Alexander Wynne «Who was the Buddha?»
https://aeon.co/essays/was-the-buddha-an-awakened-prince-or-a-humble-itinerant?
December, 2019
shus 2021
Если позволить себе усомниться в прочно укоренившихся мифах, таких как, например, описание его дворцовой юности в качестве сына правителя, то перед нами развернется удивительная панорама реальной жизни этого загадочного мудреца.
Ближайший ко мне храм Ват Дой Кхам (Wat Doi Kham, Чиангмай, Таиланд) каждую неделю посещают тысячи людей. Сделав подношение деньгами и гирляндами жасминов, верующие простираются перед небольшой статуей Будды, тихо нашептывая возвышенные молитвы и обращаясь к ней с просьбами об исполнении желаний. Подобные ритуалы выполняются каждый день в буддистских храмах по всей Азии, и также, как и в Вате Дой Кхам, они обычно адресуются мифическому образу Будды, который изображен безмятежно сидящим в медитации, с загадочной полуулыбкой, отстраненным и углубленным в себя.
Но мифический образ Будды представлен не только скульптурой буддистских храмов. Нам также известно огромное множество легенд, при этом буддологи, сбитые с толку многослойностью их сюжетов, такой же густой, как облака благовоний, в большинстве своем уже отказались от попыток разглядеть в них реальную историческую личность. Кроме того, хотя это и может показаться странным, учитывая непреходящую значимость идей и практик Будды, в последнее время значительно выросла популярность т.н. «медитации осознанности». Но как возникают эти западные версии буддизма, и есть ли в них место историческому Будде, потерянному для нас мудрецу древней Индии? Существует ли возможность отделить миф от реальности, и таким образом вернуть Будду в современный дискурс?
Легендарная версия жизни Будды гласит, что Сиддхаттха Готама (Siddhattha Gotama) родился наследным принцем в племени Сакьев (Sakya) и вырос в городе Капилаваттху (Kapilavatthu) за несколько веков до н.э. Проживая в роскоши и уединении, Сиддхаттха ничего не знал о трудностях жизни до тех пор, пока во время выхода за пределы дворцовых стен не столкнулся с четырьмя шокировавшими его явлениями: больным человеком, дряхлым старцем, мертвецом и святым праведником. Это побудило Сиддхаттху отказаться от мирской жизни ради поиска духовных решений проблем бытия. После шести лет следования различным практикам, включая экстремальный аскетизм, в возрасте тридцати пяти лет Сиддхаттха обрел духовное просветление. С этого времени, получив известность как «Будда» (что буквально означает «пробужденный»), Сиддхаттха посвятил остаток своей жизни путешествиям по Северной Индии и созданию нового религиозного сообщества. Из жизни он ушел в возрасте восьмидесяти лет.
Однако, для проверки исторической достоверности всего вышесказанного мы располагаем очень скудными данными. Согласно наиболее распространенному среди современных ученых мнению, Будда жил в пятом веке до н.э. (прим. 480-400 г.г.). При этом отсутствие точной информации о Капилаваттху (Kapilavatthu) позволяет предполагать, что он не был наследным принцем, жившим в обширном дворце. Наиболее вероятными местами расположения Капилаваттху являются непальское местечко Тилауракот (Tilaurakot), находящееся на месте старинного рыночного города примерно в десяти км к северу от индийской границы, и индийский дистрикт Пипрахва (Piprahwa), расположенный к югу от Тилауракота прямо на индийской границе. Но кирпичные руины в обоих этих местах на несколько столетий моложе времен жизни Будды, что, в какой-то мере, согласуется с самыми ранними литературными источниками, т.к. в соответствии с Палийским каноном – единственным полным собранием буддийской литературы, дошедшим до нас из древней Индии – в мире Будды вообще не использовался кирпич, и единственным выдающимся зданием Капилаваттху был племенной «зал собраний» (santhagara), представлявший собой крытое тростником строение, не имевшее стен (sala).
Но если Сиддхаттха (Siddhattha) жил в деревянном доме, то это означает, что его молодость не прошла в уединении в пределах дворцовых стен и, соответственно, его не могли шокировать болезненные факты обыденной жизни. Более того, в палийской «Махападана-сутте» (Mahapadana Sutta) – одном из важнейших источников раннего буддийского мифа – история юности Будды повторяется по отношению к полностью мифической фигуре бывшего Будды Випасси (Vipassi), о котором говорится, что он жил девяносто одну кальпу тому назад (немыслимо длинный временной период). Этот текст не является надежным источником в части описания жизни Сиддхаттхи Готамы (Gotama), поэтому для большей достоверности мы должны обратиться к самым старым частям Палийского канона. Сразу отметим, что ни в одном из них Будда не называется «Сиддхаттхой». Кроме того, поскольку это слово означает «тот, кто достиг [siddha] своей цели [attha]», оно очень похоже на эпической титул, и при этом фактически используются только в поздних мифических текстах, таких как палийская «Ападана» (Apadana).
Вместо этого ранние тексты называют Будду «аскетом Готамой» (Gotama). Хотя «Махападана-сутта» (Mahapadana Sutta) утверждает, что «Готама» являлось родовым именем семейства Будды, существуют свидетельства другой трактовки его родословной. Многие тексты сообщают, что семейство Будды принадлежало к «солнечной» (adicca) родовой линии, что подтверждается часто употребляемым в отношении Будды эпитетом «родственник Солнца» (adicca-bandhu). Если нет достоверных доказательств того, что семья Будды принадлежала к семейной линии Готама, и существует масса текстовых свидетельств, утверждающих другое, то как же тогда мы можем объяснить это имя? Похоже, что «Gotama» было личным именем Будды, так же, как и его санскритский эквивалент (Gautama), который является общераспространенным личным именем в современной Индии.
Также необходимо отметить и другие несоответствия данного мифа. Отец Будды Суддходана (Suddhodana), по всей видимости, не был верховным правителем. В одном из своих ранних рассказов Будда вспоминает, что в детстве вошел в медитативное состояние, сидя под деревом, в то время как его отец работал поблизости. Можем ли мы себе представить, что правитель Сакьев (Sakya) должен был сам обрабатывать свои поля? Самое большее, Суддхдадана мог быть одним из племенных вождей Сакьев. Смерть матери Будды Майи (Maya) после его рождения никак не влияет на сюжет мифа и поэтому может быть принята как факт, но при этом мы не располагаем ранними свидетельствами, которые бы утверждали, что до того, как встать на путь духовных исканий, Готама (Gotama) женился на девушке по имени Ясодхара (Yasodhara). Когда в текстах упоминается сын Будды Рахула (Rahula), то его мать называется просто «мать Рахулы».
Если собрать вместе достоверные исторические фрагменты, отделив их от мифотворчества, то вырисовывается довольно скромная картина жизни и деятельности Будды. Готама (Gotama) родился в небольшом племени, в отдаленном и малозначимом поселении на периферии доимперской Индии. Он жил в те времена, когда в Индии еще только начинался процесс урбанизации, отсутствовали денежное обращение и письменность, и страна еще не была охвачена устойчивыми торговыми маршрутами. Однако, для нас самым важным является ответ на вопрос, что же на самом деле происходило с Готамой после того, как он примкнул к контркультуре аскетов и философов, и в особенности после того, как он обрел свое «пробуждение». Тексты говорят, что Будда сразу же добился выдающихся успехов в качестве проповедника, однако, и это кажется маловероятным.
В палийском описании Первой проповеди Будды утверждается, что его первые пять слушателей сразу же обрели просветление. Однако, другие тексты дают основания усомниться в этом. На самом деле, в дальнейшем эти ученики лишь мельком упоминаются в буддийских текстах, а описание случайных встреч с некоторыми из них не всегда выглядит лестным для Будды. Один из текстов рассказывает о встрече Будды с Конданной (Kondanna), самым выдающимся из его первых учеников. После долгого расставания с Буддой Конданна ведет себя как умоляющий о милости верующий, а не как просветленная личность (arahant): он простирается на земле, поглаживая и целуя ноги Будды, и при этом все время восклицает: «Я Конданна! Я Конданна!»
Еще один выдающийся член группы первых пяти слушателей Будды по имени Ассаджи (Assaji) встречается в нескольких местах Канона. При этом один из текстов упоминает его в связи с тем, что он заболел и был расстроен тем, что больше не мог добиться медитативного погружения. Как и в тексте, описывающем эмоциональном воссоединение Конданны (Kondanna) с Буддой, здесь Ассаджи также представлен вовсе не как просветленная личность. Все это говорит нам о том, что в составе самой ранней буддийской литературы древней Индии все-таки смогли сохраниться домифические истории из жизни Будды. Кроме того, дополнительные исторические фрагменты можно извлечь даже из мифических повествований, например, из очень значимого палийского рассказа о «пробуждении» Будды, где Готама (Gotama) полагает, что не стоит беспокоиться по поводу проповеди учения, так как все равно его никто не поймет. После того, как Готама все-таки решили распространять свое учение, первый человек, с которым он встретился, аскет по имени Упака (Upaka), не был впечатлен его откровениями. Во время беседы Упака спросил, кто является учителем Готамы. Когда Готама ответил, что он сам достиг полного совершенного пробуждения, и поэтому у него нет учителя, Упака только лишь покачал головой и удалился, приговаривая «может быть, может быть».
Таким образом, критическое исследование текстовых источников позволяет воссоздать удивительную историю: Готама (Gotama) сомневалось в своих способностях проповедника; не был серьезно воспринят первым встретившимся ему человеком, не увидевшим в нем Будду; и не обрел заметного успеха со своей первой аудиторией. Как же тогда он достиг своей цели? Ведь то, что Будда оказал самое серьезное воздействие на индийскую культуру и общество, не вызывает никаких сомнений, и в истории древней Индии мы вряд ли найдем сопоставимых с ним по масштабу влияния личностей. Хорошее представление о силе воздействия личности Готамы дает заявление старого духовного искателя по имени Пингия (Pingiya):
«Я представляю его в своем уме, как будто вижу своими собственными глазами,
неустанно, днем и ночью,
Я провожу ночь в почитании его,
И думаю, что я с ним неразделим.
Моя вера, восторг и осознанность
Всегда следуют заветам Готамы,
Куда бы не следовал тот, кто изобилует мудростью,
Я низко склоняюсь в этом направлении».
Что же вдохновляло такую приверженность? Хотя заявление Пингии (Pingiya) и не несет в себе какой-либо практической информации, эта же позиция гораздо глубже раскрыта в «Сутта-нипате» (Sutta-nipata) – старейшем собрании литературы мудрости. Проповедь Готамы (Gotama) здесь представлена как одинокий голос, доносящийся из лесной глуши, и вдохновляющий других призывами следовать строгому и простому культу медитации. Одним из самых значимых текстов этого сборника является «Муни-сутта» (Muni Sutta, «Беседа о молчаливом мудреце»), которая почти наверняка была известна индийскому императору Ашоке (прав. прим. в 268-232 г.г. до н.э.) как «Муни-гатха» (Muni-gatha, «Стих о молчаливом мудреце») в той форме, как она выглядела в 4 веке до н.э., т.е. несколько позже индийской кампании Александра Великого (прим. 326 г. до н.э.). В этом текст Будда описывает мудреца как радикального отшельника:
«Опасность рождается от близости [с другими], пыль возникает от домашнего очага. [Жить] без дома, без знакомств – только это [и есть] видение мудреца».
Избегая обволакивающей «пыли» общества, мудрец сторонится мирских ценностей, «не трепещет от обвинений или похвалы, подобно льву, который не вздрагивает от звуков … подобно лотосу, не запятнанному водой». Концентрирующий свое внимание на стремлении развивать глубокие состояния медитации в лесной глуши мудрец подобен быстро летящему лебедю, в то время как домохозяина можно сравнить с павлином, украшенным лазурным оперением – красивым, но медленным. Другая аллегория присутствует в «Кхаггависана-сутте» (Khagga-visana Sutta, «Рассуждения о носороге»), еще одном раннем тексте из «Сутта-нипаты» (Sutta-Nipata), где говориться, что два золотых браслета обязательно столкнутся, если их надеть на одно запястье. Посыл таких высказываний вполне очевиден: лучше решение для мудреца – это скитаться в одиночку по пустынной местности, подобно однорогому индийскому носорогу.
Отрешенность Готамы (Gotama) от всего земного наглядно демонстрируют множество историй о его мистически-созерцательном отношении к окружающей действительности (здесь и далее автор употребляет термин «quietism» – прим. shus). В повествовании о визите Готамы во дворец Коканада царевича Бодхи говориться, что, сохраняя молчание, он проигнорировал приглашение подняться на верхнюю террасу. И лишь после того, как он бросил выразительный взгляд на своего помощника Ананду, царевич догадался, в чем дело, и приказал скатать ткань, покрывающую лестницу. Т.е. Готама был настолько далек от норм цивилизации, что не стал ходить по покрытому тканью полу и даже не нарушил молчание, чтобы объяснить это сам. В других местах Готама принимает приглашения, не произнося при этом ни слова, и выражает признательность, уже находясь в одиночестве в лесу или на дороге. Он также советует своим последователям поддерживать «благородную тишину», поэтому, когда правитель Магадхи Аджатасатту (Ajatasattu) приходит к нему с визитом, его встречает такая оглушительная тишина, что он начинает беспокоиться и думает, что его завлекли в ловушку.
Мистическая созерцательность Готамы (Gotama) также проявляется и в методах разъяснении им своего учения. Наиболее ярко она представлена в том, что можно было бы назвать «диалектикой молчания»: когда задаются абстрактные метафизические вопросы, такие как «является ли мир вечным», «независима ли душа от тела» или «что происходит с персоной, достигшей освобождения, (tathagata) после смерти» и т.п., Готама в ответ хранит молчание или же говорит, что его учение не касается таких вопросов. Причину этого поведения отчасти можно объяснить прагматичностью Будды: по его словам ответы на подобные вопросы бесполезны, т.к. не служат духовным целям. Однако, данная причина также может иметь и более утонченную трактовку.
В ранних палийских текстах философская немногословность Будды иногда объясняется как одна из форм скептицизма: Готама (Gotama) просто не принимает к рассмотрению исходную постановку вопросов. Термин «будда» («пробужденный») указывает на то, что обычный опыт – это просто грезы, от которых Готама избавился после пробуждения. По этому поводу один ранний рефрен сообщает нам, что Будда развеял «пелену», окутывающую реальность. Т.е. Готама видит сущности такими, какими они являются на самом деле и с позиции пробужденного осознает, что такие понятия, как «мир», «я» или «душа», в конечном счете, нереальны. А если эти аспекты опыта принадлежат непробужденной личности, то его вопросы пробужденному попросту не имеют ответа. Окончательная истина, которую Готама постиг при пробуждении, заключается в том, что наш мир опыта принадлежит только нашему уму:
«Я утверждаю, что тот мир, его возникновение, прекращение и отношение к нему возникает в этом, по сути, «мертвом теле» (kalevare) длиною в сажень, наделенном восприятием и умом».
Своеобразие данного учения заключается в его исходном положении, согласно которому мир, в котором мы живем, является внутренним отражением нашего опыта, а не объективно существующей реальностью. Этим в полной мере объясняется сфокусированность идей Готамы (Gotama) на мучительном по своей сути характере человеческого опыта и, в особенности, на средствах его декомпозиции. Однако, такой анализ влечет за собой ряд логических проблем. Ибо если индивидуальное существование в этом мире является концептуальной или когнитивной конструкцией, то тогда в чем же смысл духовной жизни? Может ли быть содержательной и плодотворной духовная практика при отсутствии внутреннего субъекта (т.е. некой «души») – основы для осознания существующей реальности?
Ранние буддийские доктрины игнорируют эти проблемы, фокусируя свое внимание на факте страдания (или неудовлетворительности, дуккхе (dukkha)), а также возможности его прекращения (dukkha-nirodha). В этой элегантной системе духовная практика является одной из форм осмысленного самоанализа, суть которого заключается в том, что если обращать пристальное внимание на переживании и удерживать контроль над пристрастиями и предубеждениями, которые вовлекают в него практикующего, то мучительные переживания обусловленной реальности пресекаются сами собой. Этот подход к духовной жизни хорошо выражено в наставлении Будды искателю истины по имени Меттагу (Mettagu):
«Что бы ты ни наблюдал, Меттагу,
выше, ниже или все, что посередине вокруг нас,
отвращай от себя очарование и привязанность к этим объектам,
пусть не твое сознание цепляется за бытие.
Живя таким образом, в осознанности и усердии,
странствующий монах отказывается от приобретения благ.
Этот мудрый прямо здесь избавится от страдания,
перерождения, дряхлости, скорби и стенаний».
Ранние буддийские тексты, описывающие путь к освобождению, придерживаются именно такого подхода. Классическим источником в данном случае является «Саманнапхала-сутта» (Samanna-phala Sutta, «Рассуждение о плодах аскетизма»), хотя в ней отсутствует описание того, что можно было бы назвать медитативной «практикой». Вместо этого в ней указывается, что развитие осознанности ведет к устранению негативных психических состояний, поэтому, следуя данной установке в целях достижения медитативных изменений, монах должен найти безлюдное месте, сесть и сосредоточить внимание «перед собой». Предпоследний этап медитации, который прокладывает путь к достижению невыразимого состояния освобождения, описывается следующим образом:
«Избавившись от удовольствия, боли и всех прежних состояний радости и недовольства, монах достигает четвертого этапа созерцания – полного очищения посредством беспристрастности и осознанности. Подобно тому, как человек может сесть, окутав свое тело с головы до ног в белую ткань, так и монах заполняет свое тело очищенным умом, так что ни одна часть его тела не остается не заполненной им».
Как и в случае с «диалектикой молчания», в данном подходе к трансформации личности старательно избегается обсуждение метафизики абсолютной реальности. Страдание прекращается, но ни душа, ни духовная реальность не постулируются ни в положительном, ни в отрицательном контекстах. Система Готама (Gotama) отличается тонкостью и наличием трудноуловимых аспектов, поэтому неудивительно, что он испытывал сомнения, принимая решение о проповеди своего учения. Также неудивительно и то, что его более поздние последователи мифологизировали Будду. Возможно, ранние мифотворцы осознавали, что движению Готамы нужно большее, чем безмятежная медитативная созерцательность и учитель, который не отвечает на конкретные вопросы. Взамен этого они попытались придать некоторым фактам из жизни Готамы поэтический облик. Миф о Будде в качестве принца, изолированного во дворце и слепого к страданиям света, является мудрой аллегорией на сущностную трагедию человеческой личности, а также на возможность избавления посредством пробуждения.
Нам повезло, что мифотворцы не слишком изменили древние тексты, стремясь адаптировать их к традициям своего времени. Поэтому многое из ранних жизнеописаний Готамы (Gotama) сохранило свой первозданный вид, и даже если такой текстуальный источник является неполным или фрагментированным, представленный в нем образ Готамы в качестве странствующего мудреца тщательно прорисован и выглядит необычайно свежо. Как гласит «Муни-сутта» (Muni Sutta), мудрец свободен от социальных оков общества, как «ветер, который невозможно поймать в сети». Согласно «Сарипутта-сутте» (Sariputta Sutta), еще одному раннему тексту из «Сутта-нипаты» (Sutta-Nipata) (и, вероятно, также упомянутому Ашокой), несмотря на многочисленные опасности, безлюдная местность является самой подходящей средой для соблюдения духовной дисциплины. Именно здесь странствующий монах может осознанно наблюдать за своими внутренними вожделениями, и таким образом обрести «освобожденный ум».
Спустя тысячелетия фрагментированное буддийское движение уже перестало соответствовать образу жизни и идеям Готамы (Gotama). Монашеские организации все это время хранили и оберегали мифические версии его Дхармы, а в большинстве мест они стали важнейшей опорой государства. Когда некоторые из этих организаций мигрировали в двадцатом веке на Запад, они принесли туда с собой местные традиции, а не подлинное учение своего основателя. Хорошим примером этого является современное движение осознанности. Американцы, адаптировавшие в конце двадцатого столетия практики осознанности, заимствовали их из возрожденной в девятнадцатом веке в Бирме системы медитации. Таким образом, вместо распространения древней практики, они продвигают новую духовную дисциплину, сформировавшуюся в те времена, когда бирманская тхеравада страдала под гнетом британской империи.
Главная особенность современного движения осознанности, являющегося прямым наследником сравнительно недавних бирманских инноваций – это его нацеленность на мирян, и, как следствие, его по сути социально-терапевтическая, а не спасительная, направленность. Однако, нельзя взять что-то одно из основополагающего идеала пути мудреца, провозглашенного Буддой, отбросив при этом все остальное. Ведь настаивая на соблюдении аскетической дисциплины и жизни в бездомных блужданиях, Готама (Gotama) вместе с тем декларировал и строгую обязательность практики осознанности. Следующий этим путем практикующий, способен достичь полной трансформации сознания, концентрируя свое внимание на составляющих переживания, т.к. Готама заявлял, что именно этим способом уничтожается ментальная конструкция, которую мы воспринимаем как реальный мир, вместе со всеми ее неудовлетворенностями и страданиями.
Не важно, прав был или нет Готама (Gotama), поскольку в любом случае он заслуживает того, чтобы быть услышанным. Его антиреалистический анализ, в котором мир зависит от деятельности нашего разума и чувственных способностей, мог бы быть полезен в современных когнитивных исследованиях и, кроме того, способен расширить горизонты движения осознанности за пределы социальной терапии. Если же рассуждать в более общем плане, то вполне возможно, что радикальный исследовательский метод Готамы когда-нибудь может быть возрожден. Сочетая медитацию со строгим концептуальным анализом, он смог открыть новую область умозрительных построений, в которых стремление к мудрости является аскетическим призванием, приверженностью к определенному образу жизни, а не вопросом религиозных убеждений.
Бродя по руинам древних городов ранних тайских государств, мы повсеместно, от Аютайи до Сукхотаи, сталкиваемся с древними образами Будды. Некоторые из них все еще возвышаются над буйной растительностью, высокие и сияющие. Другие разбросаны тут и там под деревьями и окутаны ползучими растениями. Их цвета мягко сливаются с окружающей средой, а старинная красота постепенно гибнет в забвении. Двигаясь назад во времени вдоль галереи этих образов, мы сначала минуем современные изысканные статуи, а затем и великие останки монументов древности. Вслед за этим наша тропа углубится в лесную глушь, и именно здесь мы обнаружим Готаму (Gotama), великого мудреца Шакьямуни (Sakyamuni).
Спавший на открытом воздухе и принимавший пищу один раз в день, причем часто прямо у дороги, Готама предстанет перед нами еще более аскетическое фигурой, чем мы ожидали. Однако, не это является источником его молчаливой мудрости. Сначала мы узнаем о его ранних неудачах, а затем перед нами развернется удивительная история его успеха: как он создал древний культ медитации благодаря загадочному молчанию, радикальным идеям и простой настойчивости в части осознанного восприятия окружающей действительности.
Alexander Wynne is a Buddhist scholar, and founder of the Buddhacloud app.
<http://buddhacloud.co.uk>. He is the author of «The Origin of Buddhist Meditation» (2007) and «Buddhism: An Introduction» (2015).
aeon.co 17 December, 2019
