·······································

·······································

5.4. Маргинальная топография сиддхов

Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению
Следующий раздел>>

Таким образом, литературные и эпиграфические свидетельства дают основание полагать, что термин «сиддха» (siddha) в предсредневековой и средневековой Индии обозначал спектр религиозных методов и связанного с ним поведения. По большей части такое поведение могло быть аскетическим (tapas, тапас) и выражаться в стремлении достичь личного контроля либо над кармическими препятствиями (как у джайнов), либо над другими видами преград (как в большинстве традиций). Эти повествования не обязательно содержат в себе описания культов квазибожественных фигур сиддхов, которые наслаждаются пребыванием в сфере вне чувств и выше облаков. При том, что божественные цели  упоминаются в них время от времени, происходит это в основном в контексте видьядхаров (vidyadhara), а не cиддхов. Вместо этого источники описывают субкультуру людей, чья очевидная цель состояла в обретении власти или могущества и оказании сомнительных по своей этической природе услуг правителям, военачальникам и придворным в их стремлении к власти, богатству, доходам или женщинам легкого поведения. Услуги включали в себя предсказания, управление духами и демонами, изготовление любовных зелий, приращение богатства, магические или реальные убийства и множество других практик, которые не ведут к небесному освобождению. У нас нет резона полагать, что сиддхи непременно принадлежали к каким-то своеобразным культам, имеющим отношение к Шиве, Будде, Вишну, Деви, Сурье или любому другому локальному или пан-индийскому божеству (хотя любой из этих богов мог оказаться каким-то образом ассоциированным с ними), поскольку выбранными ими объектами ритуального умиротворения являлись демоны (raksasa, ракшаса), призраки (pisaca, пишача), духи мертвых (preta, прета), духи деревьев (yaksa/yaksi, якша/якши) и вампиры (vetala, ветала), обитавшие на погребальных землях, в лесах и на глухих окраинах государства. Вне их экзотических выступлений при дворе перед своими покровителями, сиддхов обычно ассоциируют с преступниками (manava, манава), местными племенами (atavi, атави), алхимиками (dhatuvadin, дхатувадин), драматическими труппами (nartikas, нартикас) и шпионами. В этом смысле категория «сиддха» является логическим следствием средневековой цивилизации, в которой доминировала забота (а иногда и навязчивая идея) о статусе, иерархии, политической мощи, религиозной власти, а так же личная беспринципность. Соответственно, к превращению в сиддхов чаще всего стремились люди не имевшие по рождению (или по воле случая) узаконенного положения в обществе и места в социальной иерархии.

Нельзя сказать, что эти сиддхи не имели идей относительно их собственного религиозного самоопределения, но с другой стороны и нет никаких данных, подтверждающих модель, согласно которой сиддхи воплощали в себе новейшую несектарную квазиунитарную идею экстраперсональной и транскультурной религии. Такие персонажи, даже если они иногда изменяют своей религиозной идентичности, часто демонстрируют громогласную преданность, являясь членами той или иной группы. В связи с этим, общей чертой всех сиддхов было то, что они часто очень активно выступали в поддержку той фракции, к которой они примыкали в данный момент: шиваитов (saiva), буддистов (bauddha), вишнуитов (vaisnava), каулов (kaula), джайнов (jaina), сауров (saura), а также последователей племенных или кастовых культов. Тем не менее, нельзя недооценивать и их личную преданность, а их тантры содержат много сильной и потенциально смертоносной полемики. Несмотря на наличие фактов терпимого отношения к другим традициям, имеющиеся свидетельства говорят нам о том, что личная аттестация сиддха проходила путем проверки его преданности своей религиозной линии, и йогин (чаще всего мужчина) достигал успеха посредством своей приверженности к беспринципному использованию других для своей собственной выгоды.

Такая способность приспосабливаться к различным обстоятельствам, в свою очередь делала сиддху объектом почитания и источником защиты, так как его способности (не обремененные абстрактными этическими стандартами) могли быть направлены как на получение выгоды, так и на защиту других социальных групп, особенно тех, кто имел с ним общую локальную или этническую принадлежность. Из-за своих особых способностей воздействовать на призраков и других духов, сиддхи стали защитниками от различных болезней, вызываемых персонажами дьявольского пантеона индийского фольклора. И существующая поныне, и историческая практики подчеркивают прямую связь святых подвижников с амулетами и ритуалами, выполняемыми как для защиты от болезней, так и для обеспечения общей благоприятности в человеческой деятельности. Во многих местах Северной Индии ассоциирование некоторых болезней (особенно малярии) с вредоностностью призраков делало защиту сиддхов особенно востребованной (47). Исторически, сиддхи помогли диагностировать болезни и обеспечивали решения местных проблем посредством использования маленьких детей (особенно девственных девочек (kumari, кумари)) в качестве субъектов, вводившихся в состоянии духовной одержимости (avesa, авеша), и такие же практики описываются в текстах за авторством Амогаваджры (Amoghavajra) еще в 8-ом столетии н.э.(48). Таким образом сиддхи использовали детей в качестве медиумов для контроля, управления и подчинения призраков, вызвавших болезнь.

Слово «siddha» стало употребляться как элемент в именах собственных главным образом в период раннего средневековья. Такое использование отражает склонность тогдашних индийцев к употреблению несущих силу и священность названий в целях личной защиты, получения выгоды или подражания сильным мира сего. Эти имена особенно характерны для дарителей, ремесленников или писцов, о чем свидетельствует обнаруженные эпиграфические надписи. Кроме того, они полностью меняют более раннее грамматическое значение слова «сиддха» как прилагательного (например Сиддхартха, Siddhartha) на существительное в именах, подобных Санасиддха (Sanasiddha) (что, возможно, означает «Главный сиддха»), которое носил муж буддистки-мирянки, сделавшей несколько пожертвований в 450–451 г.г. н.э. и упомянутой в надписи в Санчи (Sanchi) (49). Точно так же датируемая 1204 годом н.э. надпись в храме Байджнатх (Baijnath), расположенном в Долине Кангра (Kangra Valley), определенно указывает, что один из членов семьи дарителей был торговцем по имени Маньюка (Manyuka), сыном Сиддха (siddhaputra, сиддхапутра) (50). Другие имена из этой же надписи отражают распространение средневекового пракрита, что видно по сжатию суффикса -pada до -pa/pā (подобное отмечено и у буддистов). Еще одна надпись, обнаруженная в Пратапгархе (Partabgarh) и датируемая 946 веком н.э., содержит перечень пожертвований и подписана Сиддхапой (Siddhapa), сыном Сатьи (Satya) (51). Подобная же надпись расположена на «бюсте» (mohra, грудное изображение без рук – прим. shus) богини Суджунидеви (Sujunidevi) в храме Парашурамы (Parashurama) в Нирманде (Nirmand, Химачал-Прадеш) и содержит имя изготовившего его в 1026 году н.э. мастера Сиддхапы (Siddhapa) (очевидно искусного создателя латунных и бронзовых изделий) (52). Интересно отметить социальное положение этих людей, носящих в своем имени слово «siddha», поскольку они без сомнения не относились к нормативной брахманской среде, питавшей отвращение к физическому труду. Смысловое значение таких имен очевидно было призвано показать подлинность происхождения их носителей от сиддхов, перед могуществом и святостью которых они преклонялись.

Отдельные места, где предположительно сохранилась система взглядов и понятий сиддхов (siddha), обнаружены в различных областях современной Индии, а лично я особенно хорошо знаком с культами сидхов (sidh) Химачал-Прадеша. Под словом «сидх» (sidh) (современная северо-индийская народная трансформация термина сиддха (siddha)) в данном случае понимаются все без исключения святые подвижники, обладавшие великим могуществом (хотя огромное множество из этих «святых» являются полностью мифическими персонажами) (53). Если говорить более конкретно о почитании сидхов в Химачал-Прадеше, то необходимо упомянуть такие значимые фигуры как Баба Балак Натх (Baba Balak Nath) и Баба Деот Сидх (Baba Deot Sidh). В то время как фотография изображения первого представлена на Илл. 9, образ второго, согласно Campbell, преимущественно «представлен по всей Кангре (Kangra, северо-западный дистрикт штата Химачал-Прадеш – прим. shus) квадратным камнем, на котором вырезано изображение двух стоп» (хотя я видел такие изображения и в других местах Северной Индии). Campbell указывает, что «в основном полем его деятельности является человеческая фертильность, удои коров и здоровье в целом, то есть защита от нападений призраков и злых духов. Для этого существуют специальные амулеты (называемые asinghi, асингхи), часто содержащие освященную рукописную мантру, которые его почитатели носят сами и надевают на своих детей». (54).

Илл.9. Сидх Шри Баба Балак Натх из Химачал Прадеша, уличное святилище в Дели, 1985 г. (Ronald M. Davidson)

Отпечатки стоп (footprints) других сидхов (sidh) повсеместно присутствуют в Химачал-Прадеше, Пенджабе, Раджастхане, Гуджарате и Уттар-Прадеше. Сидхи также могут называться «бирами» («bir», от санскритского «vira» – герой) и почитаться в виде альтернативных образов: конических ярко-красных (цвета киновари) холмиков высотой один-два метра, на которые во время празднеств устанавливаются маски или «бюсты» (mohra, мохра) (55). И отпечатки стоп, и маски являются своеобразной точкой пересечения народного искусства, обычаев оседлых племенных сообществ, культов святых подвижников, почитания амулетов и устной литературы.

Тем не менее, некоторые сидхи (sidh) представлены хорошо развитой иконографией, а детально проработанные агиографические («житийные») или мифические циклы их литературы объединяются вокруг их подчас комической деятельности (56). Одним из моих любимых персонажей является Баба Кот (Baba Kot) – сидх (sidh) из дворца Дамдама (Damdama palace) в старом королевстве Манди (Mandi) в Химачал-Прадеше, который является покровителем полукочевого племени гадди (gaddi), составляющего большую часть населения этого региона (57). Образ Баба Кота (Baba Kot), имя которого означает «Отеческая крепость» (в тесте «Father Fort» – прим. shus), сформировался в результате создания мифа на базе образа реального сиддха (siddha) и к настоящему времени Баба Кот стал божеством, выступающим связующим звеном между местным населением и их будущим благосостоянием или удачей. Устное предание обычно представляет его путешествующим в компании со своим комичным дружком Нарсингхом (Narsingh), и их статуи в настоящее время расположены рядом в храме на верхнем этаже дворца Дамдама (Damdama palace), построенного в 17-ом столетии королем Манди (Mandi) Сураджем Сеном (Suraj Sen). Эти два персонажа стали главными действующими лицами целого ряда легенд и баллад племени гадди, в которых доблесть и храбрость Баба Кота описывается на фоне комических выходок его друга. Баба Кот изображается как божественный шиваитский святой из племени гадди (birbaba, бирабаба), с короной на голове, трезубцем и черепом в руке; его шея обвита змеей и на ней висит гирлянда черепов. Рядом с ним располагается круглый камень с шестьюдесятью четырьмя миниатюрными парами отпечатков стоп, олицетворяющих йогини. В свободное от подвигов время он курит кальян, а умиротворяющими его подношениями являются марихуана и алкоголь, которые могут быть преподнесены ему в определенные дни недели. В свою очередь Баба Кот наставляет на истинный путь людей, которые с него сбились (буквально и фигурально), и держит в страхе призраков, гарантируя здоровье обитателям дворца. 

Следующий раздел>>
Web Analytics