·······································

1. 5 Традиционные отрасли сельского хозяйства и политика португальцев

<< К оглавлению книги «Очерки экономической истории Шри Ланки»
Следующий раздел>>

В рассматриваемый период на территории Цейлона проживали две крупные народности: в центральной и юго-западной части острова – сингалы, на севере и в прибрежной восточной зоне подавляющую часть населения составляли тамилы (17). Основной отраслью хозяйства и главным занятием населения Цейлона (18) являлось земледелие. Одной из наиболее распространенных культур был рис. К такому выводу можно прийти, в частности, при изучении «Чулавамсы» [см. 11, т. 1, с. 279]. Многочисленные сведения об этом содержатся в дневниках и литературе, оставленной путешественниками, побывавшими на Цейлоне в XIII – XV вв.

—————————————————-

(17) Немногочисленную прослойку местного населения составляли потомки некогда осевших на Цейлоне уже упоминавшихся нами арабских купцов (мавров) и индийские купцы из касты четтияров [подробнее см. 89, с. 36].

(18) Из различных оценок численности населения Цейлона в рассматриваемый период, на наш взгляд, наиболее вероятная-1-1,5 млн. [см. 230, с. 8, 18].

—————————————————-

По свидетельству венецианского купца Марко Поло, находившегося на Цейлоне в конце XIII в., «чаще всего здесь встречаются рис и сезам» [см. 55, с. 335]. Подобное же мнение было высказано и арабским путешественником Ибн Батутой, побывавшим на Цейлоне в середине XIV в. [см. 49, с. 96]. В начале XV в. подобные сведения оставил китайский паломник Ма Хуань. «Народ Цейлона, – писал он,- в избытке обеспечен всем необходимым для жизни. Без масла и молока здесь за стол не садятся. Все непрерывно жуют бетель. Хотя пшеницы у них нет, но зато есть рис и сезам и различные бобовые. Кроме того, масло, вино и сахар они получают из кокосовой пальмы» [цит. по: 55, с. 315].

Наряду с рисом практически повсеместно цейлонские крестьяне выращивали различные виды бобовых, овощные и бахчевые культуры, тропические корнеплоды (ямс, батат, маниок). Среди продовольственных культур особое место занимала кокосовая пальма, и не случайно, очевидно, в средневековых хрониках и эпиграфике она упоминается наиболее часто [см. 11, т. 2, с. 209; 12, т. 1, с. 119, т. 2, с. 56, т. 5, с. 400].

На приусадебных участках крестьяне выращивали такие типичные тропические культуры, как хлебное дерево, дуриан, манговое дерево, арековую пальму, дерево-джек, пальму-пальмиру, пальму-китул, перечную лиану, некоторые виды цитрусовых, папайю и многое другое. Некоторое распространение получили также хлопчатник, индиго, сахарный тростник.

О других отраслях сельскохозяйственного производства источники сведений не дают. Но, согласно исследованиям цейлонских и западных ученых, наряду с земледелием весьма развитыми отраслями были также животноводство и рыболовство [см. 121а, с. 335-337; 127а, с. 166].

Таким образом, разнообразие тропических культур, выращивавшихся на острове в рассматриваемый период, дает основание предполагать, что население Цейлона само обеспечивало себя основными продуктами питания. Но это не исключало, очевидно, того факта, что в отдельные годы, когда случались наводнения или засуха, какая-то часть продовольствия (главным образом рис) ввозилась из Южной Индии [см. 215а, с. 118; 245, т. 2, с. 7].

Специфика сельскохозяйственных районов, их специализация на производстве тех или иных видов сельскохозяйственной продукции в значительной степени определялись природно-климатическими условиями, в том числе количеством выпадаемых осадков и расположением местности над уровнем моря (19).

———————————————————————–

(19) По характеристике рельефа Цейлон делится на центральную, горную часть, занимающую примерно пятую часть поверхности острова, и низменную, составляющую около четырех яятых всей площади. По природно-климатическим условиям Цейлон также может быть разделен на две зоны: северо-восточную, обычно именуемую сухой, и юго-западную – влажную.

———————————————————————–

Средневековые цейлонские хроники и эпиграфика дают основание утверждать, что вплоть до XIII в. все феодальные государства находились в северной половине острова, в так называемой сухой зоне. Без создания разветвленной сети искусственного орошения заниматься земледелием здесь было практически невозможно. Но строительство крупных ирригационных сооружений было не под силу отдельным феодалам. Поэтому организацию общественных работ, связанных со строительством, ремонтом и эксплуатацией ирригационных каналов, водохранилищ, дамб, водосливных плотин и т. д., было вынуждено брать на себя государство. Иными словами, сами природные условия требовали «вмешательства централизующей власти правительства. Отсюда та экономическая функция, которую вынуждены были выполнять все азиатские правительства, а именно функция организации общественных работ» [1, с. 132]. Эти слова, сказанные К. Марксом об Индии, в полной мере можно отнести к Цейлону.

Крупные масштабы ирригационного строительства на Цейлоне в эпоху средневековья прежде всего подтверждаются «Чулавамсой». В ней, в частности, говорится, что уже в V в. по приказу одного из правителей сингальских государств было построено 18 крупных и большое число мелких водохранилищ, а также сооружена дамба, которая «сделала все близлежащие поля постоянно орошаемыми» [11, т. 1, с. 32-33]. В конце VI – начале VII в. по приказу другого правителя был проложен «великий канал», который дал возможность использовать для орошения водохранилище Манихира (Миннери-вева) [И, т. 1, с. 69]. Большое строительство ирригационных сооружений продолжалось и в VIII-XIII вв.

По данным «Чулавамсы», только в XII в. было построено 3 новых крупных водохранилища, 1471 мелкое, восстановлено 467 водохранилищ и укреплены дамбы на 1395 водохранилищах. В этот же период было построено 27 новых крупных и 534 меньших по размеру каналов, а также восстановлено 3300 древних ирригационных каналов {преимущественно в северо-восточных и северо-западных районах острова) [подсчитано по 11, т. 1, с. 1,18-120, 277-280]. О крупных по тому времени размерах ирригационных сооружений можно судить по данным средневековых хроник и исследований отдельных цейлонских ученых (20). Согласно «Чулавамсе», «один из каналов был чрезвычайно широк, глубина его в несколько раз превышала рост человека, а берега дамбы были обложены камнем столь искусно, что казались выточенными из одного куска» [11, т. 1, с. 278].

———————————————————————–

(20) По мнению современного цейлонского ученого Г. Мендиса, дамба на водохранилище Кала-вева имела высоту около 13 м и простиралась на расстояние 5,5 км, а канал, соединявший водохранилища Вела-вева и Тисса-ве-ва, длиной в 86 км, имел ширину 14 м [193, с. 55]. По данным английского историка Л. Миллса, в одной только северной часта острова насчитывалось около 1700 водохранилищ различного размера [198, с. 134]. Общее число крупных и мелких водохранилищ Цейлона, как считает Н. Саркар, достигало 12 тыс. [230, с. 7].

———————————————————————–

Широкие масштабы ирригационного строительства в доколониальную эпоху подтверждаются также данными археологических раскопок [173а, т. 10, с. 83, т. 22, с. 362-363, т. 32, с. 261].

Одновременно для увеличения обрабатываемой площади приходилось вести и большие работы по осушению болот [см. 11, т. 2, с. 281].

Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что задолго до прихода европейских завоевателей в северной части Цейлона была построена широко развитая система искусственных водохранилищ и каналов, явившихся основой для распространения поливного земледелия, а искусство цейлонских мастеров-строителей, очевидно, было известно далеко за пределами Цейлона [см. 264, с. 293].

Однако более поздние источники, относящиеся к XIV– XV вв., никаких сведений о строительстве ирригационных сооружений, по существу, не дают. Объясняется это, видимо, следующими основными причинами. Судя по цейлонским средневековым источникам и литературе, начиная с середины XII в. на Цейлоне шли ожесточенные междоусобные войны между правителями отдельных феодальных государств и княжеств за обладание верховной властью. В ходе этой борьбы сжигались целые города и деревни, уничтожались ирригационные сооружения, вырубались ценные породы деревьев и т. д. Это подтверждается, в частности, «Чулавамсой»: «Во время войн многие места настолько опустошались, что нельзя было найти даже следов отдельных деревень» [11, т. 2, с. 280].

В этот же период Цейлон неоднократно подвергался опустошительным нашествиям более могущественных правителей южноиндийских феодальных государств Чола и Пандья, о чем свидетельствует цейлонская эпиграфика [см. 12, т. 1, с. 134, т. 2, с. 90, 141, 145, 148, 152, 155].

Спасаясь от резни и голода, цейлонцы (сингалы) были вынуждены переселяться в юго-западные и центральные районы влажной зоны Цейлона. Многие водохранилища и каналы, разрушенные в ходе войн, вскоре оказались заболоченными и стали рассадниками тропической малярии, которая в то время была почти неизлечима. Правителям новых феодальных государств, возникших в северной части Цейлона после ухода южноиндийских завоевателей, оказалось не под силу восстановить разрушенную ирригационную систему, и основной центр сельскохозяйственного производства постепенно переместился в прибрежные юго-западные и центральные части влажной зоны. Освоение новой территории, учитывая гористый характер местности и тропические леса, которыми были покрыты пригодные для развития земледелия долины и низменности, потребовало от переселившихся сюда крестьян огромных усилий. Во многих случаях пересеченный рельеф местности вынуждал их создавать террасы на пологих склонах гор, без которых удержать воду на рисовых полях было невозможно. Огромные трудности были связаны с корчеванием тропических деревьев.

Преимущество нового центра земледелия заключалось в том, что во влажной зоне необходимость в строительстве крупных ирригационных сооружений, по сути дела, отпала. Здесь проблема заключалась лишь в удержании влаги, которая обеспечивалась самой природой. Для удержания естественных осадков, приносимых муссонами дважды в год, цейлонские крестьяне в этих районах были вынуждены строить дамбы и водосливные плотины. Но, судя по данным, приводимым современными цейлонскими историками, масштабы строительства и размеры созданных во «влажной зоне водохранилищ были невелики» [см. 166, с. 720]. По-видимому, их сооружение здесь было под силу сельским общинам (21), и помощь правителей феодальных государств уже не требовалась.

———————————————————————–

(21) Источники рассматриваемого периода не дают, по нашему мнению, достаточного материала для анализа структуры сельской общины на Цейлоне. Поэтому здесь мы ограничимся лишь констатацией факта существования сельской соседской общины на Цейлоне в эпоху средневековья. Элементы общинной организации, например орган общинного самоуправления – гансабхава, зафиксированы цейлонской эпиграфикой [см. 12, т. 3, с. 71].

———————————————————————–

По этой причине, как нам думается, строительство новых водохранилищ ни в хрониках, ни в эпиграфике не зафиксировано.

В северной части Цейлона, на п-ове Джафна, широкое распространение получило земледелие, основанное на орошении полей из колодцев. Тамильские крестьяне, осевшие на Цейлоне в XI-XIII вв., широко использовали для этой цели несложное приспособление типа колодезного журавля, облегчавшее подачу воды. Оно состояло обычно из ствола пальмы-пальмиры, укрепленного в горизонтальном направлении на опорах с таким расчетом, чтобы его тонкий конец находился над колодцем. К этому концу прикреплялись шест или веревка, которые с привязанной на ее конце бадьей могли спускаться в колодец. По стволу пальмы вниз и вверх ходили два человека. Идя к вершине ствола, они своим весом заставляли бадью погружаться в отверстие колодца; когда они шли назад, к комлю, тонкий конец вместе с бадьей, наполненной водой, поднимался из колодца. Третий человек опрокидывал ее, направляя воду на орошаемый участок по специально проложенным бороздам, и таким образом вода распределялась по всему участку [см. 264, с. 249-251].

Наряду с описанными видами орошаемого земледелия почти повсеместно было распространено подсечно-огневое (переложное) земледелие. Как известно, суть его заключалась в том, что весной или летом крестьяне выбирали в джунглях (обычно недалеко от деревни) небольшой участок (чена), расчищали его от кустарника, подрубали на нем крупные деревья. К концу лета, когда деревья подсыхали, крестьяне сжигали их. Обугленные крупные деревья и пни не выкорчевывались. Зола, полученная от сжигания леса и кустарника, служила естественным минеральным удобрением. Вспашка земли не производилась. Отдельные участки земли слегка взрыхлялись мотыгой или заостренной палкой и засевались накануне муссонных дождей. Участок чена обычно использовался три-четыре года и затем забрасывался из-за быстрого истощения почвы. К обработке одного и того же участка крестьяне, как правило, возвращались через 7-8 лет, а в отдельных районах – через 15- 20 лет. За это время участок успевал вновь зарасти джунглями [см. 79, с. 125; 94, с. 9; 127а, с. 197].

Совершенно очевидно, что переложная система земледелия была более отсталой по сравнению с орошаемой, но недооценивать ее значение в обеспечении крестьян некоторыми видами продовольствия было бы все же неправильно. На этих землях крестьяне выращивали различные засухоустойчивые зерновые и бобовые, а также огородные и бахчевые культуры. Кроме того, участки чена позволяли крестьянам заготавливать дрова и частично строительные материалы. В этой же связи отметим, что упоминания об участках чена в цейлонской эпиграфике встречаются удивительно часто [см. 12, т. 1, с. 8, т. 2, с. 69, 81, 90, 117, 127, 133, 142, т. 5, с. 427].

Средневековые источники, а также исследования современных цейлонских ученых дают возможность составить некоторое представление об агротехнике возделывания основной продовольственной культуры – риса. «Одна только вспашка рисового поля, – говорится в цейлонской средневековой хронике «Пуджавалия»,- представляла собой комбинацию из шестнадцати последовательно совершаемых операций, включая подготовку поля для пуска воды, восстановление нарушенных междурядий, разбивку крупных комков земли, выравнивание почвы после ее разрыхления, доведение почвы до кашицеобразного состояния и т. д.» [цит. по: 166, с. 721].

По данным цейлонского исследователя А. Кумарасвами, специалиста по средневековому ремеслу, основным орудием труда цейлонских крестьян при обработке земли была деревянная соха – нагула, в которую обычно впрягалась пара буйволов. В тех местах, где почва была особенно твердой, на рабочую часть сохи крепилась заостренная железная пластина (наконечник), предохранявшая соху от быстрого изнашивания. Наряду с сохой широко использовались и другие простейшие виды сельскохозяйственных орудий, в особенности мотыга – удала. Выравнивание поля после пахоты и затопления водой производилось при помощи несложного приспособления – ат порува, состоявшего из доски с перпендикулярно прикрепленной палкой, служившей ручкой. Иногда для этой же цели применялось подобное же приспособление, но более тяжелого типа (порува). Тогда в него впрягалась пара буйволов [см. 144, с. 194].

Можно предполагать, что основным методом посева риса на Цейлоне в XIII-XV вв. был посев вразброс. Вместе с тем цейлонским крестьянам, по-видимому, были известны и другие методы выращивания этой культуры, в частности в питомнике с последующей высадкой рассады на заранее подготовленное поле. Согласно цейлонской средневековой хронике «Бутсарана», «использование рисовой рассады, а также внесение органических удобрений на поля были весьма распространенным явлением» [цит. по: 166, с. 553]. Урожайность риса при использовании такого метода, несомненно, возрастала, и это, очевидно, давало возможность некоторым крестьянам продавать часть урожая.

Цейлонским крестьянам рассматриваемого периода были известны различные сорта риса. Как отмечает «Бутсарана», «один из сортов риса (хинати) был скороспелым и созревал за 3-4 месяца, для другого, наиболее распространенного сорта (мати) нужен был более длительный срок – от 6 до 7 месяцев» [цит. по: 166, с. 721]. Эти сорта риса, имевшие неодинаковый вегетационный период, по-видимому, использовались цейлонскими крестьянами в зависимости от времени наступления муссона или когда в результате погибшего от засухи урожая или каких-либо других причин поле нужно было засевать вторично.

Подготовка участка под посев или посадку риса производилась каждой крестьянской семьей в отдельности. Этим занимались мужчины. Для выполнения работ, которые необходимо было проводить в сжатые сроки (посадка рассады, уборка урожая, молотьба), широко использовалась взаимопомощь. В этих случаях работы на участках отдельных крестьян производились в порядке очередности, и кооперация труда, на наш взгляд, способствовала повышению производительности труда.

Во время уборки урожая главным видом сельскохозяйственного орудия был серп – декати (докатта). Обмолот риса иногда производился просто палками, но нередко для этой цели использовался и крупный рогатый скот. В последнем случае процесс обмолота заключался в том, что по хорошо утрамбованному току по кругу водили одну или несколько пар быков, а на самой площадке расстилались рисовые снопы. Посадкой рассады, сбором урожая и рушением риса занимались женщины, просеиванием зерна – мужчины [см. 127а, с. 198; 144, с. 194].

Таким образом, несмотря на простоту орудий труда цейлонских крестьян, агротехника возделывания риса, впитавшая в себя опыт многих поколений земледельцев, была отнюдь не примитивной, как это иногда пытаются представить некоторые западные исследователи. Она не только целиком соответствовала достигнутому к тому времени уровню развития производительных сил, но и была хорошо приспособлена к местным условиям, давала возможность снимать по два урожая в год и обеспечивать свои семьи основными продуктами питания.

***

Цейлонские источники и литература дают основание полагать, что в средневековом Цейлоне незадолго до прихода европейских колонизаторов существовало несколько форм землевладения, связанных с различными видами земельной собственности.

Одной из наиболее распространенных форм земельной собственности, видимо, являлась государственная собственность. Формально собственником всей земли был король, но фактически его власть распространялась далеко не на все земли, а только на ту часть их, которая считалась казенной (или королевской).

В собственности государства прежде всего находились все необрабатываемые земли, называвшиеся ратмахара. Они включали в себя леса, пустоши, заповедники и т. д. [см. 140, с. 3-5; 233а, т. 2, с. 323]. В тех случаях, когда на этих землях создавались новые деревни, право собственности, очевидно, давало возможность правителям средневековых государств Цейлона требовать с крестьян выплаты установленных налогов и выполнения различного рода феодальных повинностей.

В государственную собственность входили также значительная часть обрабатываемых казенных (королевских) земель (габадагам) [см. 112, с. 106, 117-119; 140, с. 24; 166, с. 741 – 742; 76, с. 23] и личные (домениальные) земли правителей феодальных государств. Последние обозначались термином «ратнинда», но выделить их из общего фонда казенных земель, по существу, не удается. Обрабатываемые казенные земли были разбросаны по всей стране, и весьма значительный по площади клин пахотной земли, носивший название муттетту, имелся почти во всех деревнях [см. 112, с. 101; 140, с. 8-30; 233, т. I, с. 323; 234, с. 26, 183, 209]. В низменной части этого клина обычно выращивался рис, возвышенная часть использовалась для огородных и бахчевых культур. Судя по данным «Чулавамсы», на участке муттетту нередко культивировалась кокосовая пальма [см. 11, т. 2, с. 209]. В отдельных районах Цейлона, там, где позволяли природно-климатические условия, на этом участке росла арековая пальма [см. 112, с. 119].

Обработка участка муттетту была феодальной повинностью крестьян, проживавших в королевских деревнях. Урожай, собранный крестьянами с этого участка, присваивался государством в форме ренты-налога, за сбор которой отвечал специальный чиновник королевской администрации (гамарала). В его распоряжении были склад-зернохранилище и небольшой штат служащих [140, с. 2; 215а, с. 50-52].

Имеющиеся в нашем распоряжении источники не дают возможности определить абсолютные размеры обрабатываемых казенных земель. Однако есть основания полагать, что их удельный вес в общем фонде обрабатываемых казенных земель был весьма значительным. По данным современного цейлонского историка Т. Абеясингхе, во многих провинциях на долю казенных земель приходилась примерно треть всех обрабатываемых земель, и, как правило, они были самыми плодородными [112, с. 111]. Следует лишь заметить, что общая площадь обрабатываемых казенных земель не была постоянной. Иногда она, видимо, значительно расширялась за счет выморочного имущества феодалов, в отдельные периоды – уменьшалась, так как нередко целые деревни из этого фонда выделялись правителями феодальных государств в качестве дара своим приближенным или буддийским и индуистским храмам.

Какая-то часть продуктов земледелия, собиравшихся с участков муттетту, предназначалась для обеспечения продуктами питания королевской семьи и ее многочисленной челяди, но, по-видимому, основная часть их поступала на королевские склады и оттуда поставлялась для населения, которое обязано было бесплатно выполнять различного рода общественные работы.

Во время длительных междоусобных войн продовольственные запасы на королевских складах, вероятно, использовались и как провиант для армии.

Помимо сбора ренты-налога с обрабатываемых королевских земель правители феодальных государств на Цейлоне в рассматриваемый нами период имели известные права сюзерена и на остальную территорию страны. Это право обычно реализовывалось в самых различных формах: в форме дани с вассальных феодалов (в виде подарков к Новому году и с каждым новым назначением на должность), налога на наследство феодалов (марала) (22) или каких-либо других налогов с горожан [подробнее об этом см. 140, с. 44-59; 141, с. 181].

———————————————————————–

(22) В эпоху средневековья и в рассматриваемый нами период этот налог, видимо, играл немаловажную роль в восполнении казны, поскольку после смерти феодала в пользу короля отходила треть имущества умершего [12, т. 3, с. 281-282], а если не было прямых наследников – все имущество [НО, с. 51].

———————————————————————–

Находим, однако, данные, свидетельствующие о том, что некоторые из этих налогов имели не столько экономическое, сколько символическое значение – как знак признания верховной власти короля [140, с. 59].

Наряду с государственной земельной собственностью в рассматриваемый нами период на Цейлоне существовали различные виды частного феодального владения. Наибольшую полноту прав собственности имели феодалы, владевшие землями, которые в виде дара были получены ими от правителей феодальных государств. В XIV-XV вв. эти земли назывались правени [см. 12, т. 5, с. 434, 453 ] (23); ими награждались приближенные ко двору феодалы за долголетнюю безупречную (военную или административную) службу, за преданность или какую-либо личную услугу правителю, за храбрость, проявленную на поле битвы, и т. д.

———————————————————————–

(23) В более ранний исторический период, примерно до XII в., такие земли обозначались термином «памуну» [12, т. 1, с. 18-19, 119, 250; т. 5, с. 208].

———————————————————————–

Данные эпиграфики позволяют нам утверждать, что такие же земли получали придворные художники, лекари, скульпторы, изваявшие статую Будды или самого правителя, и т. п. [12, т. 2, с. 133, 141, 174; т. 5, с. 208].

По данным современного цейлонского ученого М. Арияпалы, специалиста по средневековой истории Цейлона, земли правени дарились королем обычно на всю жизнь и могли быть завещаны, заложены, переданы по наследству и даже отчуждены [121а, с. 138, 140]. Подобной точки зрения придерживается и английский историк X. Кодрингтон [140, с. 3]. Современный цейлонский историк К. Р. де Силва приводит данные, свидетельствующие о том, что земли правени, в свою очередь, подразделялись на несколько видов [233а, т. 2, с. 328].

Право собственности на подаренные королем земли, как правило, фиксировалось в соответствующей грамоте. В более ранний исторический период – примерно до XIII в. – такие грамоты иногда высекались на камне [12, т. 1, с. 54], но чаще всего они, очевидно, писались на листьях пальмы-талипот и были потому весьма недолговечны (листья съедали термиты или мыши). В рассматриваемый нами период эти грамоты, называвшиеся саннаса, уже писались на медных табличках, реже – высекались на каменной стеле [12, т. 1, с. 54, 133, т. 2, с. 133].

Как уже отмечалось, сами феодалы не вели хозяйства в деревнях, подаренных им правителями феодальных государств. Так же как и на королевских (казенных) землях, во многих деревнях, принадлежавших феодалам, имелся особый клин пахотной земли – муттетту, продукция с которого целиком (или частично) в форме феодальной ренты присваивалась владельцем деревни (24).

———————————————————————–

(24) По мнению современного цейлонского историка Д. Виджаявардана, «права владельцев тех деревень, где имелся казенный клин пахотной земли – муттетту, были точно определены и они не могли взять и горсти земли с участков, принадлежавших отдельным крестьянам» [249, с. 110].

———————————————————————–

Наряду с правом сбора в свою пользу установленной ренты в дарственных грамотах нередко указывались также иммунные права землевладельца, освобождавшие его от тех или иных налогов и сборов, а иногда и запрещавшие чиновникам фиска входить в данную деревню [12, т. 1, с. 51, 161, 189, 256, т. 2, с. 5, т. 5, с. 63, 340, 352-353, 453].

Что касается отчуждения земель правени, то здесь мы не располагаем достаточными сведениями, что в значительной мере объясняется характером источников, на основе которых невозможно, например, составить представление о ценах на землю. Теоретически эти земли, очевидно, могли отчуждаться, и отдельные факты продажи земли имели место [12, т. 5, с. 208], но из-за слабого развития товарно-денежных отношений в деревне такие случаи, по нашему мнению, наблюдались чрезвычайно редко, на что обращают внимание как цейлонские, так и западные исследователи [см. 121а, с. 38; 140, с. 28].

Другим видом феодального землевладения являлись земли, которые были пожалованы отдельным феодалам за так называемую личную (административную или военную. – Л. И.) службу. Согласно исследованию X. Кодрингтона, на Цейлоне в рассматриваемый период имелось несколько видов таких служебных пожалований. Одно из них называлось бадаведилла, другое – ниндагам [140, с. 7-9, 19, 26]. Существенную разницу между ними, на основе имеющихся в нашем распоряжении данных, установить не удается. Можно, однако, предположить, что служебное пожалование бадаведилла предоставлялось феодалам за различного рода административную службу, тогда как ниндагам – за военную службу или почетную службу телохранителей. С этих земель феодалы либо вовсе не платили казне никаких налогов, либо должны были вносить чисто номинальную плату – 5 ларин или 40 листьев бетельной пальмы в год в знак признания королевской власти [140, с. 7, 20, 26].

В отличие от земель правени право собственности феодалов на описанные выше служебные пожалования было более ограниченным. Эти земли не могли быть ни заложены, ни отчуждены. Они находились в собственности феодалов лишь до тех пор, пока последние исправно несли службу. После, смерти феодалов или когда последние по той или иной причине оказывались не в состоянии нести службу, земля чаще всего передавалась одному из наследников феодала, а если таковых не было, она переходила в фонд казенных земель и затем передавалась другому феодалу [233а, т. 2, с. 321].

Однако существовал ли в действительности закон, предусматривавший передачу этих земель по наследству, сказать трудно. Вопрос этот еще окончательно не выяснен, и среди цейлонских ученых по этому поводу имеются различные точки зрения [см. 121а, с. 138]. Важно лишь отметить, что служебные пожалования, по-видимому, являлись наиболее распространенной формой землевладения; на их долю приходилось примерно половина или более общей площади обрабатываемых земель [112, с. 103-104; 233а, т. 2, с. 340; 140, с. 59].

К особой категории феодальной собственности относились монастырские земли, которые в различное время были подарены монастырям правителями сингальских и тамильских государств, а также крупными феодалами [12, т. 2, с. 48-49, 62- 69]. Земли, подаренные буддийской сангхе, назывались вихарагам. Монастырские земли индуистских монастырей в источниках и литературе называются девалагам. Эти земли, по существу, представляли собой привилегированную земельную собственность, они освобождались от всех видов налогообложения (см. 12, т. 5, с. 352-353], и, следовательно, весь прибавочный продукт, производимый крестьянами, обрабатывавшими эти земли, в форме феодальной (отработочной или натуральной) ренты присваивался представителями буддийскою или индуистского духовенства, хотя формально монахи на Цейлоне, так же как и в других странах Юго-Восточной Азии [77а, с. 14-16], давали обет нищенства и были обязаны жить на подаяние. Монастырям принадлежали огромные богатства, и наряду с феодалами они участвовали в непосредственной эксплуатации цейлонского крестьянства. Что касается освобождения монастырей от налогов, это объяснялось стремлением правителей средневековых государств Цейлона укрепить свою политическую власть, поскольку прочность этой власти в значительной степени зависела от поддержки представителей господствовавших религий.

Особенностью этой категории феодальной собственности являлось то, что право монастырей на эти земли считалось неприкосновенным, эти земли не могли быть ни заложены, ни отчуждены [11, т. 1, с. 113], хотя исключения из этого правила, разумеется, могли иметь место. Отдельные факты отчуждения монастырских земель подтверждаются цейлонской хроникой «Чулавамса» [11, т. 1, 230], а также исследованиями цейлонских и английских ученых [233а, т. 1, с. 150-151; 141, с. 174].

Имеющиеся в нашем распоряжении источники, к сожалению, не дают возможности определить абсолютную и относительную площадь монастырских (храмовых) земель, но совершенно очевидно, что она была весьма значительной. Достаточно сказать, что только буддийским храмам и монастырям принадлежало свыше 1 тыс. (точнее, 1063) деревень [34, с. 162]. Это дает основание предполагать, что буддийская и индуистская церковь на Цейлоне в рассматриваемый период являлась не только крупной политической, но и экономической силой.

Рассмотренные выше формы феодальной земельной собственности позволяют утверждать, что основное средство производства – земля в доколониальном Цейлоне находилась в руках цейлонских и тамильских феодалов. Это монопольное право собственности на землю являлось экономической основой эксплуатации правящим классом непосредственных производителей- крестьян и ремесленников. Последним предоставлялось право владения землей только при условии выполнения различных повинностей в пользу государства или отдельных феодалов.

В условиях преобладания государственной собственности эксплуатация цейлонского крестьянства в XIII-XV вв. осуществлялась главным образом путем присвоения феодальным государством ренты-налога. По мере разложения государственной собственности рента-налог все более расчленялась на ренту, которая присваивалась феодалами, и земельный налог, взимавшийся чиновниками в пользу феодального государства. Можно предположить, что, так же как и в других странах Южной и Юго-Восточной Азии, преобладающей формой феодальной ренты в рассматриваемый период являлась натуральная, хотя в отдельных местах, особенно на казенных землях, по-видимому, сохранялась отработочная рента. Достаточно полное представление о налоговой эксплуатации цейлонского крестьянства в XIII-XV в.в. составить очень трудно, так как данные об этом чрезвычайно скудны.

Согласно цейлонской эпиграфике, налогом облагались прежде всего земли под рисом. С этих земель непосредственные производители были обязаны отдавать государству в форме налога (феодалам-землевладельцам в форме земельной ренты) десятую часть валовой продукции [12, т. 1, с. 240]. Такой же налог был установлен и с земель, засаженных плодовыми культурами [12, т. 1, с. 120]. Обложению налогом подлежали также и земли чена, на которых крестьяне выращивали различные овощные и бахчевые культуры [12, т. 2, с. 9, 127, т. 4, с. 209].

Следует, однако, заметить, что единой ставки земельного налога не было. Размер его в значительной степени зависел от воли правителей цейлонских феодальных государств и от реальной власти феодалов над крестьянами. В отдельные периоды средневековой истории Цейлона налоговое обложение крестьян увеличивалось. Согласно данным, приводимым цейлонскими историками, размер земельного налога иногда повышался до шестой части валовой продукции и, так же как в Индии, являлся основным источником доходов правителей цейлонских феодальных государств [166, с. 547, 741]. Вместе с тем нельзя не признать, что в целом уровень налогообложения цейлонского крестьянства по сравнению с другими странами Южной и Юго-Восточной Азии, видимо, был несколько ниже [77, с. 246-256; 85, с. 168, 252, 283, 326].

Но из этого отнюдь не следует, что степень эксплуатации цейлонского крестьянства была значительно слабее. Дело в том, что наряду со взиманием налога господствовавший класс феодалов Цейлона широко использовал и другие формы эксплуатации, одной из которых была уже упоминавшаяся нами трудовая повинность – раджакария (работа на короля.- Л. И.). Виды этой повинности были чрезвычайно различны и в значительной степени зависели от принадлежности членов общества к той или иной касте (25).

———————————————————————-

(25) Подробное рассмотрение кастовой системы на Цейлоне выходит за рамки настоящей работы. По подсчетам исследователей, на Цейлоне насчитывалось от 7 до 63 каст [подробнее об этом см. 58, с. 302; 89, с. 182-226; 125, С. 63-77; 126, с. 78; 144, с. 21-27, 61-64, 190-193; 157, с. 298, 303; 166. с 561; 176, с. 23; 228, с. 68-82; 256, с. 78-111].

———————————————————————–

Для большинства сингальских крестьян, входивших в высшую касту – земледельцев (говийо, или гояванса), круг феодальных повинностей, связанных с выполнением раджакарии, был весьма неопределенным, и поэтому они могли привлекаться на самые различные работы. Для более низких – ремесленных – каст раджакария была связана с характером труда той касты, к которой они принадлежали. От несения трудовой повинности освобождались только монахи.

Раджакария прежде всего была формой прикрепления крестьян и ремесленников к земле, так как за право владения своим участком они были обязаны нести установленные повинности. Даже если тот или иной участок отчуждался или дарился, к новому владельцу «переходили» те повинности, которые были установлены за пользование данным участком [195, с. 66; 215а, с. 44].

Кроме того, имея силу закона, раджакария давала право классу феодалов мобилизовать крестьян на выполнение самых различных работ в интересах государства в целом. К таким работам, в частности, относились расчистка джунглей и прокладка дорог, строительство ирригационных сооружений, строительство и ремонт административных зданий, храмов, дворцов, участие в отлове слонов, добыча соли и т. д.

Мобилизация на выполнение этих работ осуществлялась методами внеэкономического принуждения. Отказ от выполнения раджакарии рассматривался как тягчайшее преступление и жестоко карался. Видимо, поэтому случаев отказа от раджакарии, по существу, не было или они наблюдались исключительно редко.

Для крестьян, обрабатывавших участок на храмовых землях, раджакария нередко принимала форму участия в религиозных церемониях. Для многих ремесленников она означала поставку определенного количества изделий собственного производства. На землях феодалов, подаренных королем, раджакария использовалась феодалами в своих личных интересах и нередко принимала форму выполнения личной службы, включая ношение паланкинов.

Важно заметить, что во время выполнения феодальных повинностей крестьяне и ремесленники в соответствии с традицией никакого денежного вознаграждения не получали и обязаны были обеспечивать себя всеми необходимыми продуктами питания. Но в тех случаях, когда для выполнения раджакарии приходилось уходить из деревни на весьма значительное расстояние, обеспечение питанием (обычно в форме традиционного национального блюда) брало на себя государство. После завершения крупных работ правители феодальных государств иногда раздавали участникам строительства в форме вознаграждения определенное количество риса, ткани, рабочий скот, реже – небольшую денежную сумму.

Продолжительность работ, связанных с выполнением раджакарии, не была твердо установлена. Это в значительной степени зависело от воли правителей феодальных государств и нередко от характера самих работ. По данным цейлонских исследователей, она обычно колебалась от двух недель до трех месяцев, что в значительной степени, очевидно, было обусловлено сроками между окончанием предыдущего и началом нового сезона сельскохозяйственных работ [140, с. 20; 144, с. 56; 215а, с. 188-190; 233, с. 300].

Тяжесть феодальной эксплуатации цейлонского крестьянства в XIII-XV вв. усиливалась из-за поборов, обычно принимавших форму штрафов. Упоминания о штрафах встречаются в цейлонской эпиграфике очень часто [12, т. 1, с. 54, 106; 250, т. 2, с. 14, 130, 133, 137], но по какому поводу и в каких размерах они взимались, источники не указывают.

Следует иметь в виду также, что крестьяне «расплачивались» частью урожая не только за пользование землей или при внесении штрафа: определенную часть урожая им приходилось отдавать общинным слугам – прачке, цирюльнику, астрологу и т. п., монахам в виде традиционных подношений и торговцам-ростовщикам в счет оплаты взятых долгов [166, с. 722]. В результате многие крестьяне, видимо, оказывались в очень тяжелом положении. В какой-то мере об этом можно судить по данным «Чулавамсы», где образно отмечается, что, «подобно тому как пресс выжимает сок из сахарного тростника, так налоги выжимали из крестьян все соки» [11, т. 1, с. 229].

На тяжелое положение цейлонских крестьян в эпоху средневековья указывает и другая хроника – «Пуджавалия». «Проработав всю жизнь, – говорится в ней, – к старости крестьянин вынужден был нищенствовать» [цит. по: 166, с. 722]. Возможно, здесь есть известное преувеличение, поскольку среди нищих, очевидно, были не только бывшие крестьяне, но и представители других слоев, в том числе и те, кто принадлежал к низшим кастам. Тем не менее определенная доля истины в этой цитате, как нам кажется, есть. Такое мнение сложилось у нас на основе данных цейлонской эпиграфики, часто упоминающей о скитании нищих, о домах-ночлежках, где они, видимо, могли получить временный приют и пищу [12, т. 2, с. 120, 123, 127, 130, 133, 137].

По-видимому, исходя из своих интересов, отдельные правители феодальных государств, пытаясь не допустить народных волнений, иногда снижали земельный налог или отменяли его на несколько лет. При этом они руководствовались и чисто экономическими соображениями, поскольку чрезмерное налогообложение могло иметь своим следствием не только разорение крестьянства, но и ухудшение состояния сельскохозяйственного производства в целом, а это, в свою очередь, создавало трудности в обеспечении продуктами питания населения городов и армии. О фактах отмены земельного налога на пять лет и последующего продления срока отмены еще на один год свидетельствуют многочисленные данные цейлонской эпиграфики (12, т. 1, с. 132-133, т. 2, с. 81, 83, 116, 117, 174].

По-видимому, с целью создания известного стимула для расширения площади обрабатываемых земель под зерновыми и плодовыми культурами цейлонскими правителями в XII в. был отменен и земельный налог, взимавшийся с земель чена. Отмена этого налога, вне сомнения затрагивавшего интересы основной массы крестьянства, очевидно, явилась событием чрезвычайной важности, и не случайно этот факт был одновременно зафиксирован различными эпиграфическими источниками [12, т. 2, с. 81,90, 117, 133, 142, I 47].

Все это дает основание полагать, что наряду с внеэкономическим принуждением налоговая система была важным экономическим инструментом в руках правителей средневековых государств Цейлона, с помощью которого они стремились стимулировать производство отдельных видов сельскохозяйственной продукции.

***

Утвердившись на значительной территории острова, португальцы превратили все казенные земли, ранее находившиеся в собственности правителей местных феодальных государств, включая домениальные королевские земли, а также леса, пустоши и все другие необрабатываемые земли, в собственность колониальных властей. Эти земли стали раздаваться «в кормление» чиновникам португальской (гражданской и военной) администрации. «Процесс перехода этих земель в собственность чиновников португальской администрации, – пишет Т. Абеясингхе, – начался еще в конце первой половины XVI в., но заметно усилился к концу XVI – началу XVII в.» [112. с. 103].

Для раздачи бывших казенных земель португальские власти создали специальную комиссию, состоявшую из представителей военных властей, католической церкви и департамента финансов. Эта комиссия разработала основные принципы, которые легли в основу земельной политики португальцев. В соответствии с этими принципами в первую очередь землю получали португальцы, находившиеся на военной службе, затем была очередь цейлонских феодалов, принявших христианство и проявивших лояльность к новым властям; оставшаяся земля распределялась между местными чиновниками, служащими в военных и гражданских организациях португальских властей [1,12, с. 106-107].

Учитывая сложившуюся на Цейлоне традицию, португальские власти распределяли захваченные земли в виде пожалований португальским и местным чиновникам в соответствии с занимаемой должностью. В результате наиболее крупными землевладельцами на острове на рубеже XVI-XVII вв. стали высшие чиновники португальской колониальной администрации, которые помимо установленного жалованья получали теперь значительные доходы от реализации товарной продукции, поставлявшейся им цейлонскими крестьянами, проживавшими на «их» землях.

Наибольшее число деревень получили высшие чины португальской армии. По данным Т. Абеясингхе, высший чиновник португальских колониальных властей – капитан-жерал – получал на правах собственности 20 самых лучших деревень, чиновники рангом пониже – по 5-10 деревень [112, с. ПО]. Согласно исследованию П. Пириса, самые низшие чины португальской администрации, включая португальских солдат, как правило, имели одну (реже две) деревни [211, т. 2, с. 44].

Эта политика раздачи земель использовалась колониальными властями и в целях привлечения из метрополии новых колонистов, новых солдат в армию. Кроме того, необходимо было удержать на острове солдат, отслуживших установленный срок в армии [112, с. 105].

В результате перечисленных мероприятий в XVI-XVII вв. произошли существенные изменения в формах феодального землевладения. Прежде всего это касалось земельной собственности, принадлежавшей буддийским и индуистским храмам и монастырям. Воспользовавшись тем, что в ходе многочисленных военных экспедиций значительная часть храмов была разрушена и принадлежавшие им земли оказались заброшенными, представители католической церкви, входившие в комиссию по распределению земель, добились того, что часть бывших храмовых земель досталась им и все доходы с этих земель, как и в более ранний период без какого-либо налогообложения, стали поступать непосредственно в казну католической церкви [см. 112, с. 107].

Экономическое положение католической церкви еще более упрочилось в результате того, что в XVI – начале XVII в., во время междоусобных войн цейлонских феодалов, некоторые правители феодальных государств острова в знак признания за оказанную португальскими властями военную помощь предоставили католической церкви в виде дара значительные площади плодородных земель [см. 112, с 127].

В начале XVII в. в земельной политике португальских властей на Цейлоне наметился новый этап. Поскольку для ведения бесконечных войн с правителями Кандийского государства требовалось все больше и больше солдат, оружия и продовольствия, колониальные власти решили прибегнуть к более широкому использованию налоговой системы. Однако первые же попытки ввести новые налоги и повысить ставки существовавших ранее встретили такое яростное сопротивление различных слоев населения, поднявшегося в ряде мест на вооруженную борьбу, что властям пришлось отказаться от нововведений.

Этот провал колонизаторов в значительной мере объясняется тем, что на Цейлоне в рассматриваемый период не было единой налоговой системы. Ставки земельного налога и феодальной ренты были обусловлены не законами, а традицией, и поэтому в каждой провинции, области и даже районе они сильно отличались. По мнению X. Кодрингтона, изучавшего проблему землевладения на Цейлоне, для определения ставок налогов и других обязательств владельцев земли перед государством или отдельными феодалами «необходимо было знать историю чуть ли не каждого надела в отдельности» [140, с. 60]. Поэтому вскоре после первых неудач португальцы решили установить, какие именно налоги и повинности традиционно существовали на острове.

С этой целью в начале XVII в. португальцы приступили к проведению первой на Цейлоне земельной переписи, или кадастрации (по-португальски томбо). Она была начата в 1613 г. и продолжалась два года [112, с. 132-133]. В ней принимали участие почти все чиновники португальской и местной администрации. В основу переписи были положены письменные документы (саннаса), удостоверявшие право земельной собственности отдельных феодалов, деревенские кадастры (лекам мити), в которых были зарегистрированы права отдельных крестьян, и просто устные показания крестьян, если их права до этого нигде не были зарегистрированы. Регистрировались также и различного рода повинности крестьян, которые они должны были нести в пользу правителей феодальных государств.

Во время проведения кадастрации земель, по данным П. Пириса, в общей сложности было обследовано несколько тысяч деревень [211, т. 2, с. 34, 53].

Собранный в ходе переписи огромный материал о формах землевладения, как явствует из работ цейлонских историков, был изложен в четырех толстых томах, которые были направлены португальскому королю в Лиссабон для принятия соответствующего решения [112, с. 133].

К сожалению, ни один из этих томов не был опубликован, а из указанных нами четырех томов к настоящему времени в архивах центральной библиотеки Лиссабона, видимо, сохранились только второй и третий, а о двух других ничего не известно, и, по мнению цейлонских ученых, их следует считать окончательно утерянными, поскольку оригиналы этих переписей, как предполагают, были сожжены во время вооруженной борьбы с голландскими колонизаторами. Тем не менее не подлежит сомнению, что проведенная кадастрация земель не только облегчила португальцам взимание установленных налогов, но и дала им возможность еще более укрепить свои политические и экономические позиции на Цейлоне.

Одним из важных результатов переписи было то, что португальцам удалось значительно увеличить численность колониальной армии, поскольку вскоре после ее проведения местных феодалов и других землевладельцев, владевших землей на основе несения «личной службы», обязали поставлять в армию рекрутов, число которых устанавливалось в зависимости от размера дохода, записанного в томбо. По данным цейлонских исследователей, изучавших португальский период истории Цейлона, владельцы земель, имевшие годовой доход в 50 шерафим, обязаны были поставлять одного солдата, вооруженного мушкетом; более крупные землевладельцы, имевшие доход от 50 до 100 шерафим – двух солдат: одного – вооруженного мушкетом, другого – луком и стрелами; самые крупные землевладельцы – двух солдат с каждых 100 шерафим дохода. Мелкие землевладельцы, доходы которых не превышали 50 шерафим, поставляли одного солдата, вооруженного копьем, и только самые мелкие землевладельцы, имевшие доход до 10 шерафим, освобождались вообще от этой повинности [112, с. 122-123; 211, т. 2, с. 43].

«Наряду с самыми мелкими землевладельцами от обязательства поставки установленного числа рекрутов в колониальную армию освобождались и некоторые другие категории землевладельцев, в частности буддийские и индуистские храмы и монастыри, католическая церковь, а также целый ряд мелких землевладельцев, предоставлявших колониальным властям особо ценные товары или услуги. К ним, в частности, относились сборщики корицы, слоноловы, носильщики паланкинов высокопоставленных чиновников, некоторые категории ремесленников, например кузнецы, изготовлявшие оружие, мусульманские купцы, занимавшиеся транспортировкой казенных грузов по суше, а также перевозчики казенных грузов по рекам [112, с. 124].

Следует, однако, признать, что общее число деревень, освобожденных от несения военной повинности, было невелико: по оценке Т. Абеясингхе, примерно 12% общего числа деревень [112, с. 125]. Следовательно, подавляющее большинство землевладельцев обязано было поставлять в колониальную армию вооруженных солдат. Хотелось бы подчеркнуть, что эта повинность основной тяжестью ложилась на плечи народных масс-крестьян и ремесленников Цейлона, которые были вынуждены отрывать своих сыновей от традиционных занятий и направлять их в колониальную армию для защиты чуждых им интересов.

Проведенная перепись дала возможность португальцам шире использовать в своих целях существовавшую на Цейлоне систему принудительного труда – раджакарию. Этот, по существу, ничем не оплачиваемый труд стал широко использоваться ими на строительстве факторий, крепостей, административных зданий и т. д. При этом круг повинностей, которые должны были нести отдельные категории крестьян, был значительно расширен. По данным П. Пириса, впервые в истории Цейлона наиболее многочисленной касте земледельцев (говийо, или гояванса) португальцы на основе раджакарии вменили в обязанность выполнять такую повинность, как переноска казенных грузов [211, т. 2, с. 48, 50], что резко противоречило существовавшим обычаям и традициям.

Кадастрация юридически закрепила осуществленную в ходе колониальной экспансии частичную экспроприацию храмовых земель, ранее принадлежавших буддийским и индуистским монастырям. Эти земли, как уже отмечалось, перешли в собственность католической церкви, в результате чего ее доходы, по данным П. Пириса, возросли примерно на 70 тыс. крузадо (26) в год [211, т. 2, с. 37]. Следовательно, экономические позиции католической церкви на Цейлоне в эпоху португальского господства значительно окрепли, и она сделалась важным орудием в проведении политики, направленной на укрепление колониального господства.

———————————————————————–

(26) Крузадо – монета португальской чеканки, равная 400 реалам.

———————————————————————–

Другое крупное изменение в земельно-налоговой политике португальских властей было связано с установлением налогов на бывшие королевские земли (габадагам). Как уже отмечалось, часть этих земель с завоеванием Цейлона перешла во владение португальских – военных и гражданских – чиновников. Эти новые владельцы, не считаясь с установленными традициями и обычаями, стали рассматривать полученные участки как свою частную собственность и, несмотря на протесты местных властей, отказывались от уплаты в казну земельного налога. Многие чиновники начали сдавать свои земли в аренду цейлонским и тамильским крестьянам, требуя за это половины собранного урожая – риса, плодов арековой пальмы, перца и т. п., а в отдельных случаях, видимо, забирая у них даже весь урожай [234, с. 36]. Реализуя эту продукцию через торговцев-посредников, многие из них нажили на этом немалое богатство.

Вскоре после проведенной кадастрации земель, испытывая большие затруднения в обеспечении армии провиантом, португальские власти приняли указ, согласно которому владельцы земель габадагам обязывались выплачивать в казну земельный налог в размере 12% записанного в томбо дохода [112, с. 119]. В соответствии с указом выплата этого налога должна была осуществляться в денежной форме. Однако из-за трудностей, с которыми пришлось столкнуться колониальным властям при сборе этого налога, указ был несколько изменен, и в соответствии с принятыми поправками начиная с 20-х годов XVII в. налог разрешалось выплачивать в натуральной форме, но при одном условии: значительная часть его должна была вноситься теми видами продукции, которые интересовали португальцев.

Согласно многочисленным данным цейлонских и английских исследователей, в течение всей первой половины XVII в. владельцы земель габадагам от одной до двух третей обшей суммы земельного налога (в зависимости от природно-географических условий и местоположения самой деревни) выплачивали перцем и другими экспортными товарами по установленным ценам, а остальную часть – деньгами [112, с. 123; 140, с. 46; 211, т. 2, с. 43; 234, с. 36].

От принятия этого закона прежде всего выиграли колониальные власти. Помимо увеличения поступлений в казну им удалось еще добиться того, что цейлонские крестьяне стали постепенно ориентироваться на производство нужных колонизаторам экспортных продуктов, приносивших последним баснословные прибыли. Можно предположить, что этот закон оказал определенное воздействие и на внутренние процессы, происходившие в цейлонской сельской общине, но для доказательства этого тезиса необходимы дополнительные исходные данные, которыми мы не располагаем.

О политике португальских колониальных властей в других отраслях сельскохозяйственного производства источники не дают сведений. Имеются, однако, основания предполагать, что животноводство было весьма развитой отраслью сельскохозяйственного производства. Некоторое представление об уровне его развития можно составить на основании данных Рибейру. «Продовольствия здесь, – писал он, – очень много. На базаре можно купить быка, буйвола, козу, овцу, свинью… Много продается и мяса диких животных. За 2 реала можно купить два десятка кур или большой кусок животного масла весом в 7 канадо (27)» [56, с. 61].

———————————————————————–

(27) Канадо (видимо, искаженное кэнди) – цейлонская мера веса.

———————————————————————–

Таким образом, анализ земельно-налоговой политики португальских властей на Цейлоне дает основание считать, что она служила экономическим инструментом для укрепления колониального господства.

<< К оглавлению книги «Очерки экономической истории Шри Ланки»
Следующий раздел>>
Web Analytics