В.1 Вступление

Дэвидсон Р.М. «Тибетский ренессанс: тантрический буддизм и возрождение тибетской культуры»

Широко распространено представление, согласно которому Тибет еще недавно являлся традиционной теократией, возглавляемой священником-правителем, который председательствовал над обширным монашеским сообществом и обладал международным признанием в качестве символа истинной буддийской религии. Но что было в Тибете до того, как он стал именно таким? Может показаться удивительным, но прежде, чем достичь своей религиозной самобытности, Тибет преодолел катастрофический крах культуры и заново сформировал цивилизацию, институционализировавшую положение буддизма невиданными ранее способами. Чогьел Пакпа, часть подобострастного письма которого Хубилай-хану приведена выше, является наглядной иллюстрацией такого парадоксального явления тибетской жизни как буддистский монах на политическом посту. Тем не менее, этот персонаж является иконой тибетского исторического развития, символом цивилизации, которая осуществила успешный переход от полного хаоса к паназиатскому признанию своих буддистских достижений.

Пакпа (Pakpa) принадлежал к линии буддийской практики, которая ретроспективно прослеживается от монгольского двора династии Юань и через залы монастыря Сакья на юге Центрального Тибета к теряющимся в тумане истории индийским поселениям, где возник и получил свое развитие эзотерический (он же тантрический) буддизм. Институциональная база Пакпы, монастырь Сакья, основанный в 1073 г., стал источником нескольких эзотерических практик, среди которых самой известной является система «путь и плод» (*margaphala; тиб. lamdre). Однако, следует отметить, что своей славой знатока тайных тантрических систем  Пакпа обязан самоотверженной деятельности нескольких поколений тибетцев и индийцев, начавшейся в конце десятого и начале одиннадцатого столетий. Около трехсот лет, примерно с 950 по 1250 годы, буддистские монахи и йогины прокладывали путь к окончательной победе эзотерической религии на большей части территории Азии. В течение этого периода они изучали и распространяли особые формы буддизма, выжившие на периферии индийской институциональной жизни, и в конечном счете смогли привлечь на свою сторону социальные группы, способные спонсировать религиозное возрождение. В процессе этого тибетцы добились феноменальных результатов, почти не имеющих аналогов в истории человечества: они составили и кодифицировали тибетский канон и отстроили свою собственную тибетскую институциональную религиозную жизнь.

Эта книга об эпохе возрождения Тибета: историческом периоде, наступившем вслед за временами могущества тибетской империи (ок. 650-850) и сменившими их мрачными годами тибетских социальных неурядиц (ок. 850-950). Но прежде всего, она об особой роли в этом процессе позднего индийского эзотерического буддизма как координатора культурной реинтеграции остатков тибетской цивилизации в обширную азиатскую вселенную. С десятого по двенадцатое столетия тибетцы использовали развитую литературу и практики позднего эзотерического буддизма в качестве культовых моделей и доктринальных ориентиров при восстановлении религиозных учреждений, создании монастырей и преобразовании политических реалий «четырех рогов» Центрального Тибета. Неоспоримый авторитет недавно переведенных священных писаний, содержащих самые секретные и самые эффективные (и, если хотите, самые сексуальные) из религиозных методов, позволил им выдвинуться на лидирующие позиции тибетского религиозного мира. Вследствие этого тибетские переводчики, специализировавшиеся на данной литературе, де-факто обрели статус аристократов, который некоторые из них никогда бы не смогли получить по рождению. Наиболее выдающиеся деятели этого периода превратились в феодальных правителей, претворяя таким образом в жизнь метафору, лежащую в основе ритуальной жизни эзотерической системы: превращение в освященного владыку духовного государства. Процесс, в конечном счете приведший к теократии далай-лам, начинался с этих персон десятого – двенадцатого столетий, которые в процессе осуществления ими властных полномочий и использования суверенных прав порой пренебрегали своим монашеским статусом и нарушали собственные обеты.

В период возрождения тибетской религиозной и культурной жизни в ее развитии можно выделить четыре основных направления. Во-первых, тибетцы собирали воедино свою фрагментированную культуру, используя текстовые и ритуальные инструменты, предоставляемые буддийскими религиозными системами, особенно поздним эзотерическим индийским тантрическим буддизмом, основанным на йоге. Это довольно любопытный факт, поскольку в Индии поздний тантрический буддизм был всего лишь локальной формой, а никак не объединителем паниндийской буддийской идентичности (как это в конечном счете произошло в Тибете). Во-вторых, во время своего культурного возрождения тибетцам пришлось решать проблему перевода огромного количества материала на пока что еще развивающийся литературный язык. Это удивительное достижение дало им новые знания и обеспечило доступ к идеологии индийской цивилизации, а в конечном счете заставило их текстуализировать свою культуру, что привело к появлению множества текстовых сообществ. В-третьих, жители Центрального Тибета продвигали свою новую буддийскую культуру настолько успешно и в таком тщательно продуманном масштабе, что к двенадцатому столетию им удалось вытеснить Индию с позиции привилегированного источника международной буддийской идеологии. В этом им также способствовало ухудшение ситуации с безопасностью монастырей Индии, которая страдала от исламских вторжений с одиннадцатого по тринадцатый века. Наконец, тибетские ламы, применив новые ритуальные и идеологические формы, создали устойчивый нарратив на тему религиозно-политического авторитета буддистского монашества, что позволило им со временем стать законными правителями Центрального Тибета, заменив собой старую имперскую линию наследования.

Во всем этом главной движущей силой были старые тибетские аристократические кланы, чьи выходцы составляли большую часть авторитетного буддистского духовенства. В то время (а также во все другие времена) тибетцы должны были разрешать свои индивидуальные или общественные проблемы в рамках социальной системы, опирающейся на клановую структуру (за исключением тех из них, кто не имел централизованной поддержки со стороны семей землевладельцев). Как это ни парадоксально звучит, но аристократические кланы Тибета, являвшиеся во времена империи главным источником проблем в части сохранения целостности государства  и способствовавшие социальной нестабильности в ранний период раздробленности, в эпоху возрождения стали основными центрами стабильного институционального строительства. Это особенно верно в отношении исследуемой нами части Тибета: «четырех рогов» Центрального Тибета. Указанная территория охватывает провинции У (U) и Цанг (Tsang), поэтому употребляемое в этой книге слово «Тибет» в основном относится к данной области (см. карту 1). Это был регион, в котором великие кланы эпохи возрождения создавали свои владения, используя при этом религию для достижения множества порой противоречивых целей. В этой области возникли общепризнанные школы тибетского буддизма, которые впоследствии смогли создать свои институции, добиться успеха и обрести легитимность. Кроме того, это территория великих ритуальных и литературных свершений тибетской религии периода возрождения.

Карта 1. Четыре рога Тибета с основными регионами в области У-Цанг

Этот византийский процесс характеризуется сразу несколькими парадоксами, среди которых необходимо особо отметить тот, что относится к тантрическим источникам данного движения, поскольку они по большей части состояли из священных писаний, наставлений и ритуалов махайоги (mahayoga) и йогини-тантр (yogini-tantra). Начиная с периода возрождения, тибетцы выстраивали свою культуру вокруг ряда тесно связанных между собой текстов, относящихся к отдельным формам буддийской йоги. Поступая таким образом, они создавали пространство единого дискурса, которое нельзя было организовать лишь только на основе сохранившихся буддистских или коренных тибетских религиозных систем. Однако, этот новый набор религиозных ориентиров – с его идеологией личного посвящения, антиномианистского поведения и внутренней йогической медитации – создавал угрозу разрушения еще только зарождавшейся и поэтому весьма хрупкой цивилизации.

В конечном счете аристократические кланы (как оставшиеся от старой имперской династии, так и некоторые новые аристократические группы) взяли под свой контроль большую часть этого движения эпохи возрождения, хотя в целом буддизм в Тибете никогда не находился исключительно под властью аристократии. Восстановление контроля великих кланов положило начало разногласиям между данными кланами вкупе с отдельными личностями, представлявшими старую монархическую династическую религиозность, и теми, кто принял новые убеждения. В этом конфликте одним из посредников стали члены клана Кхон (Khon), основавшего монастырь Сакья, которые с одной стороны представляли наследие старой империи, а с другой активно поддерживали новое движение. Их способность олицетворять оба мира и при этом развивать собственные институциональные и ритуальные системы, позволила им добиться таких успехов, что со временем они стали привлекать к себе всеобщее внимание и смогли добиться покровительства монгольских внуков Чингис-хана.

Хотя постмодернистское общество в целом равнодушно воспринимает выдающиеся явления, невозможно не признать исключительность достижений тибетских монахов и ученых-книжников. Ведь тибетцы самостоятельно смогли перейти от мрачных веков распада Тибетской империи к периоду нового культурного и религиозного расцвета. Как правило, тибетская историческая литература описывает этот период, используя метафору возгорания огня из нескольких угольков, оставшихся после затухания предыдущего пламени. Образно говоря, тибетцам удалось осуществить культурное паломничество, двигаясь от времен внутренних беспорядков и клановых междоусобиц к периоду интеллектуального и духовного подъема. Усилия людей, посвятивших свою жизнь переносу эзотерической буддийской системы на плодородную почву тибетской религиозной жизни, внесли неоценимый вклад в то, что они сами, похоже, осознавали лишь частично. По ходу событий этим святым подвижникам и ученым-книжникам удалось сконфигурировать новую и стабильную религиозную жизнь тибетского народа, которая хотя и учитывала предыдущие усилия тибетских клерикалов и правителей, но при этом порождала новый вид буддистского измерения. А катализатором всего этого были ритуалы и йогическая литература, развитие которых происходило в Индии с восьмого по одиннадцатое столетия и которые впитали в себя суровые реалии и местные традиции сельских и племенных региональных центров Индии, в некотором роде аналогичных тибетским.

Одной из неприятных особенностей тибетской религиозной истории является практически полное отсутствие подлинных жизнеописаний нескольких десятков выдающихся интеллектуалов этого периода. В свете своих великих достижений они практически перестали восприниматься как живые люди и вместо этого были возведены в ранг священных образов тибетской религиозной жизни, хотя повествования об их реальной деятельности наверняка до сих пор пылятся где-то на книжных полках монастырей. Эти скрупулезные ученые-книжники, большинство из которых были буддистскими монахами, преодолели почти невообразимые трудности и превратили туманные доктрины и ритуалы эзотерического буддизма в живые институции своей страны. Помимо этого, они внедрили медитативные, ритуальные и концептуальные модели индийского эзотеризма во вновь начавшийся процесс возрождения тибетского языка, а также воскресили старые словари и терминологию, тем самым отвечая на вызовы переднего края буддистской жизни. Последующие прибавления в текстуальном наследии заставили тибетцев произвести внутреннюю переоценку, направленную на то, чтобы в дальнейшем источник легитимности и авторитета определялся только посредством ссылки на буддийские тексты

Многие из этих специалистов-текстологов были помимо прочего эгоцентричными личностями, с особыми представлениями о персональном величии, и демонстрировали агрессивную позицию в отношении окружающего их общества. Некоторые из них имели скромное происхождение и были сыновьями пастухов яков или кочевников, пасущих свой скот на самых высокогорных лугах мира. Другие представляли большие и малые кланы, чей авторитет опирался на системы мифов, семейные союзы и земельные ресурсы. Некоторые из переводчиков эзотерических текстов были очень амбициозными людьми и использовали свое лингвистическое и литературное образование в целях наделения себя аристократической властью над территориями, подпавшими под контроль их недавно отстроенных религиозных учреждений. Результатом всего этого стала дальнейшая фрагментация Тибета, в процессе которой зоны личного или совместного владычества трансформировались из политических владений в религиозные вотчины. Более того, те же самые системы ритуалов, йоги и медитации, которые так способствовали возрождению тибетской общественной жизни, также помогли воплотить в жизнь и индийский феодальный мир со всеми его эталонами и терминологией. Это была воображаемая вселенная, которая не могла допустить прямого политического объединения, даже несмотря на то, что она была вполне стабильна в пределах своего регионального самоутверждения.