·······································

3.6 История успеха: победа великих идей и умелой организации

Дэвидсон Р.М. «Тибетский ренессанс: тантрический буддизм и возрождение тибетской культуры»
<< К оглавлению
Следующий раздел >>

Таким образом, следует понимать, что первоначально влияние западно-тибетского буддизма на У-Цанг в одиннадцатом столетии было достаточно скромным. Внимание учеников Ринчена Зангпо было практически полностью сосредоточено на Гуге-Пуранге, а монахи кадампы хотя и учредили в Центральном Тибете несколько значимых монастырей, но в основном только в тех районах, где еще не доминировали общины Восточной винаи. 246 монастырских структур, перечисленных в Приложении I, наглядно свидетельствуют об этом различии, возникшем вследствие того, что более чем за полвека до приглашения Атишы в Тибет монахи Восточной винаи уже прочно внедрились в социальную структуру У-Цанга. При этом каждое из их учреждений опиралось на сложную систему межинституциональных взаимоотношений, основанных на преданности своей линии, кровном родстве, религиозном авторитете и зависимости от источников материального обеспечения. Таким образом, несмотря на всю свою заинтересованность в распространении Дхармы в Центральном Тибете, в середине одиннадцатого столетия правители Гуге-Пуранга не имели существенного влияния на процесс возрождения буддизма в У-Цанге.

В более поздней тибетской и дополняющей ее западной литературе огромное значение придается взаимоотношениям с кадампой и религиозному авторитету таких правителей, как Лха-лама и Джангчуб-О. В чем же причины такого чрезмерного внимания? Я полагаю, что их как минимум три: возвеличивание тибетцами линии Осунга с последующей исторической амнезией в отношении деятельности потомков Юмтэна; особая значимость кадампы или ее доктрин и систем обучения в конце одиннадцатого столетия и последующие годы; и, наконец, поражающее воображение переписывание истории после основания Цонгкхапой в 1409 году линии передачи «новая кадампа».

Ранние исторические записи указывают на то, что тибетское возрождение произошло благодаря непосредственной деятельности и последующему покровительству трех членов разрозненного имперского дома: Лха-ламы Еше-О в Пуранге, Триде Гонцена в Уру и Цаланы Еше Гьелцена в области вокруг Самье112. Как видно из таблиц преемственности, двое из них принадлежали к наследственной линии Юмтена, и только Лха-лама Еше-О представлял линию Осунга. Тем не менее, тибетская литература изображает потомков Юмтена в качестве людей, по сути, не проявлявших особого интереса к новым формам буддистской религии. Как отмечал Сонам Цемо, «даже при том, что в этих «четырех рогах» Центрального Тибета [позднее распространение Дхармы] было вызвано не приказом какого-то правителя, защищающего Дхарму, а силой предшествующих молитв… Учение распространялось и развивалось»113. Хотя Луме и его ученикам был предоставлен доступ к имперским династическим местам, многие писатели указывают на то, что это было сделано с молчаливого согласия правителя, а не при реальном его участии. Согласно их же описаниям, Лха-лама и его потомки, напротив, были не только активными покровителями ортодоксальных монашеских наставников, но многие из них также сами стали монахами, получив посвящение и облачившись в монашеские одежды. Кроме того, они издали несколько указов, подтверждавших их заинтересованность в подавлении неортодоксальных практик, а также способствовал появлению образцовых монахов, знатоков литературы Винаи и сутр махаяны.

В противовес этим общепринятым представлениям, Петеч (Petech) показал, что Цалана Еше Гьелцен активно участвовал в переводческой деятельности и, по всей видимости, в более позднем возрасте стал монахом, поскольку по крайней мере один из колофонов к его переводам подтверждает, что он был лха-цуном, царственным монахом (здесь та же форма титулатуры, что и у лха-ламы Еше-O)114. Шестнадцать переводов, над которыми он работал, включают в себя одну из комментаторских тантр Гухьясамаджи, «Ваджрахридаяланкара-тантру», а также многие из наиболее важных работ, относящихся к системе практики Гухьясамаджи Джнянапады, в том числе и коренные работы самого Буддхаджнянапады115. Поскольку большинство из них было переведено совместно с Камалагухьягуптой, который работал с Ринченом Зангпо где-то после 996 г., то не вызывает сомнений, что эти переводы были завершены в первой четверти одиннадцатого столетия, причем в самом Тибете, т.к. ничто не указывает на то, что царственный монах когда-либо посещал Индию116.

Несмотря на это, тибетские историки неизменно игнорируют очевидные исторические факты, и даже в работах, посвященных истории Гухьясамаджи, таких как великая хроника Аме-шепа 1634 года, первенство в распространении на Тибете школы Джнянапада приписывается Ньен-лоцаве Дарма-драку, а Ринчен Зангпо, Смрити Джнянакирти и Ньо-лоцава Йонтен-драк в ней лишь иногда упоминаются117. Это странность усугубляется тем фактом, что поскольку на переводы Цаланы Еше Гьелцена повлияла терминология ньингмы, то они являются одними из немногих работ, где термин «великое совершенство» (rdzogs chen) встречается в писаниях, широко признанных каноническими118. Но даже когда апологеты ньингмы защищают этот термин, ссылаясь при этом на данные тексты, они избегают упоминать в обсуждениях Цалану Еше Гьелцена и всячески утаивают его заслуги. Это согласуется с более широким процессом попыток корректировки политических генеалогий с целью дезавуировать наследственную линию Юмтена. Хазод (Hazod) отмечает следующее: «В среде правящих династий иногда отрицался сам факт происхождения от Юмтена (Yum-brtan) и заменялся искусственно сконструированной генеалогией Осунгов (‘Od-srungs)»119. Считалось, что линия Юмтена имеет «нечистое происхождение» (rigs ma dag pa), поэтому легитимность его потомков была сомнительной до такой степени, что их нельзя было связывать с линией происхождения Осунга. То же самое по большому счету можно сказать и о религиозной деятельности в Центральном Тибете, поскольку упоминания о реальных достижениях линии Юмтена со временем практически полностью исчезли (за исключением нескольких колофонов), зато более поздним переводчикам и нововведениям с Запада было отведено самое почетное место.

Следует понимать, что высказывание о том, что первоначальное воздействие монахов кадампы на У-Цанг носило весьма ограниченный характер, относится только к середине одиннадцатого столетия, поскольку их влияние на учебную программу и жизненные ценности тибетских монастырей распространялось хоть и медленно, но верно. Уже в 1076 году, когда в Гуге под покровительством монарха был проведен местный собор, те, кто посвятил себя философским и доктринальным системам, увидели, что наконец-то наступает их время, поскольку на соборе доминировали монахи, обученные схоластической эпистемологии и логике. В конечном счете именно школа кадампа организовала и поддержала это направление тибетской интеллектуальной жизни, которое в значительной степени опиралась на переводы Нгок-ло Лодена Шерапа и других ученых кадампы. Несмотря на то, что этот поворот к схоластической науке вызревал несколько десятилетий, мы вскоре увидим, что уже к началу двенадцатого столетия – немногим более чем через полвека после смерти Атишы – учебная программа кадампы в Центральном Тибете стала частью доминирующего направления в буддийском обучении, чего никогда не наблюдалось ранее.

Наконец, ранние документы по истории буддизма в Тибете показывают, что Атиша не считался чрезвычайно важной личностью периода тибетского возрождения, по крайней мере, до конца четырнадцатого столетия. До тех пор, пока тема «ввысь из тлеющих углей» превалировала в большинстве тибетских исторических документов, основное внимание в них уделялось энергичности монахов Восточной винаи, а Атиша с кадампой располагались на заднем плане (как, впрочем, изначально и было)120. К пятнадцатому столетию после того, как Цонгкхапа взял на вооружение учебную программу кадампы, Атиша, ранее воспринимавшийся всеми как уважаемый бенгальский учитель, оказавший весьма скромное воздействие на тибетские монашеские институты, превратился в дальновидного целителя, обладавшего панацеей от духовной болезни тибетцев – этакого святого Иоанна, проливающего слезы в пустыне Тибета в предвкушении триумфа мессии Цонгкхапы. Начиная с пятнадцатого столетия и далее, акцент на особую значимость вклада Атишы постоянно усиливался, и истории движения Цонгкхапы почти всегда начинаются с упоминания огромного вклада бенгальского монаха в духовную жизнь Тибета121.

<< К оглавлению
Следующий раздел >>
Web Analytics