Ицзин «Записки о правилах монашеского поведения, отправленные мною на родину из стран Южных морей»
<< К оглавлению |
Следующий раздел >> |
31. Омовение образа Будды
Ранее уже подробно разъяснялось, что нет ничего более почитаемого, чем Три драгоценности, и что ничто не может превзойти четыре благородные истины в качестве объектов медитации. Однако, сущностная первопричина этих истин настолько глубока, что недоступна пониманию неразвитого ума, тогда как омовение священного образа [Будды] может совершаться всеми людьми и приносить всеобщую пользу. Хотя Великий Учитель ушел в нирвану, его образ продолжает существовать, и мы должны почитать его, как если бы он присутствовал в этом мире. Следует как можно чаще преподносить образу благовония и цветы, очищая таким образом свой ум. Также хорошей практикой является его регулярное омовение, очищающее нас от дурного влияния наших поступков, вызванных праздностью. Памятуя об этом, человек обретает невидимые блага, а если он советует это делать окружающим, то приносит видимую пользу как самому себя, так и другим. Я надеюсь, что те, кто желает обрести блаженство, не будут забывать об этой практике.
В монастырях Индии о начале церемонии омовения образа Будды, которое обычно происходит до полудня, извещает ударами в гханту (ghanta, колокол) сам распределитель обязанностей.
Текущее примечание Ицзина
Распределитель обязанностей или «раздающий обязанности» на санскрите называется кармадана (karmadana). «Дана» означает «дающий», а «карма» – «действие», т.е. кармадана – это тот, кто распределят различные обязанности между монахами. Раньше этот термин ошибочно переводился как вэй-на (wei-na). В китайском языке иероглиф вэй означает «шнур» или «связывать вместе», а иероглиф на – последний слог санскритского слова кармадана, что позволяло использовать его при переводе в качестве сокращенного варианта этого слова.
Во дворе монастыря растягивается драгоценный балдахин, а возле зала святилища выставляются в ряд кувшины с благовонной водой. Изготовленный из золота, серебра, бронзы или камня образ Будды помещают в чашу из меди, золота, дерева или камня. Это действие сопровождается игрой на музыкальных инструментах и танцами группы девушек. Затем образ натирают ароматический пастой, после чего обливают благовонной водой.
Текущее примечание Ицзина
Возьмите любую ароматную древесину, к примеру, сандал или алоэ, и разотрите ее с водой в пасту на плоском камне, который [по форме похож на] постамент. Образ натирается этой пастой перед обливанием его благовонной водой.
Далее его обтирают куском чистой белой ткани и устанавливают в зале святилища, украшенном цветами и разноцветными лентами. Эту церемонию монахи монастыря проводят под руководством кармаданы. В своих отдельных комнатах монахи также совершают данный обряд, но в индивидуальном порядке. Они делают это каждый день и никогда не пренебрегают им, считая его очень важным.
В качестве подношений можно использовать любые виды цветов, как в виде трав, так и сорванные с деревьев. Благоухающие цветы доступны и зимой, и летом, т.к. на рынке всегда присутствует множество продавцов цветов. К примеру, в Китае летом и осенью цветут лотосы и гвоздики разнообразной окраски, а весной – персиковые и абрикосовые деревья и золотой витекс. В разное время, но всегда в одной последовательности распускаются цветы на кустах алтея и гранатовых деревьях, а красная вишня и дикая белая яблоня каждый год в одно и тоже время покрываются новыми бутонами. Не следует оставлять в садах и на сельских подворьях цветы мальвы или ванильных деревьев, ведь там ими можно любоваться только издалека. Лучше принести их в храм и разместить [перед священным образом]. Если зимой на некоторое время возникает нехватка цветов, можно нарезать разноцветный шелк, а затем смешать его с ароматным порошком [и изготовить из него искусственные цветы]. Это будет очень хорошим подношением образу Будды.
Бронзовые образы, независимо от их размера, должны быть отполированы до блеска мелкой кирпичной пылью, которая затем тщательно смывается чистой водой до тех пор, пока они полностью не очистятся и не станут блестящими как зеркало. Большой образ должен омываться совместными усилиями всех монахов в середине и конце каждого месяца, а маленький может омываться каждый день отдельным монахом в зависимости от его возможностей. Хотя стоимость этого действия невелика, его благотворное влияние и ощущение блаженства от участия в нем очень значительны.
Вода, в которой омывается образ, называется водой благоприятствования. Можно пожелать себе успеха, окропив ею голову двумя пальцами. Не следует нюхать цветы, поднесенные образу, и нельзя на них наступать, когда их убирают [с алтаря], их следует отнести в чистое место. Как можно разрешать монаху не участвовать в омовении образа в течение всей его жизни? Ведь такому никогда не придет в голову набрать красных цветов для подношения образу, даже когда ими покрыты все поля. Он становится нерадивым [к своим религиозным обязанностям], и даже когда люди указывают ему на [лотосовые] пруды и сады, он по прежнему ленится и уклоняется от скучного занятия [по сбору цветов]. Он настолько ленив, что не желает сам посещать зал Будды и довольствуется коллективным почитанием. Такой подход может привести к тому, что преемственность от учителя к ученику будет прервана, и негде будет воздавать почести [Будде].
В Индии монахи и миряне обязаны возводить глиняные чайтьи (caitya) и лепить из глины или печатать на шелке и бумаге священные образы, чтобы, где бы человек не находился, он всегда мог воздать им почести. Иногда они сооружают в пустынных местностях большие глиняные груды и обкладывают их кирпичом, формируя таким образом ступы, а затем оставляют их там без присмотра, и они со временем разваливаются и исчезают естественным образом. (К этому есть примечание на китайском языке).
Когда они изготавливают образ или сооружают чайтью из золота, серебра, меди, железа, глины, лака, кирпича, камня или даже просто в виде кучи песка или снега, они помещают внутрь нее реликвии двух видов. Первые – это костные останки Великого Учителя, а вторые – это стих о зависимом происхождении (знаменитая pratityasamutpada gatha : «ye dharma hetuprabhava …» – прим. shus), который гласит:
Все сущности возникают из-за причин;
Татхагата разъяснил эти причины.
Все сущности исчезают с исчезновением причин.
Так говорил Великий Шрамана.
Если эти два вида реликвий поместить внутрь образа или чайтьи (caitya), то тот, кто это сделает, обретет великое блаженство. Поэтому в священных писаниях повсеместно присутствуют многочисленные притчи, восхваляющие невообразимые заслуги от таких действий. Если человек изготовит священный образ размером с ячменное зерно или же соорудит чайтью высотой не более плода ююбы, украшенную символом колеса и шпилем размером с булавку, то даже это породит особые причины (его будущих благих перерождений – прим. shus), безграничные, как семь морей. И это благое воздаяние будет длиться в течение четырех его перерождений. Полное описание данного вопроса подробно приводится в отдельных священных текстах.
Я надеюсь, что различные учителя будут уделять постоянное внимание этому вопросу. Омовение и почитание священного образа является действием, благодаря которому человек встречается с Буддой во всех жизнях, а подношение цветов и благовоний – это возможность, позволяющая наслаждаться процветанием и счастьем во всех будущих перерождениях. Делает ли это человек сам или же советует делать другим, он все равно обретет безграничное блаженство.
Я видел, как в некоторых местах монахи или миряне выносили священный образ на обочину дороги, поливали его водой и обмывали должным образом. Однако, они не знали, что после этого его следует обтирать тканью, и поэтому просто выставляли образ на солнце, чтобы он обсох на ветру. Такие действия несовместимы с порядком проведения данного ритуала.
32. Церемония с декламацией
По традиции, существующей в Божественной земле с древних времен, монахи почитают Будду многократным повторением его имени. При этом большинство из них не восхваляют его и не прославляют его достоинств. Люди слышат только повторение его имени, не осознавая высшую степень его мудрости. Ведь для осознания величия и глубины его достоинств, нужно чтобы его добродетели постоянно восхвалялись и полностью перечислялись. В Индии монахи практикуют чайтья-вандану (caitya-vandana, ритуальный обход чайтьи) и регулярно совершают этот ритуал во второй половине дня или вечером. Для этого они собираются вместе, выходят за ворота [монастыря] и трижды обходят ступу, поднося ей благовония и цветы. Затем они простираются на земле, и просят сведущего в таких делах монаха восхвалить добродетели Будды, произнеся десять-двадцать строф мелодичным, чистым и звучным голосом. После этого монахи возвращаются в регламентированной последовательности к обычному месту сбора в монастыре. Заняв свои места, они приглашают декламатора священных писаний взойти на «львиный трон» (simhasana – прим. shus) и прочитать короткий текст. «Львиный трон» имеет правильные пропорции: он не слишком высок и не слишком большого размера. Его располагают перед рядами сидений, а рядом с ним находится место главного монаха. Обычно декламируются три изречения, подобранные и упорядоченные досточтимым Ашвагхошей. Первое изречение, содержащее около десяти строф, представляет собой гимн, восхваляющий на основании содержания священных писаний три особо почитаемых объекта (triratna – прим. shus). Второе изречение – это выборка из ряда священных текстов, включающая в себя слова Будды. После завершения декламации гимна и слов Будды, произносится текст, состоящий более чем из десяти строф, который посвящен передаче заслуг. Поскольку вся церемония декламации включает в себя три части, она известна под названием «три изречения».
Когда декламация закончена, все собравшиеся монахи восклицают «Субхашита!» (subhasita). «Су» означает «хорошо», а «бхашита» – «сказанное», т.е. «Хорошо сказано!». Таким образом они славословят священное писание за содержащиеся в нем выдающиеся изречения. Также они могут восклицать «Садху!» (sadhu), что означает «Превосходно!»
Когда декламатор священных писаний спускается в зал, главный монах встает первым, чтобы поприветствовать «львиный трон». Затем он приветствует сиденья пробужденных монахов (предположительный перевод, точный смысл этой фразы мне неизвестен – прим. shus), после чего снова садится на свое место. Второй по рангу монах также приветствует все эти места, как это ранее сделал главный монах, затем отдает поклон главному монаху и возвращается на свое место. Таким же образом совершает этот обряд и третий по рангу монах. Далее остальные монахи делают то же самое до тех пор, пока последний из них не выкажет свое почтение. Если собрание слишком велико, то после того, как от трех до пяти монахов совершат вышеупомянутое действие, всем остальным дозволено хором произнести приветствие, а затем по своему усмотрению удалиться. Это обычная практика проведения такой церемонии монахами Тамралипти (Tamralipti) в восточной Индии.
В монастыре Наланда на постоянной основе проживает множество монахов. В целом их более трех тысяч, и быстро собрать вместе такое количество людей очень трудно. В монастыре восемь внутренних двориков с тремя сотнями комнат, и монахи могут совершать обряды почитания и декламации в любое время в своих отдельных покоях. В этом монастыре принято назначать особым проповедником монаха, способного декламировать нараспев. Он должен каждый вечер обходит все внутренние дворики и проводить в святилищах каждого из них церемонию почитания и восхваления [добродетелей Будды]. Впереди него всегда шествуют слуга и мальчик, несущие благовония и цветы. Каждый раз, когда он выражает почтение Будде, он восхваляет его в трех-пяти строфах высоким голосом, который слышен повсюду. Он завершает свой обход уже в сумерках. Этот проповедник всегда получает особые подношения от монастыря.
Можно сидеть в одиночестве, обратившись лицом к храму, и мысленно возносить хвалу Будде, а можно войти в святилище и, стоя на коленях вместе с другими монахами, высоким голосом распевно декламировать священные строфы. Затем следует положить руки на землю и трижды коснуться ее головой. Так выглядит традиционный обряд почитания, практикуемый в Индии. [При проведении этой церемонии] престарелым и больным монахам дозволено пользоваться небольшими сиденьями. У нас [в Китае] с древних времен известны строфы, восхваляющие Будду, однако, наша манера их декламации несколько отличается от той, что принята в брахманской стране Индии. К примеру, когда во время почитания Будды декламируются стихи, восхваляющие его превосходные физические качества, все десять или двадцать строф следует произносить протяжным тихим голосом с ровным тоном. Таков правильный способ декламации. Также следует отметить, что гимн, восхваляющий Татхагату и т.п., в действительности является гимном во славу Будды. Кроме того, если при декламации произнесение слов излишне растягивается, то становится трудно понять их смысл. Когда в ночное время дня поминовения умерших собрание монахов охвачено грустью, будет уместным попросить сведущего в этом вопросе монаха продекламировать «Гимн из ста пятидесяти строф» и «Гимн из четырехсот строф», а также другие панегирики.
В Индии из поколения в поколение передается множество песенных панегириков, призванных воздать дань уважения выдающимся личностям. В этой стране каждый, кто обладал литературным талантом, обязательно сочинял хвалебные строки в честь того, кого он считал достойным прославления. Таким человеком, обладавшим великим талантом и высокой добродетелью, был и досточтимый Матричета (Matriceta), превосходивший своим уровнем знаний всех ученых того времени. Предание гласит, что однажды Будда во главе группы своих учеников странствовал с ними по лесистой местности. Обитавшая в этом лесу иволга, увидев величественные, как золотая гора, черты лица Будды, начала выводить мелодичные трели, словно восхваляя его. Будда оглянулся и сказал своим ученикам: «Эта птица так восхищена моим появлением, что не может удержаться от трепетного пения. Благодаря этому доброму деянию, после моего ухода из этого мира она переродится в образе человека по имени Матричета, который будет всесторонне восхвалять меня за мои великие добродетели».
Текущее примечание Ицзина
«Матри» означает «мать», а «чета» – «ребенок».
Сначала этот человек стал аскетом еретической веры и поклонялся Махешваре. Поскольку это божество было объектом его почитания, он слагал в честь него хвалебные гимны. Впоследствии, когда он увидел, что его имя было упомянуто в предсказании, он обратил свой разум к вере в Будду и окрасил свои одежды, чтобы жить монахом вдали от мирской жизни. Он всесторонне прославлял Будду, раскаиваясь в своих прошлых ошибках и желая следовать высшему Пути в будущем. Он сожалел, что не встретился лично с Великим Учителем, а видел только его образ. Затем, в соответствии с предсказанием, он начал слагать хвалебные гимны, написанные в изысканном стиле и восхваляющие добродетели Будды. Сначала он сочинил «Гимн из четырехсот строф», а затем «Гимн из ста пятидесяти строф», целью которого было как разъяснения шести парамит (paramita; совершенная добродетель), так и описания высших добродетелей Будды, Почитаемого Миром. Эти сочинения изящны по стилю, блестящи по фразеологии и по своей красоте равны небесным цветам, а содержащиеся в них принципы настолько возвышенны, что по своей высоте могут соперничать с земными горами. Все панегиристы в Индии подражали его стилю и считали его отцом панегирической литературы. Кроме того, им восхищались сами Асанга и Васубандху. Во всех пяти частях Индии те, кто становится монахами, сразу после того, как они смогут по памяти повторять пять и десять заповедей, в первую очередь изучают эти два сочинения. И это является правилом для всех монахов, независимо от того, принадлежат ли они к школам махаяны или хинаяны.
Можно выделить шесть положительных результатов от декламации гимнов. Во-первых, они позволяют нам познать глубинные и порою скрытые от глаз качества Будды; во-вторых, они являются эталоном для нашего творчества; в-третьих, они поддерживают чистоту нашего языка на должном уровне; в-четвертых, [при их распевной декламации] расширяется грудь; в-пятых, находясь в собрании [во время декламации гимнов], человек обретает спокойствие; и, в-шестых, они способствуют долгой жизни без болезней. Только после изучения этих гимнов, приступают к изучению других священных текстов. Но эти прекрасные литературные произведения пока еще не представлены должным образом в Китае. Правда, у нас существует множество комментаторов этих произведений, но ни один из них не обладает достаточным поэтическим талантом и не способен передать используемые в них рифмы.
Бодхисатва Дигнага (Dinnaga/Dignaga) лично написал несколько гимнов того же уровня и в том же стиле. В своей работе, известной как «Составной панегирик», в начале каждой строфы («Гимна из ста пятидесяти строф» – прим. shus) он добавил по одной собственной строфе, и таким образом ее объем составил триста строф. В свою очередь, знаменитый монах по имени Шакьядева (Sakyadeva) из Оленьего парка добавил по одной строфе перед каждой строфой Дигнаги, создав таким образом произведение из четырехсот пятидесяти строф, известное под названием «Смешанный составной панегирик». Все сочинители панегириков считают его эталонным.
Однажды бодхисатва Нагарджуна написал письмо в стихах, озаглавленное «Сухриллекха» (Suhrillekha), что означает «Письмо близкому другу». Оно было адресовано его давнему стороннику Джетаке (Jetaka), правителю великой страны на юге, носившему титул «Сатавахана». Стиль письма очень изысканный, и в нем содержатся искренние пожелания и призывы к следованию Срединным путем, демонстрирующие бо́льшую привязанность автора к правителю, чем к кому-либо из своих родственников. По своему смысловому содержанию это письмо очень многогранно. Прежде всего оно призывает к почитанию и вере в Три драгоценности (triratna – прим. shus), а также к поддержке родителей с сыновней почтительностью. Также следует соблюдать заповеди, отказываться от дурного, быть благоразумным в выборе друзей, а в случае пристрастия к богатству и женщинам практиковать созерцание нечистого. Каждый должен содержать в порядке свое домохозяйство и накрепко усвоить, что все в этом мире непостоянно. Следует повсеместно рассказывать о пребывании в теле голодных духов и животных, а также подробно описывать дела людей, богов и обитателей адов. Если ум человека в стремлении обрести духовное освобождение глубоко погружен в осознание истины взаимозависимости, то даже если бы на его голове полыхал огонь, у него не было бы свободного времени, чтобы погасить его. Следует усердно практиковать три способа обретения мудрости и ясно представлять себе, что такое благородный восьмеричный путь, ведь он советует нам познать четыре благородные истины, чтобы обрести две совершенные добродетели. Нам нужно уподобиться Авалокитешваре и не делать различий между друзьями и врагами, тогда мы сможем вечно пребывать в Чистой земле вместе с Буддой Амитабхой. Таков путь спасения всех живых существ, и нет иного пути лучшего, чем этот.
Во всех пяти частях Индии ученики начинают свое обучение с изучения этого письмо в стихах. Подобно тому, как в Китае монахи декламируют «Сутру об Авалокитешваре», а миряне читают «Сочинение из тысячи иероглифов» или «Книгу о сыновней почтительности», его изучают повсюду и с большим интересом. Произведением такого же рода является и «Джатакамала».
Текущее примечание Ицзина
«Джатака» означает «предыдущее рождение», а «мала» – «сборник», т. е. это собрание историй о лишениях, пережитых Бодхисатвой в его прошлых перерождениях.
Если этот текст перевести на китайский язык, то получится более десяти цзюаней. Все истории о перерождениях написаны в стихах. Поэтому они не только назидательны, но и привлекают внимание читателей своим изящным стилем.
Однажды, владыка Шиладитья (Siladitya), чрезвычайно любивший литературу, издал указ, в котором говорилось: «Если у кого-нибудь из вас, господа, есть прекрасные хвалебные стихи, представьте нам их завтра на утренней аудиенции». Когда все стихотворные сочинения были собраны вместе, их оказалось пятьсот связок. После того, как правитель открыл и прочитал все стихи, он обнаружил, что большинство из них были переработанными историями из «Джатакамалы». На основании этого он пришел к выводу, что данные истории являются самыми превосходными сочинениями среди всех панегирических произведений. На островах Южных морей расположено более десятка стран, где и монахи, и миряне распевно декламируют и просто повторяют вышеупомянутые хвалебные стихи, которые пока что еще не переведены на китайский язык.
Кроме того, владыка Шиладитья сочинил песни, прославлявшие деяние бодхисатвы Джимутаваханы (см. Nagananda – прим. shus), который вызвался принести себя в жертву вместо змея (принца-нага – прим. shus). При их исполнении для аккомпанемента певцам и танцорам привлекались музыканты, игравшие на духовых и струнных инструментах, благодаря чему во времена его правления эти песни приобрели широкую популярность.
Махасатва Чандрагомин (Candragomin) из восточной Индии написал песню о принце Вишвантаре (Visvantara), которую поют с танцами во всех пяти частях Индии. Этот принц ранее был известен как принц Судана (Sudana).
Достопочтенный Ашвагхоша также сочинял стихи, и кроме того написал «Сутраланкара-шастру» (Sutralankara-sastra) и «Буддхачарита-кавью» (Buddhacarita-kavya), полная версия которого, если бы он был переведен [на китайский язык], состояла бы из более чем десяти цзюаней. В этом произведении повествуется в стихах о жизненном пути Будды, начиная с его жизни в монаршем дворце и заканчивая его смертью под саловыми деревьями-близнецами. Его повсеместно читают и поют в пяти частях Индии и на островах Южных морей. Он лаконичен по стилю, но суть его ясна, а многообразие смыслов этого текста приводит его читателей в восторг, поэтому они никогда не скучают во время его чтения. Поскольку он несет в себе священные учения, он дает нам ощущение блаженства и приносит пользу. Я отправляю домой отдельные экземпляры «Гимна из ста пятидесяти строф» и письма, написанного Бодхисатвой Нагарджуной, в надежде, что те, кто испытывает удовольствие от чтения хвалебных стихов, будут изучать и декламировать их.
33. Недопустимые методы почитания образа Будды
В нашей религии существуют четкие предписания, касающиеся обрядов почитания. Монах всегда должен стараться практиковать осознанность в течение всех шести периодов дня и ночи, использовать в качестве жилья только одно помещение и существовать на подаяния в соответствии с дхутагуной (dhutaguna, аскетическая практика), т.е. довольствоваться лишь тем, что ему необходимо для существования. Он не может иметь какой-либо другой одежды, помимо трех монашеских одеяний. Он должен сосредоточить свои мысли на несуществовании и полностью освободиться от бремени существования. Может ли он в этом случае совершать поступки, не соответствующие монашеским правилам, например, носить монашеское одеяние и, таким образом, отличаться своим внешним видом от обычных людей, но при этом выполнять почитание, как мирянин на рынке? Когда мы обращаемся к текстам Винаи, то видим, что это полностью запрещено. Будда сказал: «Есть две категории того, что следует почитать, это Тройственная драгоценность и старшие бхикшу». Однако, есть люди, которые выносят изображение Будды на обочину дороги, где священный объект будет осквернен пылью и грязью, чтобы получить деньги [от почитающих]. Есть и такие, кто изгибает свои тела, татуирует лица, ломает суставы и прокалывает себе кожу, делая вид, что совершает все это с благими намерениями. Однако, на самом деле они просто пытаются заработать себе на жизнь. В Индии такого никогда не увидишь. Я бы посоветовал людям больше не заниматься подобными вещами.
34. Как организованно обучение в Индии
Уникальный голос Великого Мудреца объемлет все три тысячи миров как единое целое. Он звучит в соответствии со способностями существ пяти местопребываний, поясняя семь падежных и девять личных окончаний [санскритского языка], чтобы осуществить всеобщее спасение.
Текущее примечание Ицзина
Семь падежных и девять личных окончаний шабда-видьи (sabda-vidya) [науки о словах] будут кратко объяснены далее.
Существует хранилище Дхармы, содержащее в себе слова, обращенные напрямую к мышлению, и Индра, Император неба, постиг эти невыразимые писания.
В моих «Записках» некоторые санскритские термины разъясняются с использованием китайской грамматики. Это делается для того, чтобы жители Китая знали звучание и смысл слов исходного языка. Поэтому те, кому доведется их читать, даже имея скромный интеллект, смогут развивать свою мудрость и получать удовлетворение. Это поможет им постичь истину и избавиться от ментальных загрязнений, а в дальнейшем достичь состояния совершенного покоя. Что касается высшей истины, то она лежит далеко за пределами слов и речи. Мирские же методы раскрытия истины, напротив, неотделимы от словесных формулировок.
Текущее примечание Ицзина
Термин «мирские принципы» ранее был известен как «мирская истина», что не вполне отражало его значение, которое заключается в том, что у обычных вещей сокрыта их истинная сущность. К примеру, такой материал как глина изначально не является кувшином, а люди ошибочно принимают ее за кувшин. А отдельные звуки человеческого голоса нельзя называть песней. Более того, когда возникает восприятие, его сущностный состав неразличим, поэтому из-за ослепления неведением различные объекты предстают перед нами в иллюзорной форме. Не понимая, как работает его собственный ум, человек думает, что объекты существуют вне ума. И змея, и веревка [вызывающая иллюзию змеи] являются ложными представлениями. Когда действительное знание сокрыто, истина также будет сокрыта, и в этом случае можно говорить о мирских первопричинах сокрытия. Слово «сокрытие» уже само по себе предполагает, что оно мирское, и поэтому мы используем термин «мирское сокрытие». Или же можно просто сказать: «подлинная истина» (см. paramartha–satya – прим. shus) и «сокрытая истина» (см. варианты перевода samvriti–satya – прим. shus).
Но переводчики прежних времен редко обсуждали грамматику санскрита. Те, кто в последнее время переводил в Китае священные писания, всегда вели речь только о первых семи падежах. Не то чтобы они не знали восьмого (т. е. звательного падежа), просто они не считали нужным его обсуждать. Я надеюсь, что теперь все вы будете изучать санскрит, избавив таким образом переводчиков от постоянных забот. Поэтому я пишу эти краткие заметки лишь только для того, чтобы представить краткий обзор основ этого языка.
Текущее примечание Ицзина
Даже в Кунлуне (Ku-lun/Kun-lun) и Сули люди могут читать священные писания на санскрите. Почему бы жителям Божественной земли, являющейся страной изобилия, не взяться за изучение оригинального языка священных писаний? Ведь в Индии, желая похвалить [китайский народ], говорят, что, поскольку Манджушри сейчас пребывает [в Китае] в Бинчжоу (Bing-zhou), тамошние люди благословлены его присутствием, и поэтому ими следует восхищаться и прославлять их. Я не привожу здесь полный текст этого отзыва, поскольку он слишком длинен.
«Шабда-видья» (sabda-vidya) является одним из пяти знаменитых трактатов. В этом названии «шабда» означает «слова», а «видья» – «знание», т. е. оно переводится как «Знание cлов». В пяти частях Индии светские книги в целом известны как вьякарана (vyakarana, грамматика), и среди них выделяют пять основных работ подобных [по своей популярности] «Пяти классическим произведениям» Божественной земли Китая.
Текущее примечание Ицзина
Раньше его название неправильно переводили как «Трактат Пициелуо (pi-qie-luo)».
1. «Сиддхавасту» (Siddhavastu; книга по правописанию), также известная как «Сиддхирасту» (Siddhirastu), является вводной книгой для новичков начальной школы, поэтому, не освоив ее, невозможно добиться успехов в дальнейшем обучении. В ее восемнадцати разделах рассматриваются сорок девять букв алфавита, скомпонованные в общей сложности в более чем десять тысяч слогов, из которых составлено более трехсот строф (sloka – прим. shus). В каждой строфе четыре строки, а каждая строка состоит из восьми слогов. Таким образом, каждая строфа включает в себя тридцать два слога. Существуют короткие и длинные строфы, однако, у меня нет возможности дать здесь их полное описание. Дети начинают изучать эту книгу в возрасте шести лет и проходят весь курс за шесть месяцев. Согласно преданию она была написана Махешварой (Mahesvara).
2. «Сутра» (Sutra) является основополагающим источником для всех грамматических трактатов. Это название можно перевести как «краткие афоризмы» или же «разъяснение правил [грамматики]». Данная работа включает в себя тысячу строф и была написана в давние времена высокообразованным ученым Панини (Panini). Считается, что его вдохновителем и помощником в написании этого текста был сам Махешвара. И что это действительно так, люди его времени поверили после того, как он предстал перед ними с тремя глазами. В возрасте восьми лет дети могут завершить изучение «Сутры» за восемь месяцев.
3. «Книга о дхату» (dhatu, словесный корень). Она включает тысячу строф, предназначенных специально для объяснения грамматических корней. Она не менее полезна, чем упомянутая выше работа.
4. «Книга трех кхил (khila)» (сборник дополнительных работ). Слово «кхила» переводится как «пустошь» и в данном случае используется в качестве метафоры, смысл которой заключается в том, что методы данной части грамматики подобны тем, что используются аграрием при освоении пустынных земель. По этой причине ее следовало бы назвать «Книгой о трех участках пустынных земель». В ее состав входят следующие работы: (1) «Астадхату» (Astadhatu) объемом в тысячу строф, (2) «Мунда» (Munda) объемом в тысячу строф и (3) «Унади» (Unadi) также объемом в тысячу строф.
(1) «Астадхату» рассматривает семь падежей и десять лас (las) (десять грамматических времен и склонений финитного глагола), а также разъясняет восемнадцать личных окончаний глаголов и существительных. Все существительные склоняются в семи падежах, при этом каждый падеж имеет три числа: единственное, двойственное и множественное. Таким образом, каждое существительное может иметь двадцать одну форму склонения. Например, один мужчина обозначается словом puruṣas, двое – puruṣau, а трое [или более] – puruṣᾱs. Эти формы существительного также отличаются тем, что они произносятся на тяжелом или легком вдохе. Помимо вышеупомянутых семи падежей, существует еще и восьмой: звательный падеж. И первый, и все остальные падежи имеют три числа. Однако, боюсь, что эта тема слишком сложна, чтобы подробно раскрывать ее здесь. Падежи существительного называются субанта (subanta) и имеют двадцать четыре склонения. Десять лас обозначаются десятью грамматическими терминами [начинающимися с буквы «L»], посредством которых представляются три разных времени глагола. Восемнадцать личных окончаний указывают на первое, второе и третье лица в трех числах глагола, что позволяет различать достойное и недостойное или то и это. Все вместе эти восемнадцать окончаний называются тинанта (tinanta).
(2) В «Мунде» рассматривается образование составных слов. В качестве примера здесь можно привести санскритское слово «дерево» (vriksa), с которым создано более двадцати таких составных слов. Оно соединяется с другими словами, в результате чего образуются названия различных предметов.
(3) «Унади» подобна предыдущей работе за исключением того, что то, что полностью объясняется в одной из них, лишь кратко упоминается в другой. Только усердно занимаясь в течение трех лет, десятилетний ребенок может постичь смысл этих книг о трех кхилах.
5. «Вритти-сутра» (Vritti-sutra). Это лучший комментарий к вышеупомянутой «Сутре», на которую с древних времен было написано довольно много различных комментариев. Он состоит из восемнадцати тысяч строф, и в нем подробно разъясняются многообразные сущности, встречающиеся в тексте «Сутры». Кроме того он дает полное представление о нашем мироздании и правилах поведения богов и людей. Пятнадцатилетний ребенок может постичь эту книгу только после пяти лет ее изучения.
Китайцы, отправляющиеся в Индию за знаниями, должны изучить эту работу прежде, чем взяться за освоение других книг, иначе всех их труды будут напрасны. Все эти книги следует выучить наизусть, хотя на это способны лишь люди с особыми талантами. В свою очередь, люди со средними или низшими способностями могут сдать экзамен, просто усвоив основной смысл данного произведения. Тем не менее, они должны усердно заниматься день и ночь, не оставляя себе времени на спокойный сон. В этом им следует подражать Конфуцию, который изучал «Книгу перемен» с таким старанием, что трижды стирал кожаные переплеты, скреплявшие бамбуковые дощечки, на которых она была написана, или [ученому древности] Тун Юю (Tong Yu), который советовал своим ученикам [для полного понимания] прочитывать каждую книгу по сто раз, употребляя на это все свое свободное время. Волосы быка исчисляются тысячами, а у единорога только один рог (т.е. «умных людей единицы» – прим. shus). Тот, кто освоил это произведение, равен по академическому рангу обладателю китайской степени магистра классических наук.
«Вритти-сутра» (Vritti-sutra) была написана ученым Джаядитьей (Jayaditya), обладавшим выдающимися способностями и литературным талантом. Он мог понять все, что услышал всего лишь один раз, без необходимости прослушивать это повторно. Он почитал Три драгоценности и совершал различные достойные деяния. Он умер почти тридцать лет тому назад. Освоив этот комментарий, можно приступать к изучению порядка составления писем и петиций, представляемых на рассмотрение императору, и начинать писать стихи, а так же обратить свой ум к изучению хетувидьи (hetuvidya, логики) и уделить внимание «Абхидхармакоша-шастре» (Abhidharma-kosa-sastra). Размышляя над «Ньяядваратарка-шастрой» (Nyaya-dvara-tarka-sastra), можно научиться делать правильные выводы, а читая «Джатакамалу» (Jatakamala) – развить в себе тонкий вкус.
После этого в течение двух-трех лет человек получает наставления от своего преподавателя, в основном в Центральной Индии в монастыре Наланда или в расположенной в Западной Индии стране Валабхи (см. Valabhi University – прим. shus). Эти два места подобны китайским Цзиньма (Jin-ma; Императорская академия), Шицюйгэ (Shi-qu-ge; Императорская библиотека), Лун-мэню (Long-men; главные ворота Имперского экзаменационного зала) и Цюэли (Que-li; место рождения Конфуция), где обладающие выдающимися талантами блестящие ученые собираются толпами и обсуждают что является праведным, а что неправедным. Молва о выдающихся способностях тех, кого признанные всеми мудрецы восхваляют как превосходных ученых, сразу же разносится по всей стране. После этого они уже могут считать, что их меч мудрости достаточно остер, и что они вполне компетентны для того, чтобы отправиться ко двору правителя и в надежде получить там работу представить свои предложения и продемонстрировать свои знания. Когда они принимают участие в дебатах, они всегда выигрывают их и сидят на двух ковриках (своем и проигравшего оппонента – прим. shus), подчеркивая таким образом свой выдающийся интеллект. Когда они приводят аргументы в опровержение [еретиков], то у их оппонентов от стыда немеет язык. Их слава гремит над всеми пятью горами Индии, а известность распространяется по всем четырем сторонам света. Они получают феодальные поместья, их возводят в высшие ранги, а их имена пишут белым цветом над воротами их домов. Вслед за этим они могут продолжать изучение других предметов.
6. Далее следует комментарий к «Вритти-сутре» (Vritti-sutra), озаглавленный «Чурни» (Curni) и состоящий из двадцати четырех тысяч строф. В этом произведении, созданном ученым Патанджали, дается аналитическое объяснение общей схемы и структуры вышеупомянутой «Сутры» [Панини], а также дается полное разъяснение последнего комментария («Вритти-сутры»). Для того, чтобы понять «Сутру» [Панини], необходимо потратить три года на изучение этого труда, который по своим достоинствам подобен «Анналам весны и осени» или «Книге перемен».
7. Также существует «Бхартрихари-шастра» (Bhartrihari-sastra), комментарий к вышеупомянутой «Чурни» объемом в двадцать пять тысяч строф, созданный великим ученым Бхартрихари (Bhartrihari). В нем он подробно рассматривает первоосновы человеческой деятельности и грамматических знаний, а также очень подробно разъясняет причины взлетов и падений различных семейств. Он был глубоко сведущ в теории виджняпти-матры (vijnapti-matra, «только сознание») и прекрасно разбирался в силлогизмах. Слава этого ученого гремела во всех пяти частях Индии, а молва о его добродетели достигала самых отдаленных границ. Он твердо верил в Три драгоценности и смог сосредоточить свой ум на истинности двойственной пустоты. В надежде обрести высшую Дхарму он не раз становился монахом, но так как был очень привязан к мирским удовольствиям, то всегда возвращался к светской жизни, и так он поступал семь раз. Если бы не глубокая вера в закон причины и следствия, как бы он мог так упорно стремиться к монашеству? Порицая себя за эти слабости, он написал следующее стихотворение:
Из-за нечистоты ума я к светской жизни вернулся снова,
Затем, свободный от желаний, я облачился в монашеское одеяние.
Почему эти два умонастроения
Дразнят меня, как если бы я был младенцем?
Он был современником досточтимого Дхармапалы (Dharmapala).
Однажды у одного монаха в монастыре возникла мысль вернуться к светской жизни, поскольку его настойчиво одолевали мирские желания. И он попросил своих учеников вынести его из монастыря в паланкине. Когда люди спрашивали его, почему он так поступает, то он отвечал: «Все места блаженства предназначены для проживания тех, кто соблюдает нравственные заповеди. Поскольку мой ум сейчас нечист, я поступаю неправедно по отношению к праведной Дхарме». Так как он не смог удержаться ни в одном из монастырей, являвшихся обителями монахов десяти сторон света, он стал мирским приверженцем Дхармы, облаченным в белые одежды, после чего вернулся в монастырь, чтобы распространять истинную Дхарму. Прошло сорок лет с тех пор, как он ушел из жизни.
8. Кроме того существует «Вакья-шастра» (Vakya-sastra, она же Vakyapadiya), также написанная Бхартрихари и состоящая из семисот строф с комментариями из семи тысяч строф, в которой дается описание аргументации, опирающейся на авторитет священных учений и умозаключения посредством сравнения [как в силлогизмах].
9. Далее следует «Витал(-вритта)» (Vital(-vritta)) объемом в три тысячи строф с комментарием из четырнадцати тысяч строф. Основная часть этого произведения написана Бхартрихари, а автором комментария является Дхармапала. В данной работе обстоятельно рассматриваются сокровенные тайны неба и земли, а также максимально полно исследуется сущность первооснов человеческого бытия. Если уровень образованности человека позволяет ему взяться за изучения этой книги, то можно смело сказать, что он в совершенстве постиг грамматику, и что его следует сравнивать с теми, кто сведущ в трудах Девяти классиков и других работах китайских мыслителей. Все эти книги подлежат изучению как монахами, так и мирянами, иначе они не смогут снискать себе славу компетентных ученых.
Что касается монахов, то они должны овладеть всеми текстами Винаи, а также постоянно изучать священные писания и комментарии, чтобы иметь возможность побеждать еретиков в спорах подобно тому, как воины сокрушают врага в схватке на поле боя, и разрешать сомнения так, чтобы они исчезали как лед, таящий в кипящей воде. Действуя таким образом, они становятся знаменитыми во всей Джамбудвипе (Jambudvipa) и пользуются бо́льшим уважением, чем обычные люди и даже небесные существа, поскольку помогают Будде распространять его наставления и ведут всех живых существ [к освобождению]. В каждом поколении может появиться на свет только одна или две столь выдающиеся личности, которых следует сравнить с солнцем и луной и уподоблять слонам, величаемым нагами (naga) (т.е. самым превосходным слонам). В далеком прошлом жили такие известные люди, как Нагарджуна, Дэва, Ашвагхоша и им подобные. К срединному периоду относится творчество Васубандху, Асанги, Сангабхадры, Бхававивеки и других. А к недавним временам – Дигнаги, Дхармапалы, Дхармакирти, Шилабхадры, а также Симхачандры, Стхирамати, Гунамати, Праджнягупты, Гунапрабхы, Джинапрабхы и пр. Ни один из этих великих учителей не испытывал недостатка в различных религиозных и светских добродетелях, упомянутых выше, и все они были людьми, которые довольствовались малым и не имели каких-либо особых потребностей. Вряд ли можно найти личностей такого масштаба среди еретиков и светских персон.
Текущее примечание Ицзина
Их полные биографии изложены в «Жизнеописаниях десяти добродетельных монахов Индии».
Дхармакирти повторно возвеличил изучение хетувидьи (логика, hetuvidya), а Гунапрабха в очередной раз популяризировал тексты Винаи. Гунамати занимался практикой медитации в соответствии со Школой дхьяны (умственного сосредоточения), а Праджнягупта смог досконально описать различие между истиной и ересью. Они убедились, что под темно-синей водой, там, где обитают киты, могут ярко сиять драгоценные камни, а на высотах Благоухающей горы (Gandhamadana – прим. shus) могут творить чудеса превосходные лекарства. Из всего этого мы можем сделать вывод, что Дхарма Будды всеобъемлюща и полноценна, и что эти учителя могли написать любое сочинение так же быстро, как возвращается к нам звук эхо. Им не было необходимости тратить силы на изучение «Четырнадцати классических произведений», как и не нужно было по сто раз повторять книгу в двух томах, ведь они были в состоянии понять все, что услышали лишь однажды.
Текущее примечание Ицзина
Один из еретиков составил [трактат] в шестистах строфах и пришел с ним на диспут к Дхармапале, который, прослушав перед общим собранием эти строфы всего лишь один раз, сразу запомнил все стихи и уловил их смысл.
Во всех пяти частях Индии брахманы считаются самой благородной кастой. Когда они в каком-либо месте встречаются других людей, они никогда не общаются с представителями трех других каст и полностью дистанцируются от представителей смешанных каст. Их священными текстами являются четыре Веды, состоящие примерно из ста тысяч строф. Слово «веда» означает «ясное понимание», и в прежние времена оно ошибочно транслитерировалось как «вэйтуо» (wei-tuo). Веды передаются из уст в уста, а не записываются на бумаге или листьях. Время от времени находятся особо одаренные брахманы, которые способны продекламировать все эти сто тысяч строф.
В Индии существуют различные приемы развития умственных способностей. Во-первых, мощь своего интеллекта можно нарастить посредством частого и внимательного чтения, а во-вторых, алфавит позволяет любому человеку записывать собственные идеи. Через десять дней или месяц такой практики мысли сами хлынут фонтаном, и человек сможет понять все, что однажды услышал, не прибегая к повторному обсуждению. И это истинная правда, поскольку я видел таких людей собственными глазами. В Восточной Индии жил великий человек по имени Чандрагомин (Candragomin), который был бодхисатвой (существом, находящимся на пути к просветлению), наделенным огромным талантом и красноречием. Когда я прибыл туда, этот человек был еще жив. Кто-то спросил его: «Что вреднее, страсть или яд?» Он сразу же ответил: «На самом деле яд и страсть сильно отличаются друг от друга. Яд может причинить вам вред только тогда, когда вы его примете, а страсть сожжет вас в тот момент, когда вы о ней подумаете».
Такими же были Кашьяпа-матанга (Kasyapa-matanga) и Дхармаракша (Dharmaraksa), которые распространяли благую весть в восточной столице Лояне, а слава Парамартхи (Paramartha) даже достигла Южных морей. Досточтимый Кумараджива (Kumarajiva), будучи заброшенным судьбой на чужбину, всегда и во всем демонстрировал высшую добродетель, а великий учитель Сюаньцзан (Xuanzang) через много лет вернулся на свою родину, чтобы наставлять своих соотечественников в Дхарме. Все эти наставники Дхармы, как прошлого, так и настоящего, несли в себе и распространяли свет Солнца Будды. Они, опираясь во всем на Трипитаку, продвигали теории как существования, так и несуществования, практиковали медитацию и развивали мудрость, руководствуясь сапта-бодхьянгой (sapta-bodhyanga; семь необходимых условий для достижения просветления).
В настоящее время в [Центральной] Индии живут такие знатоки Дхармы, как Джняначандра (Jnanacandra) из монастыря Тиладхака (Tiladhaka), Ратнасинха (Ratnasimha) из монастыря Наланда, Дивакарамитра (Divakaramitra) из Восточной Индии, Татхагатагарбха (Tathagatagarbha) с южной границы Индии и Шакьякирти (Sakyakirti) из расположенной в Южных морях Шрибходжи (Sribhoja).
Текущее примечание Ицзина
Сейчас он снова живет в Шрибходже. Он высокообразован и много путешествовал по всем пяти частям Индии.
Они следуют путем мудрецов прошлых времен и обладают таким же блестящим интеллектом. В своем постижении хетувидьи (hetuvidya) они стараются подражать Дигнаге (Dignaga/Dinnaga), а размышляя над теориями школы йогачары, с почтением хранят память об Асанге (Asanga). Рассуждая о доктрине пустотности, они с радостью сходятся во мнении с Нагарджуной (Nagarjuna), а обсуждать учение о существовании им позволяет глубокое знание идей Сангхабхадры (Samghabhadra). У меня была возможность соприкоснуться с этими учителями Дхармы и получить от них глубинные наставления. Я счастлив, что приобрел новые знания о том, о чем раньше даже и не слышал, и что смог пересмотреть [благодаря их наставлениям] свои прежние познания. Я надеюсь и в дальнейшем нести светильник истины, однако, если бы я утром смог постичь Дхарму и избавиться от сотни моих сомнений, которые исчезли бы, как пыль, смытая водой, то я без колебаний согласился бы умереть этим же вечером. Мне все же удалось подобрать несколько жемчужин, оставленных на Пике коршуна, и среди них нередко попадались подлинные. Собирая драгоценности, разбросанные по реке Дракона, я не раз натыкался на самые лучшие из них. Под надежной защитой Тройственной драгоценности и благодаря благосклонности Императора, находящегося от меня на большом расстоянии, я смог начать свой обратный путь на восток. Отправившись из Тамралипти (Tamralipti) и переплыв Южные моря, я прибыл в Шрибходжу (Sribhoja), где уже прожил четыре года. Здесь я задерживаюсь на неопределенный срок и не знаю, когда смогу вернуться домой.
35. О сохранении длинных волос
Принятие полного посвящения с длинными волосами в пяти частях Индии попросту невозможно, поскольку об этом ничего не говорится в Виная-питаке, и, соответственно, ничего подобного не случалось с древних времен. Если бы монах имел вид мирянина, ему было бы трудно уберечься от совершения проступков. Если человек не в состоянии соблюдать дисциплинарные правила, то какой ему смысл их принимать? Если же он имеет чистые помыслы [стать монахом], то должен попросить [учителя] сбрить ему волосы, а затем облачиться в окрашенное одеяние, очистить свои мысли и утвердиться в стремлении к освобождению как к своей цели. Он должен соблюдать пять и десять обетов. Получив полное посвящение с истинными намерениями, он обязан строго следовать правилам, изложенным в Виная-питаке. Завершив изучение «Йогачара-шастры» (Yogacara-sastra), далее он должен изучить восемь сопутствующих ей работ, указанных Асангой.
Текущее примечание Ицзина
(1) «Виджняпти-матрата-сиддхи-вимшатика-карика» (Vijnapti-matrata-siddhi-vimsatika-karika), (2) «Виджняпти-матрата-сиддхи-тримшика-карика» (Vijnapti-matrata-siddhi-trimsika-karika), (3) «Махаяна-санграха-шастра» (Mahayana-samgraha-sastra), (4) «Абхидхарма-самуччая-шастра» (Abhidharma-samuccaya-sastra), (5) «Мадхьянтавибхага-шастра» (Madhyantavibhaga-sastra), (6) «Пратитьясамутпада-вьякхья-шастра» (Pratityasamutpada-vyakhya-sastra), (7) «Махаяна-сутраланкара-шастра» (Mahayana-sutralankara-sastra) и (8) «Карма-сиддхи-пракарана-шастра» (Karma-siddhi-prakarana-sastra). Хотя некоторые работы из этого списка принадлежат перу Васубандху, заслуги [за их вклад в развитие школы йогачара] все же следует отнести на счет Асанги.
Когда монах добился успехов в изучении хетувидьи (hetuvidya), он должен в совершенстве освоить восемь шастр Дигнаги (Dignaga/Dinnaga).
Текущее примечание Ицзина
(1) «Трикала-парикша-шастра» (Trikala-pariksa-sastra), (2) «Саманьялакшана-парикша-шастра» (Samanyalaksana-pariksa-sastra), (3) «Аламбана-парикша-шастра» (Alambana-pariksa-sastra), (4) «Хету-мукха-шастра» (Hetu-mukha-sastra), (5) «Шастра о вратах псевдопричины», (6) «Ньяя-мукха-шастра» (Nyaya-mukha-sastra), (7) «Упадая-праджняпти-пракарана-шастра» (Upadaya-prajnapti-prakarana-sastra) и (8) «Прамана-самуччая-шастра» (Pramana-samuccaya-sastra).
Изучая Абхидхарму (метафизику), монах должен прочесть «Шесть пад» (pada) (шесть вспомогательных работ к «Дхарма-сангани» (Dharma-sangani)), а также досконально изучить все четыре Агамы. Только в этом случае он сможет опровергать ложные взгляды и побеждать еретиков, правильно воспринимать принципы всеобъемлющего спасения всех живых существ и неустанно указывать истинный путь всем людям. Только те, кто на протяжении всей своей жизни способны созерцать двойственную пустотность, хранить в чистом уме благородный восьмеричный путь, твердо следовать намерению практиковать четыре медитации и строго соблюдать дисциплинарные правила семи разделов [Пратимокши], являются монахами высокого ранга.
Есть люди, которые не могут вести себя так, как указано выше, и вынуждены продолжать жизнь домохозяина. При этом, они остаются непорочными, хотя и живут вместе со своими семьями. На самом деле они пребывают в одиночестве, надеясь в конце концов покинуть этот мир. Они просят милостыню, чтобы заплатить налоги двору правителя, и носят грубые одежды, чтобы лишь только скрыть свою наготу. Они соблюдают восемь заповедей до конца своей жизни, полагая, что это единственно верный путь выхода из череды перерождений.
Текущий комментарий Ицзина
(1) Не убивать живых существ; (2) не красть; (3) не вступать в сексуальные отношения; (4) не лгать, (5) не пить одурманивающих веществ; (6) не музицировать, не носить гирлянды и не пользоваться ароматическими веществами; (7) не сидеть на высокой или большой кушетке; (8) не принимать пищу в неподобающее время.
Они принимают прибежище и почитают Три драгоценности, сосредоточив свои мысли на достижении нирваны. По своему статусу такие люди следуют сразу за монахами.
Есть люди, которые вынуждены существовать в тесных рамках семейной жизни. При этом они содержат своих жен и детей, с почтением относятся к старшим, с доброжелательным вниманием – к младшим, придерживаются пяти заповедей и всегда соблюдают четыре дня воздержания.
Текущее примечание Ицзина
В восьмой и четырнадцатый (или пятнадцатый) дни темной половины луны и в восьмой и пятнадцатый дни светлой половины луны следует соблюдать восемь заповедей. Эти действия называются «священной практикой». Если соблюдать только восьмую заповедь, игнорируя остальные семь, то заслуга, полученная от этого, будет очень мала. Соблюдение восьмой заповеди призвано предотвратить нарушение остальных семи заповедей, т.е. она вовсе не для того, чтобы держать желудок голодным без всякой цели.
В отношениях с другими такие люди демонстрируют честность и взаимопонимание и способны проявлять трудолюбие. Они живут безупречным трудом и платят официальные налоги. Они также считаются добронравными людьми.
Текущее примечание Ицзина
Под «безупречным занятием» подразумевается профессия торговца, поскольку она не причиняет вреда живым существам. В Индии купцы традиционно пользуются большим уважением, чем земледельцы, поскольку при обработке земли происходит убийство живых существ. Причиной массовых страданий также являются шелководство и мясницкое дело, которые ежегодно лишают жизни сотни миллионов живых существ. Когда этим занимаются в течение длительного времени, никто не задумывается о порочности таких профессий. Однако, в будущих жизнях это принесет человеку безграничные страдания. Поэтому безупречным считается тот, кто не вовлечен в такую деятельность.
Что же касается тех грубых людей, которые настолько невежественны, что не знают о трёх прибежищах (прибежище в Трех драгоценностях – прим. shus); ведут бесцельную жизнь, не соблюдая ни одного предписания; не ведают, что нирвана – это состояние покоя и что их рождения и смерти чередуются подобно вращению колеса; и при этом постоянно совершают греховные поступки, то они обладают самым низким статусом.
36. Распоряжение имуществом умершего монаха
Если встает вопрос о распоряжении имуществом умершего бхикшу (bhiksu), то за полным описанием этих действий следует обратиться к Винае. Здесь же я лишь вкратце остановлюсь на этом, чтобы в случае необходимости было легче найти необходимую информацию. Прежде всего следует выяснить, не было ли у него долгов, не оставил ли он завещание, и не ухаживал ли кто-либо за ним, когда он был болен. Все это должно быть рассмотрено в соответствии с законом и не противоречить разумному подходу. Кроме того, следует помнить, что существует определенный порядок раздела такого рода вещей.
Вот что говорится об этом в «Удане» (одном из разделов Трипитаки):
Земля, дома, торговые лавки и постельные принадлежности;
Изделия из меди, железа и кожи;
Бритвы, кувшины и одежда;
Разнообразные жерди и разный скот,
Напитки, еда и лекарства;
Лежанки, сиденья и документы на право собственности;
Три драгоценные вещи, такие как золото и серебро,
Либо в изделиях, либо в чистом виде;
Все эти разнообразные вещи подлежат, а могут и не подлежать разделу.
Нужно только знать, к какой категории их отнести.
Об этом рассказал Почитаемый Миром.
Что касается делимости и неделимости, то не подлежат разделу земли, дома, торговые лавки, постельные принадлежности, войлочные одеяла, медные и железные изделия. Однако, для предметов последней категории существуют исключения: распределению подлежат большие и малые железные чаши, маленькие медные чаши, дверные ключи, иглы, шила, бритвы, ножи, железные ковши, печи, топоры, долота и т.п., а также их сумки. Также распределяются и глиняные сосуды, такие как чаши, маленькие чаши, кундики (kundika) для хранения чистой воды, горшки для масла и бадьи. Деревянная и бамбуковая мебель, кожаные подстилки, инструменты для стрижки, прислуга мужского и женского пола, напитки, продукты питания, кукуруза и бобы, а также земля, дома и т.п. должны быть переданы общине монахов четырех сторон света. Все движимое имущество следует хранить на складе для использования общиной монахов четырех сторон света. Недвижимое имущество, такое как земля, здания, деревни, сады и дома, должно быть передано общине монахов четырех сторон света. Все остальные вещи, такие как одежда, лоскутные одеяла, окрашенное или неокрашенное монашеское одеяние и облачение для купания, а также изделия из кожи, бутылки с маслом, туфли, обувь и т.п., следует раздать монахам, присутствующим на месте распределения. Раньше говорили, что одежда с рукавами не подлежит разделу, а белые двойные одеяния можно делить по своему усмотрению. Длинные шесты могут использоваться в качестве флагштоков для подвешивания длинных лент перед образом джамбунада-прабхи (jambunada-prabha; изображение Будды, изготовленное из золота из реки Джамбу*).
———————————————————–
* Так в переводе. В ранних текстах термин джамбунада-прабхи употребляется в смысле «цвет тела прекраснее золота из реки Джамбу» – прим. shus
———————————————————–
Текущее примечание Ицзина
Образ джамбунада-прабха упоминается в Винае. Его появление связано с тем, что, когда Будда отсутствовал на собрании монахов, они вели себя без строгости и торжественности, вследствие чего старейшина Анатхапиндада (Anathapindada) обратился с просьбой к Почитаемому Миром, сказав: «Я хочу изготовить Ваше изображение в виде джамбунада-прабхи, чтобы водрузить его во главе собрания монахов». Великий Учитель дал на это свое согласие.
Из тонких жердей можно изготовлять «оловянные посохи», которые бхиккху носят с собой во время обхода [по сбору подаяния].
Текущее примечание Ицзина
На санскрите «оловянный посох» называется хиккала (hikkala), что означает издаваемый им звук. В давние времена это слово переводили как «олово», поскольку данный звук издавали [укрепленные на его верхнем конце кольца из] олова. В зависимости от личных предпочтений, его можно называть «звенящим посохом» или «оловянным посохом». «Оловянные посохи», которые я видел в Индии, имеют навершие в виде железного кольцо диаметром два-три дюйма, в котором закреплена бронзовая трубка длиной в четыре-пять пальцев [издающая звук при постукивании об кольцо]. Сам посох сделан из дерева и может быть толстым или тонким, в зависимости от обстоятельств. Длина его такова, что [в вертикальном положении] он достигает плеч. Ниже навершия прикреплена железная цепочка длиной около двух дюймов, звенья которые имеют круглую или эллиптическую форму. Каждое звено имеет размер в ширину большого пальца и изготавливается путем сгибания проволоки так, чтобы два его конца соединялись с другими звеньями. Данная цепочка состоит из шести или восьми звеньев, и прикрепляется к кольцу под навершием. По желанию заказчика она может быть изготовлена из меди или железа. Такой посох используется главным образом для отпугивания коров или собак во время сбора подаяния. Не обязательно изнурять себя, держа его все время вертикально. Более того, некоторые делают посох целиком из железа с навершием из четырех колец. Такой посох очень неудобен, его тяжело нести, и от него сильно стынут руки. Кроме того, это не соответствует первоначальному предназначению посоха.
Что касается четвероногих, то такие ездовые животные, как слоны, лошади, верблюды, ослы и мулы, следует передать монаршему двору, тогда как крупный рогатый скот и овцы должны перейти в собственность общины монахов четырех сторон света, при этом они не подлежат дальнейшему разделу. Такие изделия, как доспехи и кольчуги, также должны быть переданы монаршему двору, а из различного оружия можно изготовить иглы, шила, ножи и навершия для «оловянных посохов», а затем передать их монахам, присутствующим на этом мероприятии.
Текущее примечание Ицзина
Если их недостаточно для распределения между всеми бхикшу, то их можно раздать только старшим монахам.
Из таких предметов, как сетки, делают ширмы для окон. Высококачественные краски, а также желтые, киноварные, лазурные, синие и зеленые красители подлежат передаче в храмовые залы для раскрашивания священных образов, а красную глину и худшие по качеству синие субстанции следует раздать монахам, присутствующим на этом мероприятии. Если вино почти прокисло, его можно закопать в землю, а когда оно превратится в уксус, монахи могут употреблять его в пищу. Однако, если это все еще вино, его нельзя продавать, а следует выбросить. Будда сказал: «Бхикшу, поскольку вы стали монахами под моим руководством, вы не должны ни давать вино другим, ни пить его сами. Вы не должны брать в рот даже столь малого количества вина, сколько его содержится в капле, упавшей с кончика стебля тростника». Если кто-либо заквашивает тесто вином или бардой или же употребляет отвар, приготовленный на винных осадках, то он таким образом нарушает правила, изложенные в Винае, и в этом не может быть никаких сомнений.
Текущее примечание Ицзина
В монастыре Линянь (Ling-yan) для закваски теста зачастую используют растворенные дрожжи. Это делается для того, чтобы избежать нарушения, связанного с употреблением вина.
Все виды лекарств следует хранить в чистой кладовой, чтобы при необходимости их можно было выдавать больным. Все драгоценные камни, жемчуг и нефрит делятся на две части: одна используется для Дхармы, а другая передается сообществу монахов четырех сторон света. Те драгоценности, что предназначены для Дхармы, расходуются на копирование священных писаний и содержание в надлежащем виде «львиного трона» [используемого для проповеди Дхармы], а те, что предназначены монахам, раздаются тем из них, кто присутствует на этом мероприятии. Кушетки и ложа, если они инкрустированы драгоценными камнями, должны быть проданы, а вырученные деньги розданы монахам, присутствующим на мероприятии. Деревянные кровати должны быть переданы общине монахов четырех сторон света. Все священные писания, их комментарии и разъяснения не подлежат разделению, а должны храниться в библиотеке священных писаний, предназначенной для общего пользования монахов четырех сторон света. Остальные книги следует продать, а вырученные деньги раздать монахам, присутствующим на мероприятии.
Расписки о займах до востребования можно разделить сразу. Если же они не подлежат немедленному предъявлению, их следует хранить в монастырской казне, а когда деньги впоследствии будут возвращены, их следует направить на пополнение фонда общины монахов четырех сторон света. Все золото и серебро, как в виде изделий, так и необработанных слитков, следует разделить на три части: для Будды, для Дхармы и для Сангхи. Часть, предназначенная для Будды, должна расходоваться на ремонт залов Будды и ступ, в которых хранятся волосы и ногти [Будды], а также на восстановление других ветхих объектов такого рода. Часть, предназначенная для Дхармы, используется для оплаты расходов на копирование священных писаний и поддержание в надлежащем состоянии «львиного трона». Часть, предназначенная для общины монахов, должна быть разделена ими сразу. Шесть обязательных принадлежностей монаха следует передать тому, кто ухаживал за умершим во время его болезни. Остальными вещами следует распорядиться соответствующим образом, как уже упоминалось выше. Этот вопрос наиболее подробно рассматривается в «Махасангхика-винае».
37. Использование собственности Сангхи
В настоящее время во всех монастырях Индии бхикшу (bhiksu) обеспечиваются одеждой [за счет общей собственности] монахов, являющихся резидентами этих монастырей. Для покрытия расходов на одежду в общую собственность ежегодно передаются излишки продукции сельхозугодий и садов, а также прибыль, полученная от выращивания деревьев и фруктов. Можно задаться вопросом: если даже кукуруза и другие продукты, оставленные умершим монахом, передаются монастырской общине, то каким образом отдельный монах может распоряжаться бобами и пшеном (т.е. обменивать их на личную одежду – прим. shus), являющимися собственностью общины? Ответ может заключаться в том, что дарители для того, чтобы поддержать монахов, отказывают в их пользу свои деревни и поместья. Однако, означает ли это, что монахи должны получать от них только продукты, а сами должны ходить нагими?(*) Учитывая практику обеспечения домохозяевами одеждой своих верных слуг, почему бы им не поступать точно также [в отношении монахов]? Если рассуждать подобным образом, то для них нет ничего предосудительного в том, чтобы снабжать монахов одеждой так же, как и едой. Таково общее мнение монахов Индии. Однако, Виная по этому поводу высказывается порой вполне однозначно, а порой довольно завуалировано.
————————————————————————–
* Написано не очень понятно, но суть, судя по всему, заключается в следующим. Дарители делают подношения (дану) с целью обретения кармической заслуги. При этом заслуга возникает только после использования даны по назначению, указанному дарителем. Здесь же для приобретения личного имущества монаха (одежды) нецелевым образом расходуется общинная собственность сангхи (в форме продуктов), полученная ей в качестве конкретной даны – прим. shus.
————————————————————————–
Индийские монастыри имеют в своем владении специализированные сельхозугодья, доходы от которых предназначены только для закупки монашеской одежды. Такой же практики придерживаются и некоторые китайские храмы. Продовольствием за счет дарованных земельных наделов могут обеспечиваться как монахи, так и миряне. Поскольку это делается в соответствии с первоначальным намерением дарителей, то, по логике, нет ничего плохого в том, что обе эти категории получают продукты из одного источника. Все пожертвования в виде полей, домов, а также разного рода вещей передаются монастырям в качестве средства обеспечения монахов пищей и одеждой. И на этот счет не может быть никаких сомнений. Если же первоначальное намерение дарителя состоит в том, чтобы пожертвовать что-либо для всеобщей раздачи без каких-либо ограничений, то такое пожертвование, хотя оно и передается монастырю, может считаться дарами, предназначенными для всех. Всякий, кто принимает дарованную пищу, поступает абсолютно правильно, поскольку именно это является главным намерением дарителей. Однако, в Китае монахи, живущие автономно, не могут получать одежду в монастыре. Поэтому им приходится усердно работать, чтобы удовлетворить свои материальные потребности, а это на самом деле является препятствием на их пути [духовного совершенствования]. Даже если они и могут существовать за счет сбора пожертвований, они подвергают себя значительным умственным и физическим нагрузкам. Гораздо легче тем, кто постоянно проживает в монастыре и не испытывает недостатка в пище и одежде. Ведь они могут вести тихую и безмятежную жизнь, даже не покидая территории монастыря. Кроме того, есть монахи, которые имеют только три одеяния из лохмотьев, собирают подаяние, переходя от дома к дому, и обитают под деревьями в лесу, т.е. придерживаются праведного образа жизни. Они практикуют медитацию, чтобы внутренне посредством развития мудрости направлять все свои мысли на путь мокши (moksa, освобождения), а внешне проявлять доброту и сострадание. Тот, кто способен вести такую жизнь вплоть до своих последних дней, является личностью высшего уровня.
Имущество общины монахов, такое как одежда, одеяла, матрасы и т.п., а также прочие предметы, должно быть поровну распределено между всеми монахами. Однако, оно не может передаваться тем, кто живет автономно. С этим имуществом следует обращаться более бережно, чем со своими собственными вещами. Когда одновременно поступают разнообразные пожертвования, следует отобрать из них более крупные, а мелкие вернуть. Это полностью соответствует священному учению Будды.
Если данное имущество используется надлежащим образом, то никто не совершит противоправного поступка и не нанесет какого-либо ущерба. Все эти вещи предназначены для того, чтобы поддерживать функционирование нашего тело и избавить человека от необходимости добывать средства к существованию. Как можно допустить, чтобы монастырь стал чрезмерно богат и в его амбарах гнили кукуруза и пшеница, в обителях толпились слуги и служанки, в сокровищнице копились деньги и богатства, а монахи не знали, как им всем этим распорядиться и пребывали в нищете? Что следует или не следует делать в таком случае, полностью зависит от проницательности мудрых людей.
Существуют монастыри, в которых отсутствует общая кухня, а монахи [управляющие делами сангхи] делят монастырскую собственность между собой и готовят пищу только для себя, игнорируя других монахов-резидентов. Именно такие люди несут ответственность за неправильный образ жизни монахов, прибывающих со всех десяти сторон света. Поскольку они совершают эти противозаконные деяния по собственной воле, никто не сможет избавить их от возмездия в виде страданий в будущих перерождениях.
38. Недопустимость самопожертвования
Среди буддистских монахов немало начинающих бхикшу (bhiksu), которые наделены неистовым восторженным темпераментом, но при этом неспособны постичь содержимое священных писаний и поэтому не знают, как завоевать доверие своих старших товарищей. Они полагают, что сжигание пальцев является актом религиозной доблести, а прижигание собственной плоти – действием, приносящим великое блаженство. Они поступают так, как им заблагорассудится, принимая решение по собственному разумению. Однако, то, что сказано об этом в священных писаниях, касается только мирян, которых призывают жертвовать даже собственные тела, не говоря уже об их богатствах. Кроме того, в таких текстах упоминаются только те люди, кто обладает соответствующим разумом. В них нет ни одного упоминания о бездомных монахах, поскольку они обязаны соблюдать дисциплинарные правила Виная-питаки. Только поведение, не нарушающее данных правил, может считаться соответствующим священным писаниям. Если же оно противоречит правилам, то такие действия для монаха являются неприемлемыми. Даже если зал святилища зарос сорняками, ни один стебель травы не должен быть поврежден, а если монах голоден и находится один в пустыне, он не вправе съесть [в неподобающее время] даже ползерна риса. Поскольку Приядаршана (Priyadarsana) был мирянином, ему было позволительно сжечь свои руки в качестве подношения Будде. Бодхисатва может отречься от своих потомков мужского и женского пола, но должен ли бхикшу заводить детей, чтобы затем отказаться от них и преподнести их в качестве подаяния? Даже если махасаттва пожертвовал свои глаза и тело, зачем нищенствующим монахам жертвовать в качестве подаяния свои глаза и тела? Однажды правитель Ришишвара (Rsisvara) убил [пятьсот брахманов], но разве должны так же поступать соблюдающие Винаю? Царь Майтрибала (Maitribala) принес себя в жертву [чтобы накормить пять демонов-якшей], но это не то, что следует делать монахам.
Недавно я услышал, что некоторые молодые люди настолько ревностно отдались следованию Пути, что убедили себя в том, что смогут достичь просветления, сжигая свои тела. Поступая таким образом, они считают, что избавляясь от одного тело за другим, они облегчают себе жизнь. Однако, они не знают, что переродиться в человеческом облике очень трудно даже за десятки и сотни кальп, и что даже переродившись в этом виде тысячу или десять тысяч раз, можно обладать ограниченным интеллектом, редко слышать о семи бодхьянгах (bodhyanga, семь факторов просветления) и не иметь возможности встретиться с Тремя драгоценностями.
Сейчас они родились в прекрасных местах и обратили свои умы на изучение чудесной Дхармы. Но, овладев всего лишь одной строфой, они с легкостью отвергли свои совершенные тела и превратили свою телесную субстанцию в жертвенное подношение, которое вовсе не стало весомым даром, поскольку все, что они умеют, так это медитировать на непостоянство. Вместо этого, им следовало бы неуклонно соблюдать дисциплинарные правила, воздавая должное четырем видам благодетелей (Будда, правитель, родители и дарители – прим. shus), и постоянно размышлять о вратах медитации, чтобы покинуть пределы трех сфер существования. Они должны были с бо́льшим вниманием относиться к мелким ошибкам, подобно тому, как человек оберегает свой надутый мешок во время плавания по глубокому морю, а также практиковать мудрость, неуклонно оберегая себя [от ошибок] подобно тому, как предпринимают меры предосторожности, скача галопом по тонкому льду. Тогда с помощью добродетельных друзей они смогли бы пребывать на смертном одре в спокойствии и бесстрашии, лелея в своих умах праведные мысли и желая переродиться в будущем для встречи с Буддой Майтреей.
Если бы они желали обрести меньший плод [хинаяны], они могли бы следовать благородным восьмеричным путем. А если бы они приняли решение постичь высшую цель [махаяны], то это стало бы их отправной точкой ее изучения на протяжении трех периодов, каждый из которых состоит из асанкхьеи (asamkhyeya, неимоверно огромное количество) кальп. Но они опрометчиво обрывают свои жизни. Я в самом деле не знаю в чем причина такого поведения.
Вина в совершении самоубийства стоит в одном ряду с нарушениями первого раздела дисциплинарных правил [включающего четыре тяжких проступка] (раздел «Параджика» «Пратимокша-сутры» – прим. shus). Когда я изучал Виная-питаку, я не встретил ни одного высказывания, позволяющего совершать самоубийство. Будда лично учил действенному методу уничтожения страстей. Как можно избавиться от заблуждений, сжигая себя? Будда запрещал кастрацию, а также восхвалял тех, кто сохранял жизнь рыбам в пруду. Его золотые слова запрещают нам нарушать по своему усмотрению особо значимые заповеди. А тот, кто следует таким практикам, попросту пренебрегает учением Будды. При этом следует отметить, что те, кто практикует Путь бодхисатвы, находятся вне рамок такого обсуждения, поскольку им дозволено не ограничивать себя правилами Винаи при совершении самопожертвования ради спасения других.
39. Вина сторонних наблюдателей
Такие действия, как сжигание собственного тела, являются проявлением внутренних эмоций. Причем к самоубийству новообращенного могут подстрекать два-три его близких друга. Тот, кто таким образом погибнет первым, совершит проступок, классифицируемый как стхулатьяя (sthulatyaya, грубое нарушение). А тот, кто проявит желание последовать его примеру, непременно понесет наказание, влекущее за собой параджику (parajika, изгнание из сангхи), поскольку он отказывается жить, соблюдая дисциплинарные запреты, и изъявляет желание умереть вопреки священным заповедям. Эти люди всегда упорствуют [в своей порочной практике] и никогда по-настоящему не вникают в учение Будды. Если монах убеждает других воплотить в жизнь идею самоубийства, то он совершает тяжкий проступок. Вследствие этого он утрачивает все свои качества и становится ни к чему не годным, как та иголку без ушка. Если он скажет другому человеку: «Почему бы тебе не прыгнуть в огонь?», то на него ляжет ничем не искупаемая вина, и он уподобится разбитому камню, который уже никогда не сможет стать целым. В этом вопросе следует быть предельно осмотрительным.
Пословица гласит: «Лучше отплатить за доброту другим, чем погубить собственную жизнь, и лучше взращивать свой нравственный облик, чем осквернять свое имя». Именно ради избавления живых существ от страданий Бодхисатва однажды отдал свое тело на корм голодной тигрице. Однако, шрамане (sramana) не следует срезать плоть с собственного тела, чтобы отдать ее взамен живого голубя. Ведь мы на самом деле не обладаем такими способностями, чтобы ставить нас в один ряд с Бодхисатвой.
Я лишь в общих чертах описал, насколько все это выглядит правильным или неправильным с точки зрения положений Трипитаки. Мудрые должны безошибочно распознавать добро и зло. Но каждый день в реке Ганг тонет множество людей, а у горы возле Гайи (Gaya) каждый день совершает самоубийство не один человек. Некоторые люди морят себя голодом, отказываясь от пищи, или забираются на деревья, чтобы броситься вниз. Таких заблуждающихся людей Почитаемый Миром называл еретиками. Другие подвергают себе мукам кастрации. Все эти действия глубоко противоречат текстам Винаи. Когда человек пытается совершить подобный поступок, другие, боясь навлечь на себя порицание, не осмеливаются отговаривать его от этого. Но ведь если он таким образом теряет свою жизнь, то он теряет и великую цель своего существования. По этой причине Будда установил правила, запрещающие подобные действия. Люди, обладающие высшей мудростью, никогда не совершат таких поступков. В следующей главе я расскажу о традициях, унаследованных нами от добродетельных людей древних времен.
40. То, чего не делали добродетельные монахи древности
Что касается моих учителей, то моим личным наставником был великий знаток Дхармы Шаньюй (Shanyu), а ритуалам меня обучал искусный практик дхьяны Хуэйчжи (Huizhi). Когда мне было уже больше семи лет, мне посчастливилось прислуживать им в качестве их ученика. Оба они были монахами великой добродетели и жили в монастыре Шэньтун (Shen-tong), построенном наставником дхьяны Ланом (Lang), мудрецом из долины Цзиньюй (Jin-yu), расположенной у горы Тай (Tai). Их семьи и родственники проживали, соответственно, в Дэчжоу (De-zhou) и Бэйчжоу (Bei-zhou). Эти два добродетельных монаха решили, что хотя им и нравится жить в горах, здесь они не могут приносить пользу другим. По этой причине они вместе отправились в Пинлинь (Ping-lin), в монастырь Туку (Tu-ku), расположенный примерно в сорока ли к западу от столицы Цичжоу (Qi-zhou), где возле прозрачного ручья и обустроили свою чистую обитель. Они всегда готовили большое количество еды, чтобы можно было совершать подношения без ограничений, а все полученные ими дары с удовольствием раздавали другим. Можно сказать, что принятые ими четырех великих обета были безграничны, как небо и земля, и что они практиковали четыре всеобъемлющие добродетели ради спасения всех живых существ, бесчисленных, как частицы пыли и песка. Они с почтением возводили храмы и совершали множество других достойных дел. Далее я вкратце расскажу о семи добродетелях великого знатока Дхармы [и моего наставника Шаньюя]:
1. Эрудиция великого знатока Дхармы.
В качестве основного курса обучения он изучал Трипитаку, но также проявлял интерес к различным школам философской мысли. Он хорошо разбирался как в конфуцианстве, так и в буддизме и в совершенстве овладел шестью искусствами. Что же касается астрономии и географии, а также таких профессий, как гадание и календарное исчисление, то при желании он мог постичь любую их тайну. Велико было в нем море мудрости, из которого истекали неиссякаемые приливы и отливы. Блистателен был его сад литературных достижений, в котором всегда цвели и никогда не увядали пышные цветы! Его сочинения, его словарь произношений Трипитаки, а также некоторые другие его словари пользуются всемирной известностью. Он часто говорил о себе, что если он не знает какого-либо слова, то это вообще не слово.
2. Разносторонность великого знатока Дхармы.
Он был опытным каллиграфом, и умел писать китайские иероглифы как малым стилем чжуань (zhuan), изобретенным Ли Сы (Li Si), так и большим стилем чжуань (zhuan), созданным Ши Чжоу (Shi Zhou). Он также хорошо владел официальным стилем, которым пользовался Чжун Ю (Zhong You), а также скорописью, придуманной Чжан Чжи (Zhang Zhi). Он обладал таким же острым музыкальным слухом, как и Чжун Цзыци, который умел различать, что изображает Юй Бой (Yu Boy) на своей семиструнной цитре: высокие вершины или текущие ручьи. Он управлялся с теслом так же искусно, как ремесленник Ши (Shi), который мог удалить с кончика человеческого носа крошечное, как мушиное крыло, пятнышко мела, срезав его топориком и не поранив при этом нос человека. Ведь не зря же говорится, что мудрый человек – это не инструмент [одного предназначения].
3. Интеллект великого знатока Дхармы.
Он мог продекламировать «Нирвана-сутру» (махаянская Mahaparinirvana-sutra – прим. shus) за один день, но когда он впервые начал читать этот текст, ему потребовалось четыре месяца, чтобы завершить чтение. Он глубоко вникал в трудные для понимания теоретические вопросы и с легкостью постигал суть таинственных учений. Обучая маленького мальчика, он поначалу преподавал ему доктрины хинаяны и никогда не проявлял при этом нетерпения. Когда же он давал наставления более разумному человеку, он передавал ему все, что он знал, как будто бы наливая воду в совершенный сосуд и жертвуя это истинное сокровище во благо своего ученика. В конце династии Суй, когда [в регионе, где он жил,] Путь пришел в упадок, он переехал в префектуру Ян (Yang). Увидев его, местные монахи решили, что он глупый человек, поскольку на вид он был прост и непритязателен. Они попросили великого знатока Дхармы продекламировать «Нирвана-сутру» и поручили двум младшим монахам следить за его декламацией, сверяя предложение за предложением. Его голос звучал проникновенно и ритмично, а декламация этого объемного текста, который хранился в трех футлярах, продолжалась от рассвета до заката. После этого все люди стали его хвалить и поздравлять, отмечая его чудесные способности и приглашая его отдохнуть. И это вовсе не мой пристрастный панегирик, об этом событии знают все люди.
4. Щедрость великого знатока Дхармы.
Когда он покупал что-либо на рынке, то никогда не торговался, чтобы сбить цену, и всегда платил цену, назначенную продавцом, независимо от того, была она высокой или низкой. Если к нему приходил человек, чтобы отдать долг, он отказывался принимать возвращаемую сумму. Люди того времени считали его человеком непревзойденной щедрости.
5. Любящая доброта великого знатока Дхармы.
Для него праведность имела гораздо большее значение, чем богатство, поскольку он следовал практике бодхисатвы. Он никогда не отказывался дать что-либо тому, кто просил об этом. Каждый день он раздавал по три монеты в качестве милостыни бедным.
Однажды в холодный зимний месяц в снежную бурю в деревню пришел странствующий монах по имени Даоань (Dao’an). Он прибыл издалека и его икры и ступни были обморожены. За несколько дней, что он находился в деревне, эти обморожения нагноились. Жители села посадили его на телегу и отправили в монастырь. Великий знаток Дхармы только что сшил себе новую накидку и надел ее в первый раз, чтобы выйти из монастыря. У самых ворот он наткнулся на этого монаха и инстинктивно обернул его раны своей новой накидкой. Один из прохожих попытался остановить его, сказав: «Вам следует для этого использовать старую одежду вместо того, чтобы пачкать новую». На что великий знаток Дхармы ответил: «Когда пытаешься помочь тому, кто страдает от жгучей боли, то это дело настолько безотлагательное, что не остается времени искать что-то другое». Люди того времени, видевшие это событие или слышавшие о нем, дали самую высокую оценку его поступку. Хотя он касался не такого уж и важного дела, мало кто захотел бы поступить подобным образом.
6. Усердие великого знатока Дхармы.
Он прочел каждую из восьми версий «Праджняпарамита-сутры» (Prajnaparamita-sutra) по сто раз, а также мог продекламировать всю Трипитаку от начала и до конца. Он денно и нощно прилагал усилия, осуществляя необходимые деяния для перерождения в Чистой земле. Надеясь достичь стадии невозмутимости, он поддерживал чистоту в зале Будды и обители монахов. Обычно он ходил босиком, чтобы случайно не нанести вреда насекомым. Он никогда не бездействовал, направляя свои мысли на развитие своего ума. Он сам подметал храмовый зал, чтобы он стал таким же прекрасным, как те цветы лотоса, что раскрываются, чтобы дать рождение существам девяти классов в Стране мира и счастья (речь идет о перерождении в Сукхавати – прим. shus), а также украшал зал священных писаний, чтобы он выглядел так же великолепно, как Пик стервятника, где [в тот момент, когда Будда проповедовал Дхарму,] с небес падали четыре вида цветов. Все, кто видел его благодатные деяния, которые он совершал без устали до конца своей жизни, были не в состоянии удержаться от восхваления его заслуг. Помимо чтения вслух священных писаний, он также распевно декламировал имя Будды Амитабхи. Независимо от того, ходил ли он, стоял, сидел или лежал, он всегда был безупречен в поведении и никогда не тратил впустую ни на одного мгновения своей жизни, пусть даже столь короткого, как время перемещения тени от солнца на один дюйм. Бобов, используемых для подсчета количества его добрых дел, хватило бы на две полные до краев телеги. Помимо этого, он всегда оказывал помощь другим всеми возможными для него способами.
7. Предвидениевеликим знатоком Дхармы своей смерти.
За год до своей смерти великий знаток Дхармы собрал все свои сочинения, а также различные исторические труды, и сложил их в одну большую кучу. Он решил порвать их на мелкие кусочки, чтобы затем использовать в приготовлении бумажной массы для изготовления двух статуй богов-охранителей своего монастыря*. Тут подошли его ученики и стали ему возражать, говоря при этом: «Если Вашему преподобию нужна бумага, то мы осмелимся заменить [ваши сочинения] чистой бумагой». В ответ Учитель сказал им: «Мое увлечение литературой долгое время сбивало меня с пути. Неужели теперь я позволю этому ввести в заблуждение других? Если я поступлю таким образом, то это будет все равно, что попросить кого-либо выпить отравленное вино или направить его на опасный путь. Это недопустимо. Если человек отказывается от своих надлежащих обязанностей и посвящает себя изучению побочных предметов, он совершает грубую ошибку, действуя вопреки высочайшим наставлениям Будды. Нельзя поступать с другим так, как не хотелось бы, чтобы поступали с тобой». После это его ученики удалились, удовлетворенные его ответом, а он на прощание подарил им «Аналитический словарь иероглифов» и несколько других книг по грамматике с наставлением: «После того, как вы получите общее представление о классических науках и истории, а также освоите определенное количество иероглифов, вам следует полностью посвятить себя изучению непревзойденных священных писаний. Не привязывайтесь к мирским занятиям подобного рода и не делайте их помехой [своему продвижению по Пути]».
—————————————————————-
* Вероятнее всего, здесь идет речь о полых статуях с основой из плетеного бамбукового каркаса, на который наносится папье-маше (бумажная масса, смешанная со связующими компонентами) – прим. shus.
—————————————————————-
Перед смертью наставник сказал своим ученикам: «Дня через три я обязательно покину этот мир и умру с метлой в руках. Мои останки следует захоронить на болотистой пустоши». Несколько дней спустя рано утром он пришел к чистому ручью. Он прошелся взад и вперед под одиноким белым тополем вдоль невысоких зарослей бамбука, после чего ненадолго присел, а затем в полном одиночестве ушел из жизни, держа в руках метлу.
Наутро, когда постепенно рассвело, его ученик, искусный практик дхьяны Хуэйли (Huili), пришел к нему и с удивлением обнаружил, что учитель молчит. Он прикоснулся к его телу и почувствовал, что его голова все еще теплая, а ноги и руки уже холодные. Тогда он громко запричитал, взывая ко всем людям из самых отдаленных мест четырех сторон света. Монахи горестно плакали, что напоминало сцену у Золотой реки, где на землю пролилась кровь [когда Будда ушел из жизни возле этой реки]. Ученики-миряне скорбно рыдали как тогда, когда на Нефритовой горе разбились на куски блестящие жемчужины. Они оплакивали раннее увядание дерева бодхи и с горестью вздыхали, сожалея о том, что лодка Дхармы так внезапно затонула. Великий знаток Дхармы умер в возрасте шестидесяти трех лет, и его останки были погребены в западном саду монастыря. Уйдя из жизни, он оставил после себя лишь несколько предметов повседневного пользования: три своих одеяния, пару обуви и постельные принадлежности.
Когда великий знаток Дхармы умер, мне было двенадцать лет. После ухода Великого Слона, я был лишен своего прибежища. Поэтому я забросил мирские книги и посвятил себя изучению священных текстов. В четырнадцать лет меня приняли в монашеское сообщество. Когда мне было восемнадцать, я вознамерился отправиться в Индию, но мое желание осуществилось только когда мне исполнилось тридцать семь лет. В день моего отъезда я посетил могилу моего покойного учителя, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение и попрощаться с ним. Это было в то время, когда иней на деревьях образовывал купол над его могилой, а все кладбище было покрыто многолетними травами. Хотя наши духовные пути уже давно разошлись, я воздавал ему почести, как если бы он находился передо мной. Оглядев это место, я заявил о своем желании отправиться за границу в надежде приобрести заслуги для передачи их усопшему, отплатив таким образом за безграничную доброту, проявленную ко мне моим милосердным наставником.
Искусный практик дхьяны (Хуэйчжи, Huizhi) уделял особое внимание изучению Винаи и концентрации ума на медитацию. Он, не чувствуя усталости, усердно занимался духовной практикой в течение шести периодов дня и ночи и без устали руководил с утра до вечера четырьмя группами своих приверженцев. Следует отметить, что находясь в шумной и беспокойной обстановке, он становился еще более тихим и спокойным, и что когда он общался с монахами и мирянами, он ни к кому не проявлял предубеждения. На протяжении более шестидесяти лет он один раз в день декламировал «Саддхармапундарика-сутру» (Saddharma-pundarika-sutra, Сутра белого лотоса истинной дхармы) и таким образом прочитал ее более двадцати тысяч раз. Несмотря на то, что он жил в неспокойные времена конца династии Суй (Sui), и ему волею судеб приходилось переезжать с места на место, он никогда не отказывался от чтения этой сутры. Он сохранял свои шесть органов чувств в чистоте и поддерживал четыре физических элемента в мире и гармонии, ни разу не заболев за шестьдесят лет. Всякий раз, когда он декламировал сутру у ручья, к нему прилетал попугай, а когда он распевно начитывал ее строфы в зале, то, чтобы послушать его речитатив, каждый раз прилетал привлеченный его голосом фазан. Он прекрасно разбирался в музыке и был особо искусен в скорописном и официальном стилях каллиграфии. Наставляя других, он был неутомим в проповеди Дхармы. Хотя он и не был склонен к изучению светских книг, он обладал природным талантом, способствовавшим их пониманию. При свете лампады в монастыре Туку (Tu-ku) он создал такие произведения как «Строфу о шести парамитах» и «Литургию принятия обетов». Когда он омылся, чтобы с благочестивым умом переписать «Саддхармапундарика-сутру», то для копирования этого священного писания он выбрал почерк, используемый известными каллиграфами, а также позаимствовал их лучший стиль. Во время копирования он держал во рту ароматическое вещество, чтобы после омовения у него сохранялось ароматное дыхание. Однажды, на священном писании внезапно возникла порожденная его вдохновением шарира (sarira; реликвия в виде послекремационных останков просветленного – прим. shus). Когда копия была завершена, на наклеенном на рукопись ярлыке золотом было написано ее название, которое сияло вместе с серебряными иероглифами самого священного писания. Она хранилось в драгоценной шкатулке, которая была столь же великолепна, как нефритовые валики свитков самой рукописи. Когда император посетил гору Тай (Tai), ему стало известно об этом событии, и он приказал поместить рукопись в императорском дворце в качестве священного объекта, предназначенного для почитания. Оба мои учителя были преемниками покойного мудреца, искусного практика дхьяны Лана (Lang).
Искусный практик дхьяны Лан жил во времена двух династий Цинь и был знаменит тем, что являлся примером для подражания у пяти групп последователей буддизма. Появляясь у ворот любого дарителя, он тут же получал подношения со всех сторон. Людям его деятельность всегда приносила удовлетворение, поскольку каждого из них он обучал сообразно сложившимся обстоятельствам. Его храм назывался Шэньтун (Shen-tong, Храм чудотворных сил), поскольку был возведен во благо тех, кто находится за пределами человеческого мира. Нам трудно охватить умом все его духовные добродетели. Его деяния подробно описаны в отдельном жизнеописании.
В те времена сам правящий монарх воздавал почести [Будде], а его подданные были преисполнены преданности учению. Когда [Лан] задумал построить храм, он отправился в горы, где у Северной реки встретил рычащего тигра. Когда он покинул это место и пришел в Южную долину, то там он услышал ржание лошади. Небесный колодец, из которого черпали воду, никогда не истощался, а обеспечивающее рисом небесное зернохранилище всегда было полно. Хотя его божественные следы давно погребены в забвении, его наследие осталось с нами и не угасло. Он, два моих учителя и добродетельный настоятель монастыря искусный практик дхьяны Миндэ (Mingde) хорошо разбирались в Винае и постигли истинный смысл священных писаний, в которых нет упоминаний о таких практиках, как сжигание пальцев и прижигание плоти. Будучи наставниками своих учеников, они запрещали им заниматься подобными вещами. Все это ни в коей мере не является слухами, поскольку я лично получал их наставления.
Мы должны проявлять особое внимание к наследию древних мудрецов и продолжать следовать наставлениям покинувших нас учителей. После того, как белый конь [который впервые привез буддийские тексты в Китай] был разнуздан, а синий слон был расседлан, Кашьяпаматанга (Kasyapa-matanga) и Дхармаракша (Dharmaraksa) подобно солнцу и луне осветили Божественную землю, а Кан Сэнхуэй (Kang Senghui) и Фасянь (Faxian), подав пример всем остальным, стали бродом и мостом в Страну изобилия. Даоань (Dao’an) и Хуэйюань (Huiyuan) были подобны тиграм, припавшим к земле к югу от рек Янцзы и Хань, а Хуэйсю (Huixiu) и Фали (Fali) были под стать орлам, парящим высоко в небе к северу от рек Хуанхэ и Цзи. Поборники Дхармы следовали чередой один за другим, и волны мудрости, сохраняя свою чистоту, катились непрерывным потоком, а в это время миряне безостановочно восхваляли и прославляли благоухание Дхармы. Мы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь из них советовал другим прижигать себе пальцы, и не видели, чтобы кто-либо разрешал практику прижигания собственного тела. Все это было разъяснено с достаточной убедительностью, и только от мудрости самого человека зависит, насколько внимательно оно будет воспринято.
Искусный практик дхьяны [Huizhi, Хуэйчжи] сочувствовал моему юному возрасту, поэтому по вечерам, в свободное от занятий и работы время, в его наставительных беседах часто звучали ласковые слова. Иногда, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей о моей матери, он рассказывал мне историю о том, как люди, чтобы успокоить плачущего ребенка, показывают ему желтый лист тополя, говоря, что это золото. В другой раз он поведал мне притчу о молодых воронах, которые снабжали пищей своих родителей, советуя мне также отплатить за доброту, с которой я был воспитан. Он говорил: «Ты должен усердно трудиться ради непрерывности существования и процветания Тройственной драгоценности, чтобы она могла существовать вечно. Не следует предаваться изучению различных мирских книг и тратить свою жизнь впустую». Поскольку мне тогда было всего десять лет, я мог только слушать его советы, не понимая их глубокого смысла. Когда бы я ни заходил к нему в его покои рано утром в пятую стражу, он всегда гладил меня по моим слабым плечам с той добротой, с какой любящая мать ласкает свое дитя. Всякий раз, когда у него появлялась какая-нибудь вкусная еда, он, часто даже не пробуя, отдавал ее мне. Когда я просил его о чем-либо, он никогда не отказывал мне в моей просьбе. Великий знаток Дхармы [Shanyu, Шаньюй] был очень добр ко мне, хотя и вел себя как строгий отец, в то время как искусный практик дхьяны [Хуэйчжи] относился ко мне со всей нежностью матери. Таким образом, мои отношения с учителями были настолько совершенны, что не нуждались ни в чем большем.
Когда я достиг возраста, достаточного для получения полного посвящения, моим упадхьяей (upadhyaya, руководитель церемонии ординации) стал искусный практик дхьяны [Хуэйчжи]. Однажды тихой ночью, уже после моего посвящения, совершая обход вокруг образа Будды, он вдруг зажег благовония и пылко, со слезами на глазах начал увещевать меня: «Прошло много лет с тех пор, как Великий Мудрец ушел в нирвану, и сейчас его учение толкуется неверно. Многие люди с радостью принимают обеты, но лишь немногие из них действительно их соблюдают. Ты должен непоколебимо блюсти основные запреты и никогда не нарушать заповедей первого раздела наставлений (раздел «Параджика» «Пратимокша-сутры» – прим. shus). Даже если ты совершишь какие-либо другие проступки, я за это отправлюсь в ад и буду там мучиться вместо тебя. Ты не должен сжигать пальцы и превращать в пепел собственное тело».
В день получения императорского одобрения я, благодаря любезности моего учителя, был соответствующим образом принят в священную сангху. С тех пор я с величайшим усердием посвятил себя осуществлению своих устремлений, не смея при этом нарушить ни одного из дисциплинарных правил. Даже малый проступок вызвал во мне сильный страх. Таким образом я тщательно изучал Винаю в течение пяти лет. В комментариях известного знатока Винаи Фали (Fali) обсуждаются глубинные и трудные для понимания моменты, а в трудах другого знаменитого специалиста по Винае Даосюаня (Daoxuan) рассматриваются основные сущности. Когда я познакомился с этими суждениями о соблюдении и нарушении дисциплинарных правил, мой учитель попросил меня прочитать лекцию о Винае. Посещая его проповеди по «Большей Сукхавативьюха-сутре» (Larger Sukhavativyuha-sutra), я раз в день ради еды собирал подаяния и всегда проводил время сидя, даже не ложась спать. Хотя расположенный в лесу монастырь находился далеко от деревни, я никогда не отказывался от практики сбора подаяний. Всякий раз, когда я вспоминаю сердечные наставления моего великого учителя, у меня, сам не знаю почему, текут слезы.
Поэтому-то мы и понимаем, что когда бодхисатва из сострадания пытается спасти страдающих существ, он готов броситься в пламя великого огня. Когда домохозяин испытывает сострадание к бедному ребенку [как повествуется в притче, приведенной в «Сутре лотоса»], он заглядывает даже в узкую дверь маленького домика. Нет сомнений, что такое поведение ни в коей мере не является ошибочным. Поскольку я все время сопровождал своего учителя и никогда не покидал его, даже чтобы сходить в какое-либо отдаленное место и послушать лекцию, однажды он соблаговолил сказать мне: «В настоящее время у меня есть другие ученики, которые прислуживают мне. Не стоит прекращать свое обучение и находиться здесь просто так». Так я со своим «оловянным посохом» в руках отправился в страну, где правила династия Восточная Вэй, и посвятил себя там изучению «Абхидхармасамуччая-шастры» (Abhidharma-samuccaya-sastra) и «Махаянасанграха-шастры» (Mahayana-samgraha-sastra). Затем, взяв с собой сумку с книгами, я отправился в западную столицу, где начал читать и заучивать наизусть «Абхидхармакоша-шастру» (Abhidharma-kosa-sastra) и «Виджняптиматратасиддхи-шастру» (Vijnapti-matrata-siddhi-sastra).
Незадолго до того, как я отправился в свое путешествие [по Индии], я вернулся из западной столицы в свои родные места, чтобы обратиться за советом к моему великому учителю [Хуэйчжи]. Я сказал ему: «Досточтимый господин, поскольку вы уже в преклонном возрасте [мне не следовало бы покидать вас и предпринимать долгое путешествие]. Однако, я хочу отправиться в дальние края, чтобы увидеть то, о чем я раньше даже и не слышал, и получить от всего этого великую пользу. Я не смею принять такое решение самостоятельно». В ответ мой учитель стал убеждать меня: «Для тебя это прекрасная возможность, которая не представится во второй раз. Ты вдохновил меня своими вескими доводами, так почему же я должен ставить превыше всего свои личные чувства? Даже если мой ум будет освобожден от уз существования, я все равно смогу стать свидетелем того, как ты распространяешь светоч Дхармы. Ты должен немедленно отправиться в путь, не следует больше задерживаться и оглядываться на то, что осталось позади. Я обязательно разделю с тобой радость посещения и почитания священных паломнических мест. В своем путешествие ты должен вести себя безукоризненно, поскольку оно является важным делом, касающимся процветания Дхармы». Получив столь благожелательное наставление своего учителя, которого я не мог ослушаться, я погрузился на корабль в Гуанчжоу (Guang-zhou, юго-восточная часть нынешнего Гуанси-Чжуанского автономного района – прим. shus) в одиннадцатый месяц второго года эры Сяньхэн (Xian-heng, 670-674) и отправился на нем в Южные моря. Путешествуя таким образом по разным странам, я со своим «оловянным посохом» в конце концов приплыл в Индию. В восьмой день второго месяца четвертого года эры Сяньхэн я достиг берега страны Тамралипти (Tamralipti), морского порта в Восточной Индии, где оставался до пятого месяца. После этого я возобновил свое путешествие на запад с несколькими спутниками и посетил Наланду и Алмазный трон. Почтив все эти святые места, я вскоре после этого прибыл в Шрибходжу (Sribhoja).
Можно сказать, что мои учителя были хорошими советчиками, безупречными в своем целомудрии и непорочности, как и учил Укротитель Людей Будда. Они родились выдающимися личностями, ставшими образцом для подражания своего поколения и призванными удовлетворять насущные потребности окружающего их мира. И именно они лично воспитывали меня вплоть до достижения мною зрелого возраста. То, что мне посчастливилось встретить этих двух учителей у брода для переправы через реку перерождений, было подобно тому, как если бы на плоту для переправы через море вдруг оказался лоцман с острым зрением. Поскольку даже малые добродетели и благие дела прославляются песнями и музыкой, то почему бы мне не написать хвалебные сочинения во славу великой мудрости и доброжелательности моих учителей?
Вот мое посвященное им стихотворение:
Добродетельны мои отец и мать,
Которые поддерживали меня на протяжении многих кальп.
Когда я был еще ребенком
Меня отправили к выдающимся учителям.
Они сдерживали свою любовь ко мне, проливая слезы.
Я практиковал то, чему научился,
И полагался на добродетель и предписания.
Они прославились как два просветителя,
А добродетель моих наставников сравнима с небом и землей.
Они заточили мой меч мудрости
И напитали мое тело Дхармой.
Они направляли и поддерживали меня,
Неустанно давая мне наставления,
Бодрствуя ради этого даже в полночь
И часто утоляя голод запоздалым ужином.
Человек, обладающий высшей добродетелью, не выставляет напоказ никакой добродетели.
И это нечто очень глубинное, не поддающееся нашему восприятию.
Они таили свои таланты на горе Тай,
Оберегали свои добродетели в местности Ци.
Безбрежным было их море мудрости,
И пышна их роща медитации.
Блистателен был их литературный гений,
А их умы в состоянии сосредоточения были лучезарны, как утреннее солнце.
Очень твердый предмет можно отшлифовать, но нельзя размягчить,
Истинно белая вещь, погруженная в темную краску, не чернеет.
Умирая в сидячем положении, мой учитель явил чудесное зрелище:
Очарованный его голосом фазан, слушающий его декламацию.
Когда я был еще подростком,
Один из них скончался раньше другого.
Я разделяю с ним заслуги от всех своих добрых дел,
Подобно подношению благовоний умершему.
Я отплачиваю за доброту тому, кто ушел навсегда,
Я обязательно воздам за милосердие тому, кто жив, но сейчас далеко.
Я бы хотел встречаться с ними во всех моих будущих перерождениях, чтобы продлить наше счастье и жизнь за жизнью получать от них наставления для обретения духовного освобождения. Я надеюсь накопить огромный объем духовного богатства и посвятить себя практике медитации, мирной и спокойной, как безмятежное озеро. Так я буду иметь возможность присутствовать на первом собрании под драконовым деревом (naga-pushpa (mesua ferrea), дерево пробуждения Майтреи – прим. shus) и слушать проникновенные проповеди Майтреи (грядущего Будды). Обретая новую жизнь во всех четырех формах перерождения, я должен всегда помнить о [достижении буддовости] в течение трех долгих эпох.
Опасаясь, что мои читатели могут счесть мои высказывания необоснованными, я приведу пример из сочинений великого знатока Дхармы (Shanyu, Шаньюй). Однажды в пятнадцатый день второго месяца, когда все монахи и миряне посещали священные места искусного наставника дхьяны Лана (Lang) на Южном холме, мой великий учитель тоже отправился посмотреть на необычное небесное зернохранилище и небесный колодец, а также почтить чудесную священную ниша и священный храм, которым подносили дары, привезенные за тысячу ли (li) из разных мест. В это же время там собрались все литераторы, находившиеся под властью князя Ци (Qi). Они были хорошо образованы, искусны в написании сочинений и соперничали друг с другом, демонстрируя свои литературные способности и гордясь своими талантами. Поскольку у них возникло желание, чтобы были написаны стихи, восхваляющие статую и храм покойного досточтимого Лана, они предложили великому знатоку Дхармы первым написать такое стихотворение. Будучи искусным поэтом, он не отказался от этого предложения. Приготовив чернильный камень, полный черных чернил, он взял в руку кисть для письма и, не прерываясь, написал на стене целостное стихотворение. Оно было начертано быстрыми движениями кисти и с таким мастерством, что ни одно слово не было удалено или изменено путем выделения его точкой. Стихотворение гласило:
Славен и лучезарен свет добродетельного мудреца,
Чьи добронравные наставления простерлись над бескрайними морями.
Он жил в безлюдной долине как в своей обители.
Имперский порядок воспринимался им как суетность.
Горы и реки существуют вечно,
Человеческие дела меняются с течением времени.
Он достиг истинного состояния небытия,
Теперь мы можем видеть только оставшийся после него портрет.
Прочитав стихи, сочиненные великим знатоком Дхармы, ученые устыдились и либо сложили свои кисти для письма на сосновые ветки, либо побросали свои чернильные камни с обрыва скалы. Все они отметили, что это было подобно тому, как если бы красавица Сиши (Xishi, идеал красоты – прим. shus) первой открыла свое лицо, после чего у безобразной женщины Мому (Momu, уродливая служанка Желтого императора – прим. shus) уже не было бы возможности демонстрировать свою внешность. Среди толпы этих одаренных ученых ни один не смог сочинить рифму к данному стихотворению. Прочие сочинения великого знатока Дхармы представлены в отдельном сборнике.
Я, Ицзин, почтительно адресую это письмо почтенным монахам великой династии Чжоу [находящимся дома], чьи лекции о пустотности я ранее прослушал и с кем я обсуждал сущности Дхармы. Некоторые из них были моими знакомыми еще со времен моей юности, а другие стали моими сердечными друзьями уже в зрелом возрасте. Старшие из них стали духовными учителями, а младшие исчисляются десятками тысяч.
В предыдущих сорока главах я лишь вкратце остановился на самых важных моментах. Все, что я описал, является обычаями, практикуемыми индийскими наставниками в настоящее время. Все написанное мной основано на священном учении Будды, и ничто из этого не является моим личным мнением. Наша жизнь течет также быстро, как стремительная река, и никто не знает утром, что произойдет вечером. Поскольку я боюсь, что у меня не будет возможности встретиться и поговорить с вами лично, я посылаю вам эти записки до моего возвращения. Я надеюсь, что вы изучите их в свободное время хотя бы ради того, чтобы желание человека, находящегося вдали от вас, было удовлетворено. Все мои повествования опираются только на традиции школы сарвастивада и ни на какие другие.
И я прошу вас повторить следующий стих:
Со всем моим уважением я говорил о благопристойности
И о великих и всеобъемлющих наставлениях.
Всё это делалось в соответствии со священными учениями,
А не является следствием моих эмоций.
Опасаясь того, что мы не сможем встретиться лицом к лицу,
Я посылаю вам эти записки заранее.
Надеюсь, вы не отвергнете моего скромного мнения,
И примете к рассмотрению мои пусть и поверхностные воззрения.
На протяжении ста поколений я шел по священным следам,
И я буду сеять семена добра в течение тысячи лет.
Мое истинное желание – сделать гору Шаоши равной Пику коршуна,
А Божественную землю поставить в один ряд с Городом монаршей обители.
Конец четвертого цзюаня
<< К оглавлению |
Следующий раздел >> |
