3.4 Конфликт на крыше мира

Дэвидсон Р.М. «Тибетский ренессанс: тантрический буддизм и возрождение тибетской культуры»

Монахи Восточной Винаи, конечно же, не могли недооценивать возможностей религиозных формаций, которые распространились по всем «четырем рогам» Тибета в отсутствие монашеского буддизма и которые благоденствовали в цитаделях, поместьях знати и некоторых древних храмах. У выживших элементов старого порядка было несколько направлений деятельности, которые не соответствовали привнесенным извне новым моделями Дхармы. К тому же старые наставники не понимали всей значимости этого возрождения, поскольку не считали, что религия понесла непоправимые утраты. Даже несмотря на то, что они сохранили, например, библиотечные материалы, ассоциируемые с некоторыми из старых храмов (т.е. те, что первоначально были спрятаны во времена гонений Дармы, а затем извлечены из тайников), их обвиняли в неправильном понимании этих текстов в новой обстановке. Хотя сторонники Восточной винаи обладали широкими политическими связями, подтверждаемыми экономическими активами и энергичными строительными программами, в Центральном Тибете начала одиннадцатого столетия они были вынуждены вступать во взаимодействие с остатками старых религиозных структур. При этом неизбежно возникали трения между новыми монахами и старыми устоявшимися общинами: архатами с узлами волос, бенде, нгакпа и смотрителями храмов различных мастей, многие из которых были хорошими практиками в эзотерической системе ньингмы.

Конфликт между новыми сообществами и общинами старого порядка иногда происходил в типично тибетской манере: одна из групп накладывала заклятья на другую. В этом плане показательна одна история, приведенная в двух хрониках Деу.

«В те времена Кхьюнгпо Сенге Гьелцен, Бе Гьелва Лотро и Нгенлам Гьелве Вангпо, три мантрина (нгакпа), вступили в союз с некоторыми монахами. Раньше новые общины и мантрины с почтением относились друг к другу, но Лоцун и Бацун уничтожили саму возможность воздавать дань уважения [мантринам]. Итак, трое мантринов расстроились и совершили акт злого колдовства. Однажды ночью они обрушили на Лоцуна три молнии, но поскольку он спал под какими-то писаниями, то он не погиб»⁸².

Камнем преткновения в этом эпизоде является то, что Лотон Дордже Вангчук (здесь его называют Лоцун) и Бацун Лотро (еще один из «людей из У-Цанга») вмешались в устоявшуюся практику новых монахов и мантринов старой школы, отдававших дань уважения друг другу. По стандартам тибетского этикета, различные группы верующих должны были обмениваться сложными приветствиями и следовать иерархии, основанной на социально одобренных градациях аристократизма, старшинства и духовности. Однако, согласно монашеским буддистским стандартам все эти мантрины являлись мирянами, а ни один монах не может себе позволить хоть в чем быть ниже мирянина, ибо монах оставил мир и по этой причине его социальный статус выше любого, не принявшего монашества. В ответ мантрины обратились к сфере колдовства и магического возмездия, но Лотон, который в их глазах являлся истиным виновником произошедшего, был спасен текстом со словом Будды.

По мере приближения одиннадцатого столетия нарастающее давление восточных монахов все больше обостряло такие конфликты, и, конечно, не все они разрешались с помощью магических действий. «Колонный завет» (bKa’ ‘chems ka khol ma) отражает события ранней истории вокруг и внутри самой Лхасы, хотя при этом он очень скудно описывает гражданские отношения между различными религиозными сообществами одиннадцатого века. Текст, выдаваемый за слова первого императора Сонгцена Гампо, использует литературную технику пророчества для описания недавней истории, выбрав в качестве главной темы отношения различных групп верующих к образу Авалокитешвары Джово, установленному в храме Джокханг в Лхасе:

«Затем в этих группах появится много монахов, и многие бодхисатвы среди них будут делать подношения и помогать в почитании этого образа [Джово]. Они будут [строить и] поддерживать храмы во всех направлениях и будут правильно практиковать благочестивое поведение.

Но затем там появятся бенде, порождение дьявольского семейства. Споря с группами верующих, они будут их оскорблять и низвергать. Бенде осадят Нежи (в Лходраке), возведя насыпи и укрепления. Копьями они будут пронзать монахов и метать в них оружие в виде дисков. Затем эти бенде будут грабить храмы [монахов], сражаясь с настоятелями за сосуды для подношений»⁸³.

Не вызывает сомнений, что такие инциденты действительно имели место, поскольку тибетцы время от времени прибегали к насилию для разрешения конфликтов религиозного характера. Это борьба не была однонаправленной, поскольку монахи Восточной винаи были весьма напористы в захвате храмов и отличались пренебрежительным отношением к религиозной деятельности других. Лотана даже обвиняют в том, что он отравил в 1035 году Шенчена Лугу, самого известного из ранних бонских открывателей «текстов-сокровищ», хотя данное голословные обвинение является довольно поздним и выглядит весьма сомнительно⁸⁴. Даже если это неправда, такое утверждение наглядно свидетельствует о напряженности между конкурирующими религиозными группировками десятого – одиннадцатого столетий.

Противостояние между этими группами на самом деле являлось конфликтом духовных ценностей и моделей религиозности. Мантрины-миряне представляли сплав имперской династической и аборигенной тибетской идеологий, в основе которых лежало единство духовного и светского: для них боги и цари Тибета были столь же значимы, как и будды Индии⁸⁵. Этот тип мудреца опирался на политическую и религиозную власть, унаследованную им благодаря потомственной связи с родовыми аристократическими линиями. Считалось, что такие линии ведут свое происхождение от какого-либо местного клана, являвшегося божественным по своей природе, поскольку ему принадлежала определенная горная долина, где он контролировал обитавших там духов. Мантрины считали свои домашние храмы цитаделями религии и полагали, что на них возложена обязанность совершать обряды для ближайших к ним сообществ богов и людей, над которыми они имеют как религиозную, так и светскую власть (эти два понятия у них считались неразделимыми). Они видели, что, когда начались проблемы, вызванные деятельностью Дармы Три Удум-цена, монахи бежали из У-Цанга, в то время как мантрины остались на своих территориях, сохраняя тайные практики и защищая Центральный Тибет все время, пока в нем царил хаос.

В противоположность им, монахи представляли теоретические эгалитарные ценности, поскольку любой кандидат, независимо от происхождения, мог получить религиозную власть посредством ритуальной аутентификации (ординации), а не вследствие родовой принадлежности. Хотя на самом деле большинство монахов принадлежало к великим древним кланам Центрального Тибета, их притязания на религиозную власть проистекали из их ординации и обетов безбрачия, из их усилий создать стабильность и гармонию в возрождении Учения, а также из экономических и институциональных преимуществ, которые постепенно накопились у них с момента прибытия в Центральный Тибет. Еще не зная о том, что индийский буддизм уже наметил пути непростого примирения между эзотерическими мирянами и схоластическими клерикальными сообществами, официально именуемое «формулировкой требований тройственной дисциплины» (trisamvara), большинство тибетцев не имело понятия о методах принятия решений при рассмотрении противоречий между представителями мирян и монахов⁸⁶. В итоге идеология тройственной дисциплины была официально представлена им Атишой в середине одиннадцатого столетия, но это уже были времена расцвета деятельности переводчиков.