·······································

7. Бирма от яндабоского договора до образования провинции Британская Бирма (1826—1862)

<<К оглавлению «История Юго-Восточной Азии» Следующий раздел>>

Поражение Бирмы в войне с англичанами имело далеко идущие последствия. Велики были ее территориальные потери, но еще больший удар был нанесен ее национальной гордости. Ее военная мощь, некогда наводившая ужас на всех соседей, была непоправимо сломлена. Англичане, отторгнувшие от Бирмы Тенассерим и Аракан, не говоря уже о позднее приобретенных территориях в Ассаме и Манипуре, в 1852 году отняли у нее богатую провинцию Пегу, а в 1885 году положили конец династии Алаунгпаи и захватили все, что еще оставалось от ее владений.

Однако это не входило в первоначальные планы англичан и не было проявлением макиавеллистской политики экспансии. Английские официальные документы со всей ясностью показывают, что англичане стремились избежать войны до 1824 года, и после Яндабо они продолжали искать пути установления мирных отношений с Бирмой. Они не понимали лишь того, что, поскольку они уже вступили на территорию Бирмы, простая логика событий должна была в конце концов привести их к полной оккупации страны вопреки их нежеланию совершать территориальные захваты. Этого можно было избежать, лишь возвратив все те завоеванные территории, которые с основанием можно было считать принадлежащими королевству Бирмы; но если это легко было сделать в отношении Тенассерима, то Аракан надо было удержать, так как этого требовала безопасность северо-восточной границы Индии. Компания надеялась, что мира можно добиться путем установления непосредственных сношений и, несмотря на неудачи, испытанные ею в этом отношении в довоенный период, оговорила в Яндабоском договоре, что английский резидент должен находиться в столице Бирмы, а бирманский посол — в Калькутте.

Включая такое условие, англичане исходили из того, что поражение Бирмы в войне окажет отрезвляющее воздействие на двор Авы и заставит его встать на верный путь. Случилось же как раз обратное. Король Баджидо стал страдать повторяющимися припадками меланхолии, которые в конце концов привели к безумию. Жестокий удар по престижу двора Авы привел не к ослаблению, а к усилению дерзости Баджидо. Он по-прежнему проявлял элементарное незнание внешнего мира и не желал узнать его. Больше всего гордость бирманцев страдала от унижения, состоявшего в необходимости поддерживать дипломатические отношения с простым вице-королем. Поэтому правительство Бирмы изыскивало одну причину за другой, чтобы не открывать посольства в Калькутте, и никакими силами нельзя было убедить его выполнить эту статью договора.

Довольно долго задерживалось и назначение английского резидента при дворе Авы. Ему следовало обеспечить надлежащее положение до того, как английская армия оставит Яндабо. Однако англичане избрали другой путь: они направили посла, которому было поручено вести переговоры о предусмотренном в Яндабо особом торговом договоре и сообщить о целесообразности учреждения постоянного резидентства. Послом был избран старый коллега Раффлза, Джон Кроуфорд, который был   резидентом в Сингапуре с по 1826 год, а после этого провел шесть месяцев в качестве гражданского комиссара в Рангуне.

Он прибыл в столицу Бирмы 30 сентября 1826 года и обнаружил, что двор уже начал оправляться от первого удара и что он снова прибегает к отговоркам и уверткам, чтобы сделать его задачу невыполнимой. Кроуфорд был видным ученым, но не владел искусством вести переговоры. Поэтому, хотя, как и во время его предыдущей миссии в Бангкок, заключенный им договор не имел практического значения, книга, написанная им о своей деятельности, представляет большую ценность; она наряду с работами Саймса и Юла является одним из лучших отчетов о старом королевстве Бирмы.

Прием Кроуфорда правителем состоялся в день кодо, то есть «день прощения», когда вассалы короля собирались и приносили обычные подношения. Официальные подарки от генерал-губернатора были расценены как знак его подчинения «Золотым стопам» и его желания получить прощение за причиненные в прошлом обиды. По поводу чрезвычайно простого и бесхитростного проекта торгового договора, представленного Кроуфордом бирманскому правительству, последнее торговалось в течение ряда недель, пытаясь в обмен за уступки в торговле добиться аннулирования неуплаченной части контрибуции и возврата утраченных территорий. Из первоначальных двадцати двух статей только четыре появились в окончательном тексте договора, который был подписан 24 ноября 1826 года.

Во время переговоров правительство подняло целый ряд вопросов в связи с тем, что договор в Яндабо был неудачно составлен в отношении пограничной линии. Вставали серьезные проблемы, которые надо было разрешить. Но Кроуфорду с его строгими представлениями о дипломатической корректности надоели методы бирманцев. Он ссылался на то, что полученные им инструкции не позволяют ему заниматься политическими вопросами, возникающими в связи с договором. Однако по возвращении Кроуфорда в Калькутту правительство Индии не разделило его узкого подхода к своим полномочиям и подвергло его критике за то, что он, перед тем как оставить страну, не приложил больше усилий к установлению политических отношений на должной основе.

Кроуфорд считал нецелесообразным назначать постоянного резидента; в связи с этим правительство Индии отложило на время это дело. Он утверждал, что должностное лицо, находящееся на расстоянии 1200 миль морского пути от Калькутты, явилось бы предметом непрерывного недоверия для правительства, «невероятно невежественного и подозрительного», и положение этого должностного лица было бы «немногим лучше почетного заключения». Он считал, что отношения с Авой мог бы поддерживать политический чиновник, проживая в Моулмейне — столице новой английской провинции Тенассерим.

Однако судьба Тенассерима еще только решалась. Первоначально предполагалось предложить Тенассерим Сиаму, но в связи с позицией Сиама по различным вопросам, касающимся его отношений с англичанами, эта мысль была оставлена. Директора компании, выяснив, что доходы от этой провинции недостаточны для покрытия расходов по ее устройству, полагали, что следует обсудить вопрос о возможном ее возвращении Бирме. Имелись и другие проблемы, которые могли быть как следует разрешены лишь при наличии должным образом аккредитованного представителя в Амарапуре. Так, например, когда в Калькутту прибыла бирманская миссия для рассмотрения вопросов, от обсуждения которых Кроуфорд отказался (вопрос о невнесенной половине контрибуции и границах Аракана и Манипура), оказалось, что эта миссия не правомочна решать данные вопросы на месте, а должна передать их на рассмотрение двора Авы.

Немало трений вызывал и вопрос о границах. Бирманцы претендовали на долину Кабо между рекой Чиндвин и Манипурскими горами, которая была

занята Гамбхир Сингхом в то время, когда он вытеснил бирманцев из своей страны в ходе войны. Англо-бирманская пограничная комиссия не пришла к соглашению, и Пембертон, английский эксперт по северо-восточным пограничным районам Индии, заявил, что карта, используемая бирманскими уполномоченными, фальсифицирована. Когда было устроено еще одно заседание для проверки карты, бирманцы не явились, и правительство Индии приняло решение в пользу раджи Манипура. Когда через год комиссия снова собралась и бирманцы увидели, что англичане водрузили пограничные знаки на правом берегу Чиндвина, они заявили такой резкий протест, что правительство Индии приостановило дальнейшие действия, пока вопрос не будет тщательно изучен по бирманским документам, хранящимся в столице.

К концу 1829 года стало совершенно ясно, что подобного рода делами не может заниматься политический агент в Моулмейне, а только резидент, предусмотренный Яндабоским договором. Для этой роли правительство Индии выбрало майора Генри Барни, который уже заслужил высокую оценку за свое тактичное поведение у раджи Лигора и при дворе Бангкока. Он прибыл в Ама-рапуру в апреле 1830 года, имея полномочия решать все важнейшие вопросы, вопросы контрибуции, пограничных споров, торговли и возможности возвращения территории. Поскольку все предыдущие попытки установить отношения между Авой и Калькуттой на удовлетворительной основе терпели провал, положение, с которым ему пришлось столкнуться, могло бы испугать самого жизнерадостного человека.

В вопросах придворного этикета его позиция была твердой, но разумной. Он дал, однако, ясно понять, что не согласится бывать на приеме в день кодо. И он добился своего. Скоро Барни установил столь сердечные отношения с министрами Хлудо, высшего совета королевства, что они приходили к нему в резиденцию на обеды. Дошло до того, что сам король Баджидо часто лично вел с ним беседы. В феврале 1831 года их отношения были столь дружественными, что король присвоил ему ранг вундау (министр второго класса, следующий по рангу после вунджи).

Главные спорные вопросы обсуждались как в Аве, так и в Калькутте. Попытки бирманцев сократить размер контрибуции не увенчались успехом, и последний взнос был передан в октябре 1832 года. Бирманская депутация направилась в Индию с тем, чтобы убедить генерал-губернатора опротестовать решение о долине Кабо. В 1832 году Барни был вызван в Калькутту для участия в обсуждении этого вопроса. На сновании изучения документов двора Авы он пришел к выводу, что право на стороне бирманцев, несмотря на возражения Пембертона. В марте 1833 года английские власти Индии согласились с его доводами, и долина была возвращена Бирме, несмотря на то, что она была занята манипурами с момента окончания войны.

По вопросу о Тенассериме Барни не удалось убедить бирманское правительство предложить разумные условия для его возвращения. Оно прекрасно знало, что в финансовом отношении Тенассерим представлял чистый убыток для Ост-Индской компании, и ошибочно полагало, что, если оно сумеет выждать достаточно длительный срок, компания вернет ему его в виде безвозмездного дара. Даже предупреждение о том, что сиамцы охотно приобретут эту территорию на выгодных для Англии условиях, не поколебало решимости бирманцев. Не удалось также Барни убедить их назначить постоянного посла в Калькутту. Тот довод, что это противоречило бирманским обычаям, был с их точки зрения решающим, и никакие примеры из дипломатической практики других стран не оказали на них воздействия.

Положение еще более осложнилось тем, что еще до конца 1831 года король Баджидо начал проявлять признаки безумия, что позднее вывело его из строя.

Власть поэтому все более и более переходила в руки главной королевы и ее брата Минтаджи (оба были низкого происхождения), игравших главную роль в Совете регентства. Напряжение, вызванное осуществлением столь трудной задачи, подорвало здоровье Барни. В письме, отправленном в 1834 году, он ясно указал на невыносимое положение, в котором оказался: «Когда здесь возникает какое-либо событие или спор, то сознание отсутствия надежных средств сообщения со своим правительством, которое меньше знает о подлинном характере и обычаях этого двора, чем любого индийского, возбуждает сильную душевную тревогу, что очень вредно отражается на здоровье государственного служащего, занимающего ответственный пост и к тому же живущего в подобном климате и в подобных условиях рядом с безумным правителем и дрожащими от страха министрами». Ему был предоставлен отпуск.

В июле 1835 г. Барни вернулся в Бирму. Хотя министры и оказали ему до некоторой степени лестный прием, болезнь короля достигла такой степени, что он не смог заставить себя встретиться с представителем державы, причинившей ему столь сильное унижение. События достигли кульминационного пункта в начале 1837 года, когда брат правителя, принц Таравади, убежденный в том, что Минтаджи стремится захватить престол, бежал в Швебо и поднял восстание. Он был другом Барни и надеялся на его поддержку. Барни пришлось разъяснить принцу, что принципы, которых придерживается его правительство, запрещают ему вмешиваться.

Его единственным желанием было уехать из столицы и предоставить враждующим сторонам самим решать исход борьбы. Однако охваченное паникой бирманское правительство отказалось его отпустить. Тогда он взял на себя роль посредника и договорился о сдаче столицы при условии, что не будет кровопролития. Завладев Амарапурой, Таравади нарушил свое обещание, и Барни вновь пришлось вмешаться, чтобы приостановить казни. Однако, пока его протесты возымели действие, пять министров были убиты, а жена и дочери Минтаджи подвергнуты ужасным пыткам. «Эти люди, носящие шляпы, не могут видеть или слышать, как бьют или плохо обращаются с женщинами»,— презрительно отозвался Таравади; он никогда не мог простить Барни, что тот вмешался в его королевское право нарушать обещания.

Во время войны 1824—1826 годов Таравади был сторонником быстрого прекращения военных действий и считал, что тяжелые условия Яндабоского договора вызваны тем, что брат отказался воспользоваться его советом. Поэтому по восшествии на престол он объявил о том, что отказывается от выполнения этого договора, и Барни с изумлением узнал, что при дворе существует партия, которая выступает за возвращение утерянных провинций силой оружия. Положение Барни стало невыносимым; король его совершенно игнорировал. Поэтому он, сославшись на болезнь, перевел в июне 1837 года резидентство в Рангун. Он стал опасаться, что если он останется в Амарапуре, то какой-либо выпад бирманцев может поставить под угрозу мир. Он советовал Калькутте не восстанавливать резидентство в столице до тех пор, пока король не согласится признать Яндабоский договор. Барни докладывал, что Таравади покупает оружие и призывает в армию больше людей, чем требуется в мирное время. В связи с этим он рекомендовал предпринять в какой-либо форме предупредительные военные действия.

Генерал-губернатор лорд Окленд отказался обсуждать подобный образ действий. Он отнюдь не был доволен поведением Барни в Амарапуре. Поэтому Барни был отозван, и его преемником был назначен полковник Ричард Бенсон, получивший распоряжение восстановить резидентство в столице. Когда Бенсон прибыл туда, то вопреки его официальному положению ему была отведена резиденция на песчаном берегу, который затапливало на несколько футов во время разлива Иравади в период влажных муссонов. Он жаловался властям в Калькутте, что с ним обращаются так, как «не должно обращаться ни с одним английским джентльменом и даже просто с английским подданным».

В марте 1839 года под предлогом нездоровья он уехал в Рангун,оставив Амарапуру на попечении своего помощника, капитана Уильяма Маклеода.

Когда подули муссоны и правительство отказалось подыскать ему более подходящее помещение, Маклеод в июле 1839 года тоже уехал в Рангун. В этот период Таравади часто шутил по поводу того факта, что каждый резидент заболевает в его столице. В начале следующего года правительство Индии отозвало резидента и порвало дипломатические отношения с двором Авы.

Была ли война в тот момент неизбежна? Бенсон, как и Барни, предупреждал Калькутту, что только вторжение может отрезвить бирманское правительство. Однако афганская война не позволяла проводить твердую политику в отношении двора Авы. С другой стороны, крупные неудачи англичан в афганской войне были использованы военной партией при дворе Авы в качестве аргументов в пользу более энергичной политики. Два восстания — одно в Нижней Бирме в 1838 году и другое в стране шанов в 1840 году —дали королю повод избавиться от людей, которых он хотел убрать со своего пути еще в 1837 году, когда Барни вмешался, чтобы спасти им жизнь. Бывшая королева была насмерть затоптана слонами, а ее брат Минтаджи был подвергнут еще более жестокой казни. Серьезная вспышка бандитизма неподалеку от Салуина послужила почвой для распространения панических слухов о намерении бирманцев вторгнуться в Тенассерим. Приезд короля в Рангун в 1841 году, носивший характер военной демонстрации, вызвал такие опасения, что были усилены гарнизоны в Аракане и Тенассериме.

Однако эти инциденты не имели никаких последствий. Таравади играл с огнем, но был достаточно умен, чтобы не заходить слишком далеко. Бланделл, комиссар в Тенассериме, предупреждал английские власти в Индии, что бандитизм в районе Салуина поощряется бирманским правительством с целью вызвать смятение по ту сторону границы, на английской территории. Он указывал, что требуются мероприятия более широкого масштаба независимо от того, насколько эффективно ему самому удастся ликвидировать бандитизм. Однако английские власти в Индии, закончив афганскую войну, сосредоточили свое внимание на Синде и сикхах и не хотели идти на рискованные авантюры в Бирме.

Трудно сказать, как долго продолжался бы этот беспокойный мир, если бы Таравади продолжал управлять делами. Но он, подобно своему брату, помешался. Его безумие сказалось в припадках неудержимой ярости, во время которых он совершал ужасные жестокости. Болезнь приняла столь серьезную форму, что в 1845 году его сыновья поместили его в дом для душевнобольных. В начавшейся затем борьбе за власть победителем оказался Паган Мин, убивший тех из своих братьев, которых считал опасными, вместе со всеми членами их семей.

В 1846 году Таравади умер, и Паган Мин стал королем. В тирании и жестокостях он превзошел даже Тибо и Супаялу, которые произвели столь потрясающее впечатление на более позднее поколение англичан. Его первые главные министры Маунг Байнг За и Маунг Бхейн систематически грабили более богатых людей, добиваясь на основе вымышленных обвинений вынесения им смертного приговора. Говорят, что на протяжении двух лет, пока они находились у власти, было уничтожено более 6 тысяч человек. Общественное возмущение в конце концов достигло такой степени, что король ради своего спасения отдал своих фаворитов на растерзание. Король редко принимал участие в делах, и местные чиновники могли делать что им угодно при условии выплаты надлежащей суммы годового дохода столице. Местные чиновники, такие, как Гаунг Джи из Таравади, который позднее стал атаманом отрядов, действовавших против английского режима, пользовались независимостью, подобно средневековым феодальным сеньорам в Европе.

Именно это полное отсутствие контроля центральной власти в конечном счете привело к давно назревавшей войне с Ост-Индской компанией. После отъезда резидента в 1840 году в Калькутту начали поступать бесчисленные жалобы на плохое обращение с английскими подданными в Рангуне. Некоторые из них были необоснованны, другие преувеличены, но Маунг-О, губернатор Пегу, назначенный Паган Мином в начале его правления, пользовался дурной славой вымогателя. В июле и августе 1851 года имели место два особенно неприятных случая. Предъявив необоснованные обвинения в убийстве и краже двум англичанам — Шепперду, капитану корабля «Монарх», и Льюису, капитану «Чемпиона», а также членам их команд, Маунг-О заставил их уплатить сумму в размере около тысячи рупий. Его действия были не просто неуклюжей попыткой обогатиться. Его целью было публично унизить англичан.

Это был исключительно несвоевременный момент для антибританской демонстрации. Пострадавшие предъявили английским властям в Индии требование о возмещении убытков. Пост генерал-губернатора занимал тогда Дальхузи, недавно нанесший поражение сикхам. По сравнению с предыдущими провокациями это дело было незначительным; однако он знал, что двор Авы, безусловно, откажется удовлетворить требование о возмещении, предъявленное обычным путем, и считал, что попустительство в такого рода вещах может серьезно задеть престиж англичан на Востоке. «Английские власти в Индии,— писал он в докладной записке,— никак не могут в интересах собственной безопасности позволить себе, чтобы местные власти хотя бы на один день взяли над ними верх, и меньше всего это следует позволять двору Авы». Поэтому он решил предъявить претензии таким образом, при котором, по его мнению, бирманское правительство не смогло бы отклонить их. Он послал в Рангун коммодора Ламберта (заместителя главнокомандующего морскими силами Ост-Индской компании) на корабле королевского флота «Фокс» в сопровождении двух военных кораблей компании — «Прозерпина» и «Тенассерим» — с требованием в адрес бирманского короля не только о компенсации, но и об отстранении Маунг-О.

Правительство Бирмы обещало удовлетворить требование и срочно отозвало Маунг-О. Однако появление английских военных кораблей в рангунской гавани вызвало тревогу. Крупные войсковые части были посланы в Бассейн и Мартабан, а преемник Маунг-О привел с собой значительные силы; последний, к сожалению, принадлежал к ярой антибританской партии, действовавшей в столице, и прибыл с намерением занять непримиримую позицию, не считаясь с последствиями. Когда коммодор Ламберт направил к нему официальную депутацию для обсуждения требования о компенсации, ей в грубой и оскорбительной форме было отказано в приеме, а губернатор послал коммодору письменный протест с жалобой на то, что группа пьяных офицеров грубо пыталась нарушить его отдых.

«Вспыльчивый коммодор», как Дальхузи позднее охарактеризовал Ламберта, немедленно объявил блокаду порта и начал репрессии против бирманских судов. Когда береговые батареи бирманцев сделали несколько выстрелов, он заставил их замолчать залпом всех орудий с борта «Фокса»; затем, уничтожив все бирманские военные суда, находившиеся в пределах досягаемости, он вернулся в Калькутту. «Быть беде!» — заметил по поводу этих событий генерал-губернатор; сразу же начались приготовления к войне. «Мы не можем допустить, чтобы нам где бы то ни было на Востоке указали на дверь»,— писал он своему другу.

Следующий его шаг заключался в отправке крупных экспедиционных сил в Рангун. Они привезли с собой ультиматум, требовавший компенсации — на сей раз в размере не более и не менее чем десять лакхов рупий (эта сумма в то время равнялась ста тысячам фунтов стерлингов)в эту сумму оценивались расходы по подготовке к войне. Письма Ламберта свидетельствуют о том, что он, несмотря ни на что, все еще надеялся, что двор Авы согласится вести переговоры. Однако 1 апреля 1852 года срок ультиматума истек, но никакого ответа от «Золотых стоп» не было получено. Несколько дней спустя англичане заняли Рангун и Мартабан. Ричард Кобден в своем знаменитом памфлетерезко осуждал английские власти в Индии, во-первых, за то, что для переговоров был послан коммодор королевского военного флота, а во-вторых, за повышение размера требуемой компенсации в сто раз против первоначальной суммы. Дальхузи признал, что допустил ошибку при выборе эмиссара, но утверждал, что не Ламберт был причиной войны. По его мнению, война уже давно была неизбежна. На самом деле он не одобрял действий Ламберта и сделал ему выговор.

Эта война была полной противоположностью предыдущей. Дальхузи с замечательным усердием разрешал организационные проблемы, проблемы транспорта и координирования действий двух обособленных групп морских и сухопутных сил — королевских войск и войск компании. Его мероприятия по охране здоровья экспедиционных сил были столь эффективны, что смертность от болезней была ниже, чем средняя смертность в Индии в мирное время. Материалы для быстрого строительства бараков были заготовлены заранее. В Амхерсте были заготовлены обильные запасы свежего продовольствия, там были построены госпитали, и регулярные рейсы быстроходных пароходов обеспечивали тесную связь с экспедиционными войсками. Наибольшие затруднения ему причинял главнокомандующий, семидесятилетний старик генерал Годуин, который был не согласен со всем планом кампании и был известен своим недоверием к военному флоту, от сотрудничества с которым полностью зависел.

Первоначальный план кампании заключался в том, чтобы захватить Рангун, Мартабан и Бассейн до наступления периода влажных муссонов и, таким образом, вынудить Паган Мина начать переговоры. План не предусматривал занятия других территорий. Однако, когда начались бесконечные дожди, а двор Авы продолжал молчать, Дальхузи понял, что бирманцы тоже придерживаются выжидательной тактики. В июле 1852 года он лично отправился в Рангун для совещания с генералом Годуином и коммодором Ламбертом. Годуин хотел диктовать условия в самой Амарапуре, и в этом его энергично поддерживала лондонская пресса. Дальхузи же предпочитал ограничиться более скромной целью. Бесполезно было удерживать три захваченных порта, не имея тыла. Поэтому он высказал Лондону предположение о целесообразности занять древнее королевство Пегу. Это усилило бы позиции англичан в Бирме, так как соединило бы Аракан и Тенассерим и сделало бы бессильным двор Авы. Блестяще обоснованная докладная записка, в которой он изложил это предложение правительству Англии, получила полное одобрение.

Когда в ноябре 1852 года поступил ответ, Годуин занял Проме, отбросив главную бирманскую армию под командованием любезного, но неспособного сына великого Бандулы, который ради предосторожности предпочел сдаться, чем оказаться в положении побежденного военачальника в руках своего собственного правительства. На протяжении следующих нескольких недель англичане систематически занимали остальную часть провинции Пегу, встречая слабое сопротивление. Правительство Англии, санкционируя оккупацию, настаивало на необходимости заставить двор Авы подписать договор, признающий совершившийся факт. Дальхузи, со своей стороны, был уверен, что ни один король Бирмы никогда бы не подписал отказ от территории, если бы его столице не угрожала непосредственная опасность; и поскольку он считал поход на Амарапуру бессмысленным, оставалось только объявить об оккупации Пегу и поставить двор Авы перед совершившимся фактом. 20 декабря 1852 года майор Артур Пурвс Фейр, которого Дальхузи назначил первым уполномоченным в Пегу, зачитал с надлежащей церемонией официальное объявление об оккупации Пегу.

Двор Авы все еще никак не реагировал. Поэтому Дальхузи начал с большой неохотой разрабатывать план похода на столицу. Однако тем временем в Верхней Бирме назревал переворот, о чем он ничего не знал. Принц Миндон, сводный брат короля, был лидером партии при дворе, с самого начала возражавшей против войны. С получением известий о продвижении англичан к Проме он стал популярным божком, который, как надеялись, восстановит положение. Поэтому король пытался от него отделаться, однако 17 декабря 1852 года Миндон и его брат, принц Канаунг, бежали в Швебо, подобно тому, как это сделал Таравади в 1837 году, и подняли восстание. После борьбы, которая проходила с переменным успехом в течение нескольких недель, Магве Минджи, главный министр Пагана, 18 февраля 1853 года неожиданно объявил себя сторонником Миндона, захватил Амарапуру и низложил короля. После этого Миндон покинул Швебо и был коронован в столице к всеобщей радости.

Новый король был искренним буддистом и ненавидел кровопролитие. Он позволил Паган Мину оставаться в почетном плену, где он дожил до 1881 года. Миндон Мин ознаменовал свое вступление на престол освобождением европейцев, находившихся в заключении в столице, а двух из них — итальянских священников отца Доминго Таролли и отца Аббону — срочно направил вниз по Иравади для встречи с английским главнокомандующим, которому они должны были сообщить, что в самое ближайшее время будет послана мирная делегация. Они застали главнокомандующего не в Проме, как ожидали, а в Мьеде, в пятидесяти милях вверх по реке. Так как из Амарапуры не поступало никаких сообщений, англичане решили занять еще кусок бирманской территории, включая полосу тиковых лесов. Посланцы вернулись к Миндону с копией официального объявления об оккупации и предложением примириться с неизбежным.

Миндон Мин не думал, что англичане серьезно намереваются удерживать Пегу. В конце марта 1853 года бирманская мирная делегация во главе с Магве Минджи встретилась с английскими комиссарами Фейром, Годуином и Ламбертом и просила вернуть занятую англичанами территорию. Бирманцы ссылались на то, что новый король совершенно отличается от своего предшественника и жаждет установить дружественные отношения с Англией. Лелея очень слабую надежду на успех, Дальхузи разрешил комиссарам передать бирманцам, что если будет подписан договор, признающий Пегу британским владением, то англичане возвратят Бирме позднее занятую территорию к северу от Проме. Однако, как он и предсказывал ранее, когда вопрос о договоре впервые обсуждался в Лондоне, Миндон никак не соглашался подписывать договор, предусматривающий уступку бирманской территории иностранной державе. Так, в мае 1853 года переговоры были прерваны и сохранена граница в Мьеде.

Сначала панически настроенные люди пророчили возобновление войны. Канаунг Мин, ставший законным наследником престола, был сторонником этого. Однако Миндон, обладавший большей политической мудростью, чем любой из его советников, возражал против всяких враждебных выступлений и направил Фейру успокоительное письмо, в котором писал, что пограничные власти получили приказ предотвратить дальнейшие военные действия. Ввиду этого Дальхузи объявил официально о прекращении военных действий. «Все, что известно о его характере и прошлой жизни,— писал он о Миндоне,— выделяет его среди бирманских правителей как короля редкого ума, гуманности и терпимости и накладывает на его нынешнее заявление печать искренности».

Однако армию в Пегу пришлось держать в боевой готовности. Восстания на оккупированной территории вспыхивали повсеместно. Местные мьотуджи, главы управлений прежних округов, возглавили движение сопротивления, которое серьезно препятствовало установлению гражданского управления, в то время как бирманские служащие, находившиеся по ту сторону границы, совершали набеги на пограничные деревни. Особенно отличились в ведении боев два наиболее отважных вождя, Мья Тун и Гаунг Джи, которые вызывали восхищение самого Дальхузи. Англичанам потребовалось три года, чтобы установить свой контроль над этой провинцией.

Тем временем Дальхузи и его способный помощник Фейр пришли к выводу о необходимости принять решительные меры для предотвращения возобновления войны. По обе стороны границы распространялись панические слухи.

Надо было еще выяснить, сможет ли Миндон удержаться на престоле. Если не удастся найти выход из дипломатического тупика, то нужно будет изыскать какие-либо неофициальные пути для установления непосредственного контакта с новым правителем для того, чтобы обе стороны проявили искреннее взаимопонимание и возникло взаимное доверие. Среди освобожденных королем Миндон Мином европейцев находился шотландский торговец по имени Томас Спирс, который был женат на бирманке и пользовался хорошей репутацией в Амарапуре. Фейр имел с ним беседу, и тот произвел на него столь хорошее впечатление своим практическим и здравым смыслом, что он предложил Дальхузи назначить Спирса неофициальным осведомителем в бирманской столице. Дальхузи вначале уклонился от этого предложения. Он считал, что Спирс, занимая такое положение, мог подвергнуться оскорблениям и тем самым взвалить на английские власти в Индии нежелательную ответственность. Обсуждались другие возможные кандидатуры, но все были отвергнуты. В конце 1853 года при своем вторичном посещении Рангуна Дальхузи встретился со Спирсом и решил пойти на эксперимент при условии, если с этим согласится Миндон.

К счастью, Миндон лично хорошо знал Спирса и приветствовал его назначение. Задача Спирса состояла лишь в том, чтобы информировать Фейра, как комиссара в Пегу и агента генерал-губернатора, о положении в столице. Однако условия, в которых он оказался, требовали почти сверхчеловеческого такта, потому что Миндон не только предоставлял ему абсолютную свободу посылать донесения без всякой цензуры, но все время старался использовать его в качестве официального лица для связи с англичанами. Были случаи, когда осторожному Дальхузи приходилось напоминать Фейру, что Спирс является просто осведомителем и не занимает никакого официального положения. Тем не менее как Миндон, так и Фейр стали полностью полагаться на его правильные оценки и здравый смысл. Прежде чем предпринять что-нибудь, Миндон обсуждал с ним каждый вопрос, касающийся отношений с англичанами, а Фейр сообщал ему обо всем важном, что происходило у англичан, чтобы он мог информировать короля. И хотя правитель никогда не мог примириться с потерей Пегу, мир на границе постепенно был установлен, и развивались дружественные отношения между Рангуном и двором Авы. Такое блестящее положение сохранялось непрерывно до 1861 года, когда Спирс уехал в отпуск на родину.

В марте 1854 года Дальхузи смог написать в Англию своему другу Джорджу Куперу: «Здесь полный покой, и король действительно отводит от границы все свои войска».

На протяжении этого года отношения улучшились настолько, что Миндон направил в Калькутту миссию доброй воли во главе с Дала Вуном. Подлинная цель этой миссии заключалась в том, чтобы убедить генерал-губернатора пересмотреть вопрос о возвращении Пегу; Миндон считал, что есть все основания на это рассчитывать после того, как он на практике продемонстрировал свои мирные намерения. И хотя решительный отказ лорда Дальхузи и причинил сильное разочарование, все же отчет бирманской делегации, в котором говорилось о вежливом обращении с ней, произвел на Миндона такое впечатление, что он сразу же предложил английским властям в Индии послать ответную миссию в его столицу. В то время входила в моду фотография, и правитель очень заинтересовался коллекцией фотографий, которую посол и сопровождающие его лица привезли с собой.

Ответная миссия ко двору Авы, посланная в 1855 году во главе с Фейром, стала знаменитой благодаря изданию великолепной книги, принадлежавшей перу секретаря миссии полковника (позднее сэра) Генри Юла; в ней содержалось не только изложение всей работы миссии, но и обширная и разносторонняя информация о Бирме и бирманцах. С точки зрения Ост-Индской компании, которая непрерывно добивалась заключения договора, эта миссия окончилась неудачей. Ибо, несмотря на длительные личные беседы с королем, Фейр не сумел убедить его подписать хотя бы общий договор о дружбе без упоминания о каких-либо потерях территории. Если же иметь в виду, что эта миссия послужила шагом к достижению лучшего понимания между англичанами и бирманцами, то она была исключительно успешной. Впервые в истории Бирмы был оказан столь подлинно дружеский прием послам иностранной державы.

Большую долю успеха следует отнести на счет самого Фейра, который свободно говорил по-бирмански, обладал глубоким знанием литературы, религии и истории бирманцев и пользовался у них репутацией весьма вежливого и любезного человека. Но в равной степени успеху способствовал и Миндон.

Крымская война была в разгаре, и армянская колония в Амарапуре энергично распространяла слухи о том, что неизбежно крупное нападение русских на Индию и что с британским господством здесь «покончено». Сомнительного характера французские авантюристы, вроде «генерала д’Оргони», шли еще дальше, расписывая слабость англичан в Крыму и представляя дело так, будто только французская армия спасает их от поражения. Однако бирманский король был достаточно умен, чтобы не поддаваться этим слухам; он был убежден в том, что единственная надежная политика заключалась в поддержании хороших отношений с англичанами. Здравый смысл Томаса Спирса служил ему безошибочным руководством.

Лорд Дальхузи был более чем удовлетворен результатами миссии. Резюмируя ее итоги в докладной записке, он писал: «Начиная с первого момента ее вступления в бирманские воды вплоть до возвращения к нашей границе, миссия была окружена величайшим почетом, ее принимали с чрезвычайным радушием и терпимостью… и мне хочется выразить свое твердое убеждение, что мир с Бирмой в такой же мере надежен, как мир, обеспеченный любым письменным договором». Доброе взаимопонимание, возникшее в результате этого дружеского обмена миссиями, выдержало даже такое сильное испытание, каким явился индийский мятеж 1857—1858 годов. Когда английский гарнизон в Нижней Бирме был сокращен в связи с необходимостью посылать подкрепления в Индию, советники Миндона убеждали его напасть на Пегу. Говорят, что он ответил им: «Мы не наносим удар другу, когда он в беде».

Документы Индийской канцелярии содержат множество материалов о времени правления Миндона; эти документы свидетельствуют о том, что его положение было не из легких. Некоторые лица при его дворе, придерживавшиеся старых традиций, непрерывно вели подрывную работу против него, а перед лицом заговоров и беспорядков, распространившихся в период его правления повсеместно, его позиции были ослаблены теми потерями территории, которые Бирма понесла в войне. Ему нужен был мир для приведения в порядок своих дел и для того, чтобы приспособиться к новому положению вещей, которое европейцы навязывали Азии. Подобно своему современнику Монкуту, королю Сиама, он понимал, что Запад бросает ему вызов, но в его, замкнутом и более чем когда-либо прежде изолированном от внешнего мира королевстве ему неизмеримо труднее было принять этот вызов.

Когда Аракан и Тенассерим были оккупированы в 1826 году, они управлялись обособленно под непосредственным наблюдением английских властей в Индии. В Аракане такой порядок продолжался не очень долго, так как было признано более удобным передать его под управление бенгальской администрации. С 1828 года управление им было поручено чиновнику, действовавшему под наблюдением комиссара в Читтагонге. Тенассерим же оставался под непосредственным управлением английских властей в Индии до 1834 года. Однако его связь с Индией была слабой, поскольку европейские администраторы вплоть до 1843 года прибывали из Пенанга. Таким образом, в то время как в Аракане были сразу же введены методы управления, установленные англичанами в Индии, в Тенассериме сохранились преимущественно бирманские власти и бирманские методы управления, отчасти потому, что вопрос о возвращении Тенассерима в течение некоторого времени висел в воздухе.

Это был век либерализма, когда такие люди, как Стамфорд Раффлз, Томас Мунро, Монтстюарт Эльфинстон и лорд Уильям Кавендиш-Бентинк, бывший генерал-губернатором Индии с 1828 по 1835 год, признавали руководящими принципами управления идеалы экономической свободы, равенство перед законом и всеобщее благосостояние управляемых. А. Д. Мэйнджи, первый гражданский комиссар Тенассерима, был энтузиастом этих принципов, и, хотя он обнаружил, что либерализм и бирманские обычаи не всегда согласуются,— а когда они сталкиваются, то последние имеют тенденцию брать верх,— ему удалось ввести методы управления, способствовавшие благосостоянию народа. И как бы ни критиковали новую администрацию, факт остается фактом, что как в Аракане, так и в Тенассериме притеснения и вымогательство должностных лиц были признаны незаконными, бандитизм подавлялся значительно более энергично, чем раньше, а безопасность жизни и собственности стали укоренившимися чертами системы управления.

При бирманской системе, хотя начальники управления провинциями назначались королем, фактически вся административная власть находилась в руках наследственных местных заправил, таких, как иьотуджи. Таким образом, в Тенассериме система управления вначале приближалась к косвенному управлению, установленному голландцами на Яве, при котором европейцы наблюдали за деятельностью туземной администрации, придерживавшейся традиционных методов управления. Однако в 1834 году управление судами и доходами перешло к Бенгалии, и, следовательно, все больше применялись методы управления, установленные англичанами в Индии. Все же старые бирманские методы поразительно прочно сохранялись.

Когда в 1852 году англичане заняли область Пегу, туда был назначен отдельный комиссар, управлявший ею под непосредственным контролем генерал-губернатора. Фейр строил управление этой области по образцу управления Тенассерима. Провинция была разделена на пять округов, находившихся в ведении заместителей комиссара. Эти округа в свою очередь делились на районы под управлением мьо-о. Каждый район состоял из участков, возглавляемых тайтуджи, которые контролировали работу подчиненных им должностных лиц в деревнях. Однако, поскольку большинство английских офицеров, назначенных на административные посты, служили в бенгальской и мадрасской армиях и говорили плохо или совсем не говорили по-бирмански, система администрации все больше развивалась по образцу испытанных методов, применявшихся англичанами в Индии.

Метод назначения в отдельные провинции отдельных комиссаров был дорог и неудобен. Поэтому в 1862 году все три провинции были объединены и образовали провинцию Британская Бирма, в которой Рангун был столицей, а Фейр – первым главным комиссаром. Такое слияние имело своим естественным результатом большую унификацию управления. Оно явилось началом постепенной реорганизации управления и создания департаментов. Весьма знаменательно, однако, что «участок» под управлением тайтуджи оставался такой же единицей местной администрации, какой он являлся при бирманском господстве. Таким образом, практически сохранялось косвенное управление, и жизнь простого деревенского жителя протекала в значительной степени так же, как и при бирманском господстве.

Тенассерим и Аракан ко времени их оккупации в 1826 году представляли собой небольшую экономическую ценность. В XVII веке Аракан  вел значительную экспортную торговлю рисом. Неустойчивость правительства в XVIII веке вызвала сокращение этой торговли. При бирманском господстве почти половина населения эмигрировала; и, во всяком случае, бирманское правительство не разрешало экспортировать рис. С установлением английского господства создалось более устойчивое положение: были отменены ограничения на экспорт риса, а близость индийского рынка обусловила восстановление посевных площадей под рисом. Акьяб, где была сосредоточена администрация, стал процветающим торговым центром.

Тенассерим имел очень редкое население, занимавшееся сельским хозяйством главным образом для собственного потребления. Его ценные тиковые леса были отданы по лицензиям частным предприятиям, и Моулмейн в течение некоторого времени был процветающим портом с лесопильными заводами и судостроительными верфями. Однако быстрое развитие Рангуна после 1852 года скоро привело Моулмейн к упадку. Деятельность лорда Дальхузи как создателя современного Рангуна по сравнению с деятельностью Раффлза в Сингапуре представляется более значительной и эффективной работой профессионала в отличие от кое-как сделанной работы любителя. В своих планах на будущее он представлял себе Рангун не только большим портом, но и «одним из прекраснейших городов и портов во всей Индии». Однако даже его самые оптимистические надежды на развитие города померкли перед действительностью, когда Рангун превратился в крупнейший мировой порт по торговле рисом в результате его усиленного выращивания в дельте Иравади, что было одним из наиболее ярких явлений в экономической истории Азии недавних лет.

<<К оглавлению «История Юго-Восточной Азии» Следующий раздел>>
Web Analytics