Дэвидсон Р.М. «Тибетский ренессанс: тантрический буддизм и возрождение тибетской культуры»
<< К оглавлению |
Следующий раздел >> |
Лучшая отправная точка для обсуждения последующего периода раздробленности – это попытка понять, чем было то, что мы называем «Тибетом», в девятом и десятом столетиях. Наши источники – а в основном это более поздняя и неполная смесь дворцовых текстов, историй распространения Дхармы и агиографий – демонстрируют ту же неуверенность в отношении периода с середины девятого по конец десятого веков, что и авторы флорентийского Возрождения в отношении эпохи, предшествовавшей их собственной. В обоих случаях этот исторический период видится мрачным и разобщенным, с довольно скудными свидетельствами положительной активности. Хотя у нас есть несколько перечней имен имперских наследников, мы мало что знаем об их деятельности или интересах на протяжении нескольких десятилетий, помимо предполагаемых действий по поддержанию ими наследственной линии и самосохранению. Более поздняя литература упоминает о существовании храмов имперского династического периода, сохранившихся в разной степени ветхости, но положение тибетского народа в целом так и остается неясным. Списки линий передачи традиций сакьяпа и ньингма отслеживают имена конкретных людей, в том числе и живших в этот период, но за некоторыми заметными исключениями они так и остаются всего лишь именами без каких-либо подтверждений их деятельности или даже без агиографических повествований. Почти полное отсутствие постдинастических царских эпиграфических надписей, хронологически достоверных текстовых материалов и каких-либо конкретных упоминаний Центрального Тибета в китайских летописях этого периода не позволяет понять действительное положение дел в У-Цанге тех времен.
Одна из основных максим исторической науки гласит, что отсутствие надежных свидетельств порой приводит к неверным выводам, и наглядным тому примером является общепринятый подход к временам раздробленности Тибета. Из-за скудости информации нас несколько шокирует тот факт, что мы должны воспринимать Центральный Тибет конца девятого и большей части десятого столетий как место, где могли происходить важные исторические события. Сонгцен Гампо и его клан вписали Тибет в историю Азии, добившись высокой степени единства столь многочисленного и столь динамичного населения, что оно смогло устрашать и сдерживать даже великую китайскую династию Тан. Более того, на протяжении всей имперской династии выдающиеся деяния Сонгцена Гампо периодически повторялись его преемниками. Беквит (Beckwith) установил, что между 618 и 842 годами Тибет был одним из самых грозных вооруженных азиатских государств Азии, а его армия по своей силе была вполне сопоставима с более поздними тангутскими, киданьскими, уйгурскими и монгольскими войсками, господствовавшими в Азии с двенадцатого по пятнадцатый века2. Когда имперская династия рухнула, вполне очевидно, что с населением Тибета не произошло какой-либо мальтузианской катастрофы (иначе нам бы пришлось считать, что оно полностью возродилось спустя всего столетие). Конечно, демографическая база могла иметь чистую потерю населения в течение некоторой части этого периода. Однако, учитывая разбросанность расселения на обширных географических территориях, весьма сомнительно, что это было более нескольких процентов, и поэтому не должно было в целом повлиять на общую численность населения.
Мало что известно о том, в каком виде пребывал тибетский буддизма со второй половины девятого и до конца десятого столетий, а также какие формы имели религиозные обычаи в целом. Большая часть информации об имперской династии указывает нам на то, что буддизм был религиозным учением имперского двора и аристократии определенных кланов, поэтому теперь он перешел во фрагментарную форму и сохранялся только при дворах некоторых правителей, претендующих на монархическое происхождение3. Похоже, что в целом народ был осведомлен о сущности буддийских принципов, и это оказывало определенное воздействие на деревенскую и кочевую жизнь, но большинство тибетцев, похоже, продолжало придерживаться тех форм религии и культуры, которым они следовали до внедрения монаршим двором буддийского учения. Не вызывает сомнений тот факт, что даже довольно скудные сведения из темных времен и последовавших за ними годов указывают нам на успехи, достигнутые буддистским литературным языком, поскольку во владениях феодальных князей он стал общепризнанной манерой речи при изложении мифов о кланах и их наследственных линиях4. Фактически, именно в этих раздробленных княжествах аристократия поддерживала пламя дхармы и распространяла мирские практики среди населения. По-видимому, ограниченные своими владениями кланы как раз и были той самой необходимой для буддизма почвой, благодаря которой он смог снова вернуться к жизни, как огонь из, казалось бы, погасших углей.
Неоценимой помощью для наших исследований падения династии в 842 г. н.э. (и периода раздробленности в целом) стала публикация в течение последних трех десятилетий в Тибете и на Западе огромного количества тематических документов. Что характерно, эти материалы демонстрируют необычайно широкий диапазон в вариациях дат и действий, приписываемых главным действующим лицам. Но, как заметил Туччи (Tucci), поскольку история Тибета является лишь подкатегорией в истории тибетского буддизма, даже эти новые материалы мало что сообщают о событиях, последовавших за падением имперской династии5. На самом деле, ранние тибетские исторические источники порой являются не более чем перечнями персон наследственных монархических линий, такими как, например, опубликованный в Дуньхуане Хакином (Hackin), и даже на политической арене большей части двенадцатого столетия основным историческим жанром по-прежнему были простые списки монархической генеалогии6.
Возможно, что одной из причин столь ограниченного внимания к данной теме является чувство неловкости части религиозно ориентированных писателей, которым было ясно, что именно буддистская деятельность способствовала полному упадку династии. Слишком активная пробуддистская позиция Релпачена стала одной из основных причин вероломного убийства тибетского императора, произошедшего где-то в 840/417 гг. Согласно источникам Релпачен заявлял, что его предшественники следовали трем обязанностям императора: строительству и содержанию храмов на средства империи, обеспечению счастливой жизни тибетского народа и ведению войн с врагами имперского Тибета. В то время как предыдущие императоры обычно выполняли только одну из этих обязанностей, а может быть даже две или все три, но поочередно, Релпачен собрался реализовывать все три одновременно – надежный способ добиться бюджетного дефицита и вызвать чувство ревности у бюрократов8. Релпачен нанял целое бюро ученых для внесения орфографических изменения в грамматику тибетского языка, которые были инициированы в 812 году его предшественником Сеналеком (Sénalek, он же Tridé Songtsen – прим. shus), но приостановлены, поскольку это потребовало бы переписывания огромного количества рукописей. Данное мероприятие было очень затратным и в дальнейшем повлекло за собой расходы не только на бумагу и чернила, но и на золото и серебро для шрифтов особо ценных собраний9. Помимо этого Релпачен заказал завершение каталогов для трех имперских собраний во дворцах Денкар, Чимпу и Пангтанг, а также переводы новых материалов под эгидой индийских наставников10.
С этой же целью он начал строительство или реконструкцию тридцати имперских храмов, расположенных по всей территории государства. Некоторые из них и до этого финансировались имперской властью, но теперь были включены Релпаченом в его новую программу11. Десять из них находились в Центральном Тибете, где его предшественники уже построили первый великий монастырь Самье (ок. 780 г.), а также несколько десятков других храмов. Однако двадцать храмов были заложены Релпаченом в восточном или северо-восточном Тибете, и они стали ключевыми местами для будущего возрождения буддизма в следующем столетии. Первым следствием такого расширения области деятельности буддистского духовенства стал набор большого количества монахов, сопровождавшийся особыми требованиями по обеспечению их жизнедеятельности. К примеру, содержание одного монаха возлагалось на семь семей.
Релпачен также отметился тремя великими декларациями12. Согласно им, во-первых, не должны переводиться тексты никаких других Винай кроме муласарвастивадинской и следует завершить перевод всех частей именно этой Винаи. Во-вторых, не должны переводиться вообще никакие тантры13. Наконец, все меры и веса империи должны были быть заменены на те, что использовались в Центральной Индии, таким образом весь товарооборот, от зерна до золота, переводился на новый индийский стандарт. Все эти три меры были направлены на усиление прежней имперской политики, поскольку тибетские императоры усердно стремились сохранять единообразие буддистской практики, основанной на декламации сутр махаяны и посвященной поддержке безбрачного духовенства (последнее, возможно, для того, чтобы избежать появления харизматичных аристократических конкурентов). Тантрическая литература, особенно не в меру антиномианистские махайога-тантры, считалась дестабилизирующей, при этом самый ранний из сохранившихся «Заветов клана Ба/Ва» (dBa’ bzhed) сообщает, что дед Релпачена Трисонг Децен также полностью запрещал переводы тантр14.
Отображаемые тантрическими мандалами социально-политические формы могут показаться вполне адаптируемыми для их использования единовластными монархами. Однако, на самом деле поддерживаемое ими распределение власти посредством сложной феодальной системы квазинезависимых вассалов с имперской точки зрения выглядело довольно сомнительным. Кстати, последующая тантрическая ритуализация Тибета в эпоху возрождения на деле подтвердила обоснованность опасений монархов по поводу возникновения сепаратистских устремлений. Со своей стороны, тибетские императоры были склонны ограничивать эзотерические проявления культом Вайрочаны, в котором в одинаковой мере присутствовали компоненты и сутры, и тантры15. Тантрическая литература, которую они действительно поддерживали, была строго институциональной по своему замыслу и, вне всякого сомнения, использовалась в имперских целях16. Следствием таких ограничений на перевод тантрической литературы (хотя они никогда полностью не соблюдались) стало то, что период правления династии был временами переводов великих сутр с китайского и санскрита. Не менее важным было использование индийских мер и весов, поскольку Релпачен подсчитал, что экономическое процветание Центрального Тибета тесно связано с трансгималайской торговлей. К сожалению, Релпачен слишком поздно обнаружил, что тибетский император все-таки не так могущественен, как Будда Вайрочана, и пал от ножа убийцы примерно в 840/41 году.
Подпитываемый народным негодованием по поводу таких умопомрачительных расходов, а также стремительных перемен в традиционной культуре, последний из настоящих императоров Дарма Три Удум-цен (т.е. Ланг Дарма, ок. 803–842 гг.), начал кампанию против укоренившейся власти буддистского духовенства, при этом общепризнанные исторические записи изображают подавление им буддизма в весьма драматических тонах17. Нам рассказывают, что вначале в течение шести месяцев Дарма вежливо поддерживал деятельность буддистов, но его министрам удалось добиться назначения на официальную должность Ба Гьелпо Тагны из могущественного клана Ба. Ба Гьелпо Тагна предпринял ряд действий, противоречащих заповедям Будды. В результате на Лхасу обрушились заморозки и град, возникли болезни, поразившие посевы, а вслед за этим начались голод, человеческие эпидемии и эпизоотии скота. Увидев все это, Дарма обратил свой разум против Дхармы и, согласно религиозной точки зрения, стал одержим демоном. В течение последующих шести с половиной месяцев он назначал злонамеренных министров, которые закрывали храмы, сжигали книги, лишали монахов сана, что заставляло оставшихся верующих спасаться бегством в Индию, а также в Кхам и даже Синьин, расположенный на северо-востоке Тибета у границы с Китаем.
Однако, любую критическую оценку кампании Дармы против духовенства следует рассматривать в свете другой антибуддистской кампании, имевшей место в современной ему Азии: преследовании буддизма при императоре Уцзуне. Немилость этого танского правителя к духовенству выплеснулась наружу также в 841 году – в то же время, когда начались гонения Дармы – и завершилась полным подавлением буддистской религии в 845-846 годах, причем закончились эти репрессии только в связи со смертью Уцзуна в 846 году18. Очевидно, что совокупной причиной обоих этих религиозных гонений стало: выпадение доходов от поместий, контролируемых буддистами; снижение поступления подушных налогов из-за широкого распространения буддистских сертификатов посвящения (монахи, а также монастыри и их владения освобождались от налогов – прим. shus); уменьшение авторитета аристократической власти на фоне роста влияния буддистских публичных деятелей; а также чрезмерные расходы на буддистскую ритуалистику и монашескую деятельность. Кроме того, в Тибете империя не росла, а оставалась статичной, сохраняя при этом очень большую армию и испытывая острую нехватку новых ресурсов.
Хотя с точки зрения монахов Дарма, возможно, и был одержим демоном, на самом деле его «подавление», скорее всего, было попыткой как-то компенсировать масштабные капитальные затраты, производившиеся в интересах как военных, так и духовенства. При этом ему пришлось столкнуться с истощающейся ресурсной базой и ощутить утрату могущества имперской власти, находясь под постоянным давлением со стороны как пробуддистских, так и антибуддистских кланов19, которые уже начали преследовать свои собственные интересы (также они поступали и во времена гонений Уцзуна в Китае). Текущая повестки дня довольно быстро стала ассоциироваться с конкретными клановыми позициями и постоянно укреплялась в этом направлении из-за взаимного антагонизма, перемежающегося с небольшими попытками сближения. Последнее происходило по той причине, что аристократические семьи, союзные с какой-либо из сторон, опасались в случае поражение утраты не только своего положения, но и собственного поместья. Поэтому не вызывает сомнений, что большинство разрушений религиозных объектов происходило вследствие набирающей обороты клановой междоусобицы, которую спровоцировал Дарма, и которая быстро вышла у него из-под контроля.
<< К оглавлению |
Следующий раздел >> |
