Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению |
Хотя в эпатажному поведению сиддхов порой отчетливо прослеживается заимствование ими шиваитского, сельского или иного антиномистического образа действий, это движение также продемонстрировало сильную систему внутренней самокритики. Даже если этот аспект иногда упускается из вида в современной литературе, он вполне очевиден читателям документальных источников сиддхов, поскольку каждому последующему создателю новаций в этой традиции приходилось выслушивать критические отклики, причем почти сразу же после оглашения нового направления в доктрине. Как это видно в Главе 6, иногда критика выражалась завуалировано, с помощью средств герменевтического окультуривания, в результате которого многие грозные заявления приобретали значения, совершенно отличные от их очевидного смысла. Критика являлась неотъемлемой частью такой стратегии, клеймя за невежество тех, кто воспринимает формы поведения в буквальном смысле, как они описаны в исходных текстах. Помимо прочего, здесь содержится намек и на то, что авторы этих противоречивых наставлений должны согласиться на истинность именно толкования (а не собственных первоначальных воззрений).
Однако, многие критические высказывания не были столь тонки, а конфликтный характер движения сиддхов иногда оборачивался против них самих вместо воздействия на противостоящие религиозные сообщества. В целом, в эзотерической литературе можно выделить три вида критики. В первом случае, буддийские йогины критиковались за демонстрацию чрезмерно высокого самомнения, свойственного брахманам, поскольку обе эти группы декларировали свою божественность. Во втором, критики заявляли, что сиддхи сами ввели себя в заблуждение своей одержимостью придуманными ими способами медитирования, контроля дыхания, визуализации букв и эманации психического тепла, а также поисками духовных супруг. И наконец, сиддхи подвергались критике за общение с небуддистскими йогинами и высказывание идей небуддийских учений.
Потенциальной возможности общественного признания самопрославления, являющегося неотъемлемой частью процесса визуализации йогином себя в качестве божества, уже в течение первого столетия формирования этой доктрины был дан сокрушительный отпор, и в первую очередь в виде критических отзывов анонимных авторов «комментаторских писаний». Наиболее резкая критика из того, что я встречал, присутствует в «Сандхивьякарана-тантре» (Sandhivyakarana-tantra) – тексте конца восьмого или начала девятого века, который представляет собой объемную детализацию «Гухьясамаджа-тантры» (Guhyasamaja), датируемой восьмым столетием и неоднократно цитируемой на всем протяжении нашего исследования мира сиддхов (siddha). В середине длительного обсуждения потенциальных проблем, текст резко переходит на осуждение эгоцентризма мантринов (mantrin), использующих эзотерическую систему для своего личного прославления.
«О, Повелитель Тайн! Ученые, столкнувшись с этим превосходным методом и правильно уяснив его очевидное предназначение, сразу же впадают в высокомерие.
Для них мир созерцания и даже интуитивного прозрения сам по себе будет оставаться непостижимым. Вместо этого они будут говорить: “Йогин с качеством бодхисатвы первого уровня – это я и есть!”.
Они всегда будут наслаждаться своим эгоизмом и предаваться своим лживым и придуманным ими самими учениям. Двигаясь по некоему пути, отличному от движения к нирване, они будут ссориться между собой.
Опираясь на свое знание секретных мантр, они будут соперничать друг с другом; поэтому они получат только благословение Мары. Если один из них сможет обрести какое-либо крошечное достижения, то охваченный гордостью он будет воображать и мнить себя сведущим.
Они будут грызться на тантрическом собрании [ganacakra, ганачакра] и вести себя на этом праздновании по отношению к еде как собаки. Они просто наносят ущерб тем своим преимуществам, которые являются результатом их предыдущей положительной кармы.
Они скажут: “Оба вида действий, как добродетельные, так и недобродетельные – вот наша сила!”. Опорочивая наставника, который является персоной подобной Будде, они не будут уделять ему никакого внимания.
Их охватывает гнев без раздумий. Временами они жадны. Они просто демонстрируют поведение собак, свиней и воронов!» (68).
Это описание перекликается с общей канвой перечисленных ранее тантрических правил, поэтому можно предположить, что откровенный эготизм эзотерического медитативного направления представлял собой достаточно устойчивую проблему. Хотя такое поведение не могло характеризовать сообщество сиддхов в целом, тем не менее, создается впечатление, что для них это был единственный способ реализовать восприятие себя в качестве божества. Если цель, преследуемая этой процедурой, заключалась в сакрализации мира вокруг них (в котором военачальники слишком часто действовали так, как если бы они были богами), то это также означало, что данная идея, так или иначе, нуждается как в очищении, так и в канонизации. В действительности, в текстах сиддхов, помимо прочего, можно обнаружить и «воспоминания о непорочности», выраженные в том, что визуализируемое божество интерпретируется как форма, отражающая канонические буддийские истины. Поэтому шестнадцать рук Хеваджры (Hevajra) символизируют шестнадцать форм пустоты, его подавление Шивы интерпретируется как уничтожение собственного эго, двенадцать атрибутов Херуки (Heruka) – это двенадцать этапов пути, ведущего к абсолютному пробуждению и т.п. (69). Само по себе такое «воспоминание о непорочности» является интерпретационным методом, применяемым для наполнения литургических провозглашений при визуализации мандал и населяющих их персонажей отчетливым буддийским содержанием, которое чаще всего отсутствует в иконографии самих божеств. Эти «воспоминания о непорочности» были частью большой всеобъемлющей стратегии, также включавшей в себя наборы правил и интерпретационные системы, которая позволяла медитирующим воспринимать визуализации мандал как ритуальные мероприятия, соответствующие буддийским нормам и поэтому гарантирующие ожидаемые результаты.
Но даже в этом случае находились люди не прекращавшие критику, которые задавали вопрос: а были ли какие-нибудь из этих практик действительно эффективными, или же их результат – это интерпретации следующих им буддистов? Для этих не в меру придирчивых сиддхов (siddha) визуализируемые формы, йогические практики, а также половые акты в ганачакре (ganacakra) – даже при том, что каждое отдельное специфическое действие прописано в любом из священных писаний – выглядели прежде всего как самообман иллюзиями. По причинам, пока что для меня еще не ясным, эта разновидность критики наиболее явно присутствует в работах, созданных на языке апабхрамша (apabhramsa), используемом в стихотворной форме доха (doha). С тех пор, как в 1916 году были изданы сборники доха, приписываемые Сарахе (Saraha) и Канхе (Kanha), эти стихотворные произведения на апабхрамше приобрели особую популярность среди индологов, вследствие чего появились повторные обработки и переводы, в том числе и произведений Сарахи, содержащих острую критику указанных методов. Однако, это всего лишь верхушка айсберга, поскольку в тибетских переводах можно найти множество таких сборников критических стихов, большинство из которых учеными были попросту не замечены (70) В одном из стихотворных трактатов, приписываемых одному из многочисленных сиддхов, использующему имя Индрабхути (Indrabhuti), критика других практик включена в его высказывания о изначальности природы реальности (sahaja, сахаджа).
«Некоторые утверждают, что самость (self) является сахаджей, а обманутое дурачье считает его Ишварой (Isvara). Если они всего лишь отвергают оба концептуальных свойства самости и бессамости, то Джины (Jina, Победитель) провозгласили сахаджу (sahaja) как состояние недвойственности [yuganaddhapada, юганаддхапада]. То есть это и есть жизнь живых существ. Она есть наивысшая неуничтожаемая [paramaksara, прамакшара], всепроникающая и присутствующая во всех телах. Однако, никто из женщин, детей, пастухов, млеччхов (mleccha), низких каст, обитателей вод, богов, якшей (yaksa), а также нагов (naga) не поймет сахаджу. Вместо этого они будут скитаться в городах этого мира (71).
. . .
Некоторые утверждают, что обретение происходит от соединения половых органов, но даже если вы молоды и пользуетесь этим в течение длительного времени, пока находитесь в этом возрасте, таким способом вы не постигнете сахаджу. В этом и заключается причина, это ошибка или что-то очень похожее. Некоторые [ссылаются] на тексты о наслаждении [теле наслаждения, т.е. самбхогакае; sambhogakaya], но это не называется сахаджей. В середине пупка находится высшая чакра. Некоторые практикующие постоянно медитируют на блистательную фигуру с ее окружением, но это не называется сахаджей. Большое колесо помещается на родничок, и, прикасаясь к нему, получают блаженство при стекании из него – но эти действия достигаются всего лишь посредством усердного выполнения требования ритуала. Они не называются сахаджей. Некоторые делают усилия в ограничении “дыхания жизни” [пранавайю, pranavayu: дыхание через нос], таким образом, чтобы находиться [в концентрации] на кончике носа. Безотносительно того, что достигается этим ограничением дыхания, оно не называется сахаджей. Другие причиняют страдания телу, ограничивая ветер, который удаляет отходы организма [apananvayu, апананвайю], снова и снова культивируя эту практику – но это не называется сахаджей» (72).
Эти и другие подобные им заявления говорят нам о том, что буддийские сиддхи (siddha) не так уж и редко составляли компанию шиваитским и другим святым подвижникам. При этом «*Ардхапанчамагатха» (*Ardhapancamagatha) Нагабуддхи (Nagabuddhi), с которой начинается эта глава, является всего лишь одним из проявлений довольно последовательного посыла такой литературы: буддистские йогины не должны часто посещать небуддийские собрания, они не должны заимствовать иные взгляды и они не должны воспринимать чужих божеств, кроме как в подчиненном виде в буддистских мандалах. Тем не менее, вполне очевидно, что такие запреты были всего лишь попыткой противиться этому потоку и переформатировать уже существующее поведение, а не выступали в роли обязательного к исполнению закона. Реальность же была такова, что буддийские сиддхи, как, впрочем, и другие религиозные объединения средневековой Индии, выборочно заимствовали идеи и практические подходы почти у всех слоев окружающего их общества.
