примеру, несакьяпинские источники утверждают, что человеком, которого пригласил Дрокми, был не сам Зурпоче, а его приемный сын Зурчунг Шерап Дракпа, хотя это и маловероятно⁷². А сакьяпинские авторы неизменно заканчивают свое повествование юмористическим сюжетом, где в главной роли выступает сам Гаядхара. Не веря, что полученное им богатство на самом деле является золотом, Гаядхара отправляется на базар в Мангкхар с мешком, полным подношений Дрокми. Там он, переходя от одного человека к другому, спрашивает, действительно ли то, что он получил, является золотом. Все в один голос уверяют его, что это настоящее золото, после чего он возвращается к Дрокми и обещает обучать ламдре только его и никого более. Однако, во время своего третьего путешествия в Тибет Гаядхара узнает, что Дрокми скончался, и таким образом его обязательство, похоже, утратило силу. По этой причине, Гаядхара, очевидно, повторно перевел (или воссоздал по памяти) текст ламдре совместно с Гьиджо Дове Осером⁷³. Однако, к шестнадцатому столетию, когда Кхьенце Вангчук писал свою историю традиции, этот второй перевод, по-видимому, был или уже утерян, или же чрезвычайно редок⁷⁴.

Авторы кагьюпы представляли Гаядхару совершенно в другом свете, поскольку в их среде он был известен главным образом как отец индийского наставника Речунгпы сиддхи Типупы⁷⁵. По мнению некоторых из них, Типупа был реинкарнацией сына Марпы Дармы Доде, которого Рало считал своим врагом, и которого он, согласно агиографии Рало, убил с помощью черной магии⁷⁶. Поскольку Дарма Доде владел искусством оживления мертвых (grongs ‘jug), он со временем вошел в труп сына Гаядхары и стал брахманом Типупой. Одна из неувязок в этой истории связана с датами жизни Наропы, поскольку считается, что Типупа был учеником великого сиддхи, который умер где-то 1040-1042 годах, когда Марпе должно было быть около двадцати лет, т.е. меньше, чем его сыну Дарме Доде, который согласно источникам в момент своей смерти был уже взрослым человеком.

Одной из главных составляющих успешного творчества Дрокми было его сотрудничество с индийскими учеными, которые в разные времена посещали Цанг и останавливались в его обители. По общему мнению, Дрокми работал с такими известными наставниками, как Амогхаваджра, Ратнаваджра, Праджнягупта, Праджнендраручи, а также с интригующей йогини Чандрамалой из Шри Ланки, о которой практически ничего не известно⁷⁷. На протяжении большей части этого сотрудничества Дрокми оставался монахом, однако ближе к концу своей работы с Гаядхарой он перестал декларировать свой монашеский статус в колофонах их совместных переводов. Из пятидесяти девяти канонических и одного неканонического текста, у которых сохранились колофоны, Дрокми называет себя монахом пятьдесят пять раз, то есть в подавляющем большинстве случаев. Что касается остальных пяти работ, то вполне очевидно, что в это время у него уже был какой-то другой статус, поскольку он отказался от монашеских одежд ради мирской жизни. Три из этих более поздних переводов были выполнены им совместно с Гаядхарой (To. 381, 385, 1220), включая их главный труд, перевод «Сампуты», который, безусловно, является самой длинной из всех переводческих работ Дрокми. Кроме того, Дрокми не указан в качестве монаха в колофоне к одному короткому тантрическому комментарию к Домби (To. 1416), переведенному им совместно с Ратнаваджрой, и в коротком ритуальном тексте Тары (To. 1705), который был переведен самим Дрокми.

Должно быть со временем Дрокми не на шутку возгордился своим статусом авторитетной персоны, поскольку по окончанию перевода «Сампуты» он уже сам называл себя «великой личностью» (bdag nyid chen po)⁷⁸. Источники сообщают, что он приглашал Атишу и Дромтона в Мугулунг, что, по-видимому, имело место где-то в 1046/47 годах, когда бенгальский ученый находился на пути в Центральный Тибет⁷⁹. В конце концов, во время проживания в Гампе-дзонге Дрокми женился на девушке из аристократического семейства⁸⁰. Ее звали Дзеден Очак, и она была сестрой одного из его лучших учеников Лхацуна Кали. Судя по всему, она родила ему как минимум двух сыновей: Индру и Дордже, хотя, возможно, что у них были и другие дети⁸¹. Добившись таких выдающихся успехов, Дрокми умер еще до того, как Гаядхара в третий раз вернулся в Тибет, на этот раз для работы с Гьиджо Дове Осером⁸². По всей видимости, Дрокми попросил, чтобы после смерти его тело никуда не перемещали в течение семи дней, и, считается, что в течение этого времени он достиг высшего совершенства Великой печати⁸³. Хотя мы не располагаем точной датой смерти Дрокми, скорее всего, он умер не далее третьей четверти одиннадцатого столетия, поскольку ничто не указывает на то, что он был жив во времена великого собрания переводчиков, созванного в 1076 году под покровительством Нгадака Цеде⁸⁴. «Синяя летопись» дает еще более точные ориентиры, сообщая, что Дрокми скончался примерно в то же самое время, что и Дромтон Гьелве Джунгне, умерший в 1064 году⁸⁵.

Сам Гаядхара прожил немногим дольше своего знаменитого ученика. Во время второго посещения Тибета он выдавал себя за великого сиддху Майтрипу, и ему даже удалось ввести в заблуждение Го-лоцаву Кхукпу Лхеце, хотя вскоре этот обман был раскрыт. В своем последнем путешествии он провел большую часть времени в Западном Тибете, и в те времена он уже был хорошо известной (а, возможно, что и печально известной) личностью. Основатель шангпа-кагьюпы Кхьюнгпо Нелджор утверждал, что они вместе путешествовали в Толинг. Однако, у нас нет подтверждений того, что Гаядхара когда-либо посещал этот великий храм Гуге⁸⁶. Поработав некоторое время с Гьиджо Дове Осером и его учеником Ньо-лоцавой, Гаядхара понял, что его конец уже близок. Он захотел закончить свой путь рядом с учениками Дрокми⁸⁷ и поэтому перебрался в Кхарак Топу, где жили два его ученика: Се и Шенгом Рокпо⁸⁸. Почувствовав близость смерти, он скрестил ноги в традиционной медитативной позе, взял в руки ваджру и колокольчик и провозгласил: «Вот как умирает мантрин!» Он вошел в созерцание переноса сознания, перейдя в промежуточное состояние в виде шарика света, выходящего из его родничка⁸⁹. Более поздние историки уверяют нас, что ваджра и колокольчик Гаядхары вместе с его реликварием, книгами и картиной находятся Сакье, куда они попали различными путями⁹⁰.