·······································

1.2 Португальская административная система

<< К оглавлению книги «Очерки экономической истории Шри Ланки»
Следующий раздел>>

Административная система в средневековом Цейлоне в основном сложилась задолго до прихода европейцев. Согласно исследованиям цейлонских ученых, во главе средневековых феодальных государств Цейлона стоял король (бхупати), одновременно являвшийся и главой буддийской или индуистской церкви [см. 233, с. 298-299].

Если некоторым правителям Цейлона удавалось объединить разрозненные феодальные княжества в единое государство, то они присваивали себе высший титул – чакраварти, т. е. император, или верховный правитель [см. 12, т. 2, с. 97, 115, 141].

При дворе короля имелся совещательный орган – раджагана, т. е. совет, состоявший обычно из самых преданных феодалов [см. 12, т. 1, с. 181, т. 5, с. 21]. Один из приближенных к королю феодалов отвечал за состояние казны [см. 12, т. 3, с. 151-152, т. 4, с. 256-258], другие отвечали за состояние и распределение королевских земель, за личную охрану короля, транспорт, библиотеку [подробнее см. 166, с. 529-543; 233, с. 297-299]. При дворе были должности главного судьи, главного астролога.

Для осуществления функций управления территория каждого феодального государства была разделена на провинции (дисавани). Во главе каждой из них стоял наместник (дисава), имевший в своем подчинении аппарат гражданской и военной администрации. Дисавы, назначавшиеся королем обычно из числа приближенных или родственников, обладали в своей провинции почти неограниченной исполнительной и законодательной властью. В мирное время они назначали и контролировали более мелких чиновников, наблюдали за выполнением указов короля, за сбором установленных налогов и т. д. Дисава должен был присутствовать на судебных разбирательствах, когда затрагивались имущественные интересы отдельных феодалов или когда решались вопросы серьезных гражданских правонарушений.

Дисавам подчинялись также военачальники крупных военных подразделений (мудальяры), а последним, в свою очередь, – командиры более мелких военных подразделений (аратчи). Местные солдаты (ласкарины) представляли собой особую прослойку крестьян, поскольку владели выделенными им за военную службу участками земли. В мирное время эти солдаты занимались сельским хозяйством и одновременно выполняли ряд полицейских функций: предупреждали о наступлении противника, ловили сбежавших рабов и т. д. [см. 217, с. 35]. С началом войны они обязаны были немедленно явиться на службу, имея при себе оружие и небольшой запас продовольствия [см. 112, с. 106].

Подобная военная система, видимо, была достаточно эффективной, так как позволяла очень быстро собирать крупные – по масштабам Цейлона – военные подразделения. По данным цейлонской средневековой хроники «Раджавалия», в междоусобных войнах и в сражениях с иноземными захватчиками нередко выступала армия численностью до 9 тыс. человек. На вооружении было не только разнообразное холодное, но и огнестрельное оружие местного производства; для подрыва крепостных стен широко использовался порох; мощной ударной силой армии цейлонских правителей были боевые слоны [см. 13 с. 74-75, 78-87].

Каждая провинция делилась на несколько областей – коралов. Во главе области стоял чиновник (видана), назначавшийся наместником провинции. Видана обладал теми же административными функциями, что и дисава, но на более ограниченной территории. В его распоряжении имелся небольшой штат чиновников, выполнявших организационные и секретарско-бухгалтерские функции. Сам видана для осуществления контроля за выполнением приказов вышестоящих чиновников и короля обязан был регулярно совершать инспекционные поездки по стране [см. 112, с. 69-73].

Области делились на административные районы (патту), в состав которых обычно входило несколько деревень. Чиновники, стоявшие во главе района, были непосредственно связаны со старостами деревень, которые подчинялись этим чиновникам.

Никакого жалованья цейлонские чиновники не получали. Вместо него им давались «в кормление» одна или несколько деревень (в зависимости от занимаемого поста) с правом взимания земельной ренты, которую для них собирали специальные управляющие или непосредственно старосты деревень. Каждому рангу чиновников соответствовал не только размер землевладения, но и определенный тип одежды, домостроения и т. д. Например, крупные чиновники обладали привилегией пользоваться паланкинами [см. 176, с. 14].

Эта система составляла своего рода костяк цейлонской феодальной администрации. Поэтому с установлением своего господства на Цейлоне португальские колонизаторы не стали ломать существовавшую систему административного управления, а попытались приспособить ее к своим политическим и экономическим интересам. Именно на это обстоятельство обратил внимание К. Маркс, в свое время интересовавшийся некоторыми вопросами социально-экономического развития Цейлона. «Когда португальцы, – подчеркнул он, – овладели южным морским районом острова, то заняли положение туземных королей, которых они вытеснили, и приняли их финансовый и административный аппарат в том виде, в каком он существовал» [3ar с. 136].

Имеются данные, что не только низшие и средние, но и многие высшие посты в провинциях португальцы оставили в руках местной феодальной аристократии, пользовавшейся всеми привилегиями, которые у нее были и до прихода колонизаторов. Более того, по мнению английского историка X. Кодрингтона, «местные феодалы при португальцах получили даже несколько большую власть на местах, нежели та, которую они имели при сингальских королях» [141, с. 129].

Объяснялось это в значительной мере тем, что позиции португальцев на первом этапе колониальной экспансии еще не были достаточно прочны и поэтому они вынуждены были искать социальную опору среди господствовавшего класса местных феодалов. Многие из этих феодалов занимали видные посты в системе королевской администрации уже на протяжении ряда поколений и пользовались значительным авторитетом. Сохранив за феодалами всю полноту власти и привилегии, португальские колонизаторы тем самым привлекли их на свою сторону и одновременно получили возможность использовать их власть и всю административную систему в целом в своих интересах.

Пожалуй, наиболее важное и единственное изменение, осуществленное португальцами в системе администрации на Цейлоне в конце XVI – начале XVII в., было связано с тем, что право назначения чиновников на высшие посты было передано португальскому генерал-капитану, подчинявшемуся непосредственно вице-королю Португалии, резиденция которого находилась в Гоа.

Столицей португальских владений на Цейлоне стал г. Малвана [112, с. 75]. В руках генерал-капитана, таким образом, сосредоточивалась огромная власть: в его ведении находились также военное, финансовое и налоговое управления. Иными словами, генерал-капитан присвоил себе все административные права, ранее принадлежавшие королю. Естественно, он стал требовать и выполнения всех ранее принятых обычаем обязательств перед королем, вплоть до соблюдения норм этикета [112, с. 77].

Некоторые местные чиновники, занимавшие до этого высшие посты на административной и военной службе, стали постепенно заменяться португальскими чиновниками. Но чтобы не вызывать недовольства у феодальной аристократии, наиболее влиятельные их представители приглашались от имени португальского короля в Гоа или даже в Лиссабон на постоянное местожительство, где им давали почетные титулы, высокое жалованье и пенсии [112, с. 80]. Подобное приглашение было крайне лестным, такой чести удостаивались только избранные. Отказаться от подобного приглашения было не только очень трудно, но практически и невозможно. После отъезда того или иного местного феодала его пост отдавался одному из высших чиновников португальской администрации. Таким образом, к началу XVII в. португальцам удалось незаметно завладеть всеми высшими постами на военной и административной службе [112, с. 78], но средние и низшие звенья этого аппарата по-прежнему оставались в руках местных феодалов.

Важное изменение в португальской системе административного управления на Цейлоне было связано с выделением иа нее департамента финансов в качестве отдельной независимой организации. Основная функция этого департамента заключалась в изыскании новых поступлений в казну колониального аппарата и контроле за расходованием этих средств. При этом начальник департамента финансов был совершенно независим от генерал-капитана. Будучи по занимаемой должности намного ниже последнего, начальник департамента финансов подчинялся только вице-королю в Гоа и в силу этого нередко отказывал главнокомандующему в предоставлении средств на цели, которые не были предусмотрены высшей колониальной администрацией [112, с. 85]. Таким образом, департамент финансов не только занимался изысканием новых поступлений, но и проводил определенную финансовую политику, которая разрабатывалась чиновниками колониального аппарата в Гоа.

Пытаясь уменьшить расходы на содержание военно-административного аппарата в колонии, португальцы стремились удержать своих солдат на Цейлоне и после окончания срока службы. С этой целью они поощряли браки португальских солдат и местных женщин, выделяя им после окончания службы земельный участок и предоставляя возможность заниматься земледелием, ремеслом или торговлей. Обычно такие участки были недалеко от форта, и, таким образом, солдаты, по существу, оставались потенциальным резервом гарнизона. В случае нападения кандийцев они укрывались в форте и вместе с гарнизоном отражали их атаки. Иначе говоря, политика поощрения смешанных браков диктовалась прежде всего стремлением колонизаторов удержать в колонии свою политическую власть, а вовсе не была проявлением их «интереса к стране и его народу», как это пытаются представить некоторые буржуазные историки [171, с. 8].

Укрепление политической власти в значительной степени зависело от расширения социальной опоры колониального режима. Для расширения этой опоры португальцы предпринимали огромные усилия в деле распространения своей религии – католицизма, являвшегося к тому же и основным средством укрепления их идеологического воздействия на народные массы. При этом методы, которыми пользовались португальцы для распространения своей религии, – и это признается почти всеми буржуазными историками – отличались особой жестокостью по отношению к иноверцам [115, с. 217; 160, с. 146].

Так, согласно данным, приводимым английским историком Ч. Боксером, только в провинции Джафна в конце XVI в. португальцами было разрушено около 500 индуистских храмов.

Эти разрушения, как правило, сопровождались разграблением церковного имущества и различного рода насилием, нередко-доходившим до полного истребления местного населения, не желавшего принимать новую веру. По этой же причине в Джафне было вырезано около 800 купцов-мавров, исповедовавших ислам. Много индуистских храмов было разрушено и разграблено в южной и восточной частях острова – в Дондре, Тринкомали и других местах [133, с. 351-353]. Разрушению и разграблению подвергались также и буддийские храмы, о чем свидетельствует «Чулавамса» [11, т. 1, с. 231]. Значительная часть земель, ранее принадлежавших буддийским и индуистским храмам, была передана в собственность католической церкви [211, с. 37].

Составной частью португальского административного аппарата на Цейлоне являлась колониальная армия. Поскольку сама метрополия располагала весьма ограниченными людскими ресурсами (численность населения Португалии в то время составляла не более 1 млн.), португальский вице-король в Гоа не мог выделять сколько-нибудь значительные военные силы для завоевания и удержания своей власти на Цейлоне. Поэтому португальские власти, так же как и в других своих колониях, в значительной степени были вынуждены полагаться на войска правителей местных феодальных государств, численность которых обычно во много раз превышала контингент португальских войск.

Так, по свидетельству португальского офицера Ж. Рибейру, сражавшегося в рядах португальской колониальной армии в первой половине XVII в., контингент португальских войск на Цейлоне иногда доходил до 1-1,2 тыс., обычно же он составлял не более 700 солдат и офицеров [56, с. 17, 33-40]. Для удержания власти в отдельных провинциях португальцы, как правило, оставляли от 40 до 150 солдат и офицеров в зависимости от территории и важности самой провинции, и лишь в наиболее крупной и стратегически важной крепости, Мениккадаваре, они держали до 350 солдат и офицеров [56, с. 38-39].

Костяк португальских войск на Цейлоне составляли наемники, набранные в самой метрополии большей частью из беднейших слоев крестьянства и городских низов; значительную прослойку составляли деклассированные элементы, амнистированные при условии вступления в колониальную армию преступники и нередко даже дети в возрасте 8-12 лет [см. 134, с. 117; 217, с. 25]. В качестве военачальников низших чинов в португальских войсках часто служили разорившиеся на родине мелкие феодалы, решившие попытать счастья за океаном. В конце XVI – начале XVII в., испытывая огромные затруднения в пополнении контингента своих войск свежими силами, португальцы все чаще стали прибегать к вербовке наемных солдат из других стран и континентов. В частности, регулярно стали завозиться солдаты-индийцы из Гоа, которых колонизаторы успели перед этим обратить в христианскую веру, а также африканцы [см. 217, с. 27].

Для завоевания и удержания своей власти в колонии португальцы набирали в свою армию местных рабов, обещая им, очевидно, в качестве награды освобождение от рабства после определенного срока службы.

Набор рабов в колониальную армию облегчался тем обстоятельством, что в феодальном обществе рассматриваемого периода рабство, согласно мнению современных цейлонских исследователей, являлось «общепринятым институтом и рабы в социальной структуре общества составляли, видимо, еще весьма значительную прослойку» [1986, с. 78]. Существование различных категорий рабов (даса) – рабов по рождению, рабов купленных, а также рабов, продавших себя в рабство за долги,- подтверждается хроникой «Чулавамса» [см. 11, т. 1, с. 231; т. 2, с. 190] и данными цейлонской эпиграфики [см. 12, т. 4, с. 210- 211; т. 5, с. 434]. Уместно заметить, что существование рабства в его патриархальной форме было типичным не только для Цейлона, но и для многих других стран Южной и Юго-Восточной Азии рассматриваемого периода [77а, с. 14; 85, с. 23-24, 35, 53, 82, 86, 104, 275, 290; 100, с. 8, 87-89].

Существование рабов на Цейлоне в XIII-XV вв. признается как цейлонскими, так и европейскими историками. Согласно исследованиям современных цейлонских ученых, владельцами рабов являлись не только феодалы, но и представители торгового капитала. Феодалы, занимавшие высокое социальное положение в обществе, имели обычно одного или нескольких рабов, среди которых наряду с мужчинами нередко оказывались и женщины [166, с. 562; 1986, с. 78]. По мнению английского историка У. Гейгера, специалиста по средневековой истории Цейлона, существенным признаком категории рабов на острове являлось «полное отсутствие у них личной свободы. Рабы были частью имущества хозяина наряду с землей, скотом, деньгами и пр. В домах феодалов, близких к королевскому двору, число рабов достигало весьма значительной цифры. Для того чтобы рабы сами могли обеспечивать свое существование, им выделялся небольшой участок земли» [156, с. 35].

О сфере применения рабского труда в рассматриваемую эпоху известно очень мало. Хроника «Чулавамса» содержит сведения только об использовании рабов в качестве строителей при сооружении городов [см. 11, т. 2, с. 190]. Более поздние источники, относящиеся к XVI-XVII вв., а также исследования цейлонских ученых дают основания предполагать, что наиболее распространенной сферой применения рабского труда на Цейлоне в рассматриваемый период являлось домашнее хозяйство отдельных феодалов, где они служили в основном в качестве поваров, садовников и личных слуг [см. 24, с. 119, 134-135; 29, с. 375; 33, с. 77; 50, с. 163-164; 112, с. 169; 115, с. 158; 160, с. 85; 211, с. 92; 235, с. 206-207].

Наличие прослойки рабов в местной социальной структуре феодального общества [подробнее об особенностях рабства на Цейлоне в XVI – XIX вв. см. 82а, с. 33-70] и давало возможность португальским колонизаторам мобилизовать их в свою армию, используя, очевидно, в качестве «штрафников» на наиболее опасных участках сражений или заставляя выполнять наиболее трудоемкие виды работ, связанные с транспортировкой военных грузов и провианта. Имеются данные португальского историка Ф. Кейроша, отмечавшего, что «для охраны отдельных небольших крепостей португальцы нередко оставляли всего троих солдат, но в подчинение им давалось еще полдюжины рабов» [цит. по: 112, с. 49]. Согласно исследованию современного историка Дж. Паулюца, в составе португальской колониальной армии имелись даже отдельные подразделения рабов [см. 205, с. 82].

Таким образом, по национальному, религиозному и социально-классовому составу войска португальских колонизаторов на Цейлоне были чрезвычайно неоднородны. Это была наемная армия, в которой все, начиная от главнокомандующего и кончая солдатом, получали денежное жалованье. Согласно Ж- Рибейру, помимо питания и обмундирования солдаты и офицеры португальских войск в зависимости от занимаемого поста дважды в год получали от 10 до 100 пардао (2) [56, с. 40].

———————————————————————–

(2) Пардао (шерафим) – португальская денежная единица, равная 300 реалам i[112, с. 230].

———————————————————————–

Размер этого жалованья, видимо, был недостаточным. Многие солдаты были в долгу у своих военачальников. Поэтому разбой для них зачастую являлся средством добывания денег для оплаты долгов и покупки предметов первой необходимости. Мародерство в армии не только не считалось зазорным, но и всячески поощрялось. Захваченные города, как правило, на несколько дней отдавались на разграбление солдатам.

Военная дисциплина среди португальских солдат поддерживалась главным образом с помощью жесточайших мер наказания. Как об этом свидетельствует Рибейру, .«за любое неподчинение приказу вышестоящего начальника солдат вешали на ближайшем дереве без суда и следствия» [56, с. 39]. Смертная казнь ожидала и тех, кто пытался дезертировать. Правда, сделать это было очень трудно, так как капитаны судов и офицеры строго следили за этим, получая за свой «негласный» надзор дополнительное денежное вознаграждение [56, с. 41].

Португальские войска представляли собой отдельные военные подразделения под командованием своих офицеров, подчиненных верховному главнокомандующему. Высшие офицеры (главнокомандующий и капитан-моры, т. е. коменданты крепостей Коломбо и Галле) назначались вице-королем Португалии в Гоа, все остальные – самим главнокомандующим [112, с. 92].

Как уже отмечалось, основную часть португальской колониальной армии на Цейлоне составляли военные подразделения, сформированные из местных жителей (таких солдат называли ласкарины). Военачальники в этих частях также были из местных. Существовавшая на острове военная система, рассчитанная в основном на ведение непродолжительных междоусобных войн, не соответствовала тем новым задачам, которые возникли с приходом португальцев. Так, если в более раннюю историческую эпоху, согласно данным Рибейру, «крестьяне должны были являться на службу, имея при себе оружие и двухнедельный запас продовольствия, а через две недели их отпускали домой для отдыха и пополнения продовольственного запаса» [см. 56, с. 104], то с появлением европейцев рассчитывать на такие минимальные сроки военных действий не приходилось. Правители местных феодальных государств теперь вели войну уже не только в течение ряда лет, но даже целые десятилетия. В этой связи менялись, очевидно, и продолжительность срока службы солдат, и сама система призыва на службу, хотя в целом этот вопрос еще неясен и требует специального исследования.

Важно подчеркнуть, что местная военная система давала возможность цейлонским правителям иметь в своем распоряжении большие по численности войска, чем армия самих колонизаторов. Согласно Рибейру, местные правители в каждой провинции даже в мирное время имели войско от 3 тыс. до 5 тыс. солдат, в военное время их численность быстро и намного увеличивалась [56, с. 38-39].

Несколько слов следует сказать о вооружении португальской армии. Основным видом оружия в португальской колониальной армии было различное холодное (колющее и рубящее) оружие, а также луки со стрелами. Причем последним, по свидетельству Рибейру, «местные солдаты владели искусно и попадали в цель очень метко» [56, с. 53]. Наряду с холодным оружием также пользовались и огнестрельным. Наибольшее значение, по-видимому, имели мушкеты, так как транспортировка тяжелых пушек в джунглях в условиях сильно пересеченной местности представляла большие трудности. Огнестрельным оружием владели и подразделения местных солдат. В их распоряжении были изготовленные местными ремесленниками ружья тяжелой конструкции (джингалы (3))

———————————————————————–

(3) Особенность этого ружья заключалась в том, что цейлонцы стреляли из него сидя «а земле, поскольку удержать его на весу было невозможно.

———————————————————————–

Это подтверждает хроника «Раджавалия» [13, с .82], а описание их содержится в работе современного английского исследователя Г. Пауэлла [см. 217, с. 129, 292]. Но пользовались ли огнестрельным оружием солдаты феодальных государств до прихода португальских колонизаторов, нам неизвестно. Уместно заметить, что в отличие от правителей средневековых государств в Индии ни конницы, ни боевых слонов португальская армия на вооружении не имела, но большую военную силу представлял португальский флот, позволявший в случае необходимости быстро перебрасывать из Гоа военные подкрепления.

Имеются интересные сведения об армии наиболее грозного для португальцев противника – правителя Кандийского государства. Некоторое представление о численности войск кандийского короля можно составить на основе данных, приводимых английским ученым Г. Виниусом, изучавшим португальский период истории Цейлона. По его мнению, численность армии кандийского короля составляла примерно 30 тыс. человек, причем около трети этого числа были солдаты, выполнявшие вспомогательные (по современной терминологии, интендантские) функции [252, с. 33]. Если сравнить эту цифру с данными Рибейру о численности португальских наемных войск [см. 56, с. 38-40], то можно сделать вывод, что армия кандийского короля не только не уступала, но даже превосходила по своей численности армию колонизаторов. По-видимому, очень мало или почти не уступали кандийские войска и в вооружении. Сами португальцы, судя по отдельным документам колониальных властей, высоко оценивали вооружение кандийской армии [29, с. 180].

Так же как и в португальской армии, у кандийского короля имелись отдельные подразделения солдат, вооруженных мушкетами. Согласно Рибейру, у кандийского короля таких солдат насчитывалось до 5 тыс., в португальской армии их было примерно 4 тыс. [56, с. 53]. Следовательно, если сравнивать боеспособность армий исходя из количества мушкетов, находившихся на вооружении, кандийская армия несколько превосходила армию колонизаторов.

Правда, мы не можем с достаточной определенностью говорить о качестве огнестрельного оружия кандийцев, но, судя по описанию Рибейру, оно находилось примерно на том же уровне, что и португальское [56, с. 52-53]. Судя по отдельным документам колониальных властей, мушкеты местного производства, видимо, даже превосходили по своему качеству португальские (4).

———————————————————————–

(4) Как свидетельствует один из португальских документов, датированный 1547 г., «в кандийской армии имеется не менее 2 тыс. стрелков, вооруженных мушкетами местного производства такого высокого качества, что наши солдаты могут об этом только мечтать» [29, с. 313-314].

———————————————————————–

То же самое можно сказать и о другом виде огнестрельного оружия – пушках, находившихся на вооружении кандийцев. Современный английский историк Э. Ремерс, занимавшийся этим вопросом, пришел к заключению, что облегченного типа пушки (кодитувакку), отливавшиеся местными ремесленниками, по своему качеству «превосходили европейские, так как могли поражать цель с более дальнего расстояния» [224а, с. 23-24].

Уместно также заметить, что кандийцам были известны и «секреты» изготовления взрывчатых веществ, которые они использовали для взрывания крепостных стен. Об этом, в частности, имеется указание в «Раджавалии» [13, с. 78]. К этому следует еще добавить, что на вооружении кандийцев было и такое грозное по тому времени оружие, как боевые слоны, о которых неоднократно упоминает «Раджавалия» [13, с. 75, 78, 83]. Это засвидетельствовано также и Рибейру. «Во время атаки,- писал он, – слоны выдвигались на переднюю линию, вслед за ними шли пехотинцы. С помощью слонов противник стремился вклиниться в наши ряды и расчленить наши порядки» [56, с. 53]. Перед самым выступлением голова и бока слона армировались специальными кольчугами, к хоботам привязывались широкие длинные мечи, владению которыми они были обучены [см. 141, с. 128; 217, с. 26].

Хотя атаки с помощью боевых слонов, очевидно, не всегда были успешными, так как португальцы вскоре нашли против них весьма эффективное средство защиты (5), тем не менее недооценивать слонов, на наш взгляд, было бы неправильно, так как они выполняли еще и другие важные функции, связанные, в частности, с транспортировкой тяжелых военных грузов (походных палаток, пушек, продовольствия и т. д.).

———————————————————————–

(5) Согласно Ж. Рибейру, таким средством оказались горящие факелы, которых слоны страшно боялись и в ярости убивали не только своих погонщиков,, но и затаптывали своих солдат, попадавшихся им на пути [56, с 53].

———————————————————————–  

Таким образом, имеются основания полагать, что боеспособность кандийских войск и португальской колониальной армии, по существу, находилась на одном и том же уровне, и этим в значительной мере объясняется тот факт, что, несмотря на все попытки, португальцам так и не удалось завоевать Кандийское государство.

Особо следует остановиться на поведении португальских солдат во время захватнических войн, которые велись ими на Цейлоне. Наличие в колониальной армии значительной прослойки деклассированных и преступных элементов накладывало на нее, мягко говоря, своеобразный отпечаток. На протяжении всех этапов португальской колониальной экспансии на Цейлоне действия колонизаторов характеризовались страшной жестокостью: истреблялось население целых деревень, сжигались запасы продовольствия, вырубались плодовые деревья и т. д.

В качестве иллюстрации можно привести несколько примеров. Без тени сожаления Рибейру свидетельствует, например, о том, что во время одной из многочисленных экспедиций португальцам удалось захватить в плен почти 18 тыс. кандийских солдат, из которых «в живых мы оставили 1600 человек, а остальным приказали отрезать головы» [56, с. 182]. Рибейру подробно описывает и многие другие акты насилия, в том числе сжигание домов крестьян, уничтожение скота, убийство мирных жителей, разграбление королевского дворца в г. Канди и т. д. [см. 56, с. 86; 169, с. 261].

Многочисленные факты насилия и зверств солдат колониальной армии подтверждаются и другими португальскими авторами. Так, описывая одну из португальских экспедиций в Джафну в начале XVII в., иезуитский священник А. Палмейро признал, что «португальские солдаты совершали чудовищные акты жестокости, разрубая пополам детей, отрезая груди у женщин, стремясь тем самым навести страх и ужас на мирных жителей» (цит. по 112, с. 34]. Многочисленные примеры совершенно бесчеловечной жестокости солдат колониальной армии приводятся в работах ряда португальских историков [см. 112, с. 32-34], а также английских авторов [146а, т. 2, с. 198; 217, с. 26-27; 252, с. 23].

Имеются данные, что грабежом португальцы занимались не только на суше, но и на море, нападая на невооруженные торговые суда [см. 42а, т. 3, с. 200].

Таким образом, можно достаточно ясно представить себе, что являла собой португальская колониальная армия. Бесчисленные насилия, чинимые португальскими солдатами на Цейлоне, вызывали ответную реакцию, и местные солдаты, выполняя волю правителей феодальных государств, тоже бывали, мягко говоря, немилосердны [217, с. 27], и выкалывание глаз и отрезание ушей считались самым легким наказанием.

<< К оглавлению книги «Очерки экономической истории Шри Ланки»
Следующий раздел>>
Web Analytics