·······································

15. Дайте им закончить…

http://dragon-naga.livejournal.com/

15.1 Дайте им закончить …
 Aug. 17th, 2011

В качестве маленькой иллюстрации роли До Аун Сан Су Чжи в современном политическом процессе в Мьянме, хочу привести показательную, на мой взгляд, статью на веб-портале «Иравали», опубликованную к 23 годовщине протестных выступлений 1988 года, кульминацией которых стало «восстание четырех восьмерок» – 8.8.88 (напомню, что восьмерка, как число, кратное четверке, по нумерологии является счастливым для «демократической оппозиции» Мьянмы).  

Обращаю при этом внимание, что «Иравадди» – это не маргинальный сайт, а основной сайт зарубежной бирманской оппозиции (остальные по количеству и качеству материалов явно отстают с большим отрывом – кроме, пожалуй, Миззимы). И автор статьи – не абы кто, а главный редактор этого сайта.

В статье, помимо воспоминаний и рассуждений, содержатся два посыла:

1. Не ДАССЧ и другие распиаренные «отцы и матери бирманской демократии» организовывали протестные выступления 1988 года – это были совсем другие люди.

2. Этих людей посадили в тюрьму, а ДАССЧ – всего лишь под домашний арест. Эти люди до сих пор в тюрьме – а ДАССЧ уже выпустили. Так кто опаснее для нынешних бирманских властей – деятели «поколения 88», или ДАССЧ?

Пока нападки на ДАССЧ – довольно осторожные, но намек на ее «самозванство» – весьма показетелен. Думаю, что эта тема получит свое развитие по мере того, как приход к власти мьянманской демократической тусовки будет все более вероятным.

По сути это – заявка «поколения 88» на то, что они считают ее своим лидером весьма условно. Тактически на самом деле удобнее провозгласить одну ее матерью-основательницей всего демократического процесса, чем долго и нудно объяснять западному обывателю, что на самом деле за каждым событием в Мьянме стоят абсолютно разные люди. И она им пока нужна – в силу того, что Запад предпочитает поддерживать связь только с ней, и поэтому именно с ней могут быть связаны основные надежды когда-нибудь прийти к власти. А еще – потому что лично за ней реально нет ничего – ни вооруженной силы, ни подчиняющейся лично ей сколько-нибудь дееспособной организации. Есть только раскрученный на Западе и в Мьянме бренд и авторитет «народного лидера». Поэтому те, кто реально контролирует организации и группы, не видят пока в ней никакого конкурента – наоборот, воспринимают ее как человека-паровоза, на чьих плечах они могут «въехать» во власть. Но отнюдь не собираются отдавать ей то, что, как они считают, пео праву должно принадлежать им.

Заголовок статьи тоже очень показательный – «Дайте им доделать то, что они начали». «Им» – это «поколению 88». Ясно, что автор статьи обращается с призывом дать этим людям возможность доделать революцию отнюдь не к бирманским властям – это было бы глупо. Призыв обращен именно к ДАССЧ – не путаться под ногами и мешать настоящим лидерам мьянманского демократического движения делать свое дело.

Дайте им доделать то, что они начали

http://www.irrawaddy.org/article.php?art_id=21855

Мы вышли из кампуса во второй половине – десятки учеников, каждый в белой рубашке и зеленой юбке (школьная форма для старшеклассников), стояли под дождем, но ни один не держал зонт. И все пели «Каба ма чье» – национальный гимн.

Все выглядело мирно до того момента, пока не подъехала и не остановилась неподалеку грузовая машина с солдатами. Затем солдаты с повязками из красной ткани на шее (отличительный признак бирманского спецназа) вылезли из машины и выстроились напротив нас, выставив вперед стальные штыки своих автоматических винтовок G3. Палец каждого спецназовца лежал на спусковом крючке, словно они столкнулись лицом к лицу с партизанами в джунглях.

Все мы бросились врассыпную, некоторые попытались скрыться в домах по соседству. Солдаты увидели, что один из учеников закрыл лицо платком и погнались за ним, потому что решили, что он – главный. Когда они схватили ученика и уже хотели его утащить, я вышел вперед и сказал капитану, что он – всего лишь восьмиклассник.

Капитан смерил меня суровым взглядом и ничего не сказал. Я продолжал настаивать, чтобы его отпустили, и тогда ко мне подошел солдат и ткнул в грудь острым штыком.

“Заткнись!, – сказал он. – Тебе что, жить надоело?”

Это было 7 августа 1988, за день до общенационального протеста 8 августа 1988 года, который с тех пор получил более краткое название – «8.8.88».

В этот день 23 лет назад тысячи учащихся нашей школы, снова надев нашу бело-зеленую форму, примкнули к рядам демонстрантов. И после того, как мы прошли пару миль к центру Рангуна, мы снова увидели солдат.

Солдаты опустились на колено прямо посреди мощеной дороги и направили на нас свои автоматические винтовки, в то время как водители бронемашин и армейских грузовиков включили двигатели на полную мощность. Через мегафон офицер обратился к протестующим и сказал, что у нас есть 15 минут, чтобы повернуть обратно и разойтись. Прошло время, но мы продолжали стоять на месте.

Потом началась стрельба. Все побежали, и я услышал панические крики товарищей, что кто-то ранен, но когда над головой летят пули – нет времени оглядываться. Когда я нашел безопасное место, чтобы укрыться, я опустил взгляд и увидел, что до сих пор сжимаю в руках школьный портфель с книгами.

8.8.88 и в последующие дни, пули, выпущенные солдатами режима, сократили число протестующих в Рангуне и в других городах по всей Бирме. Главными мишенями были студенты университетов и школьники, которые шли во главе колонн, требующих демократии, и кровь этих молодых смелых студентов окрасила улицы по всей Бирме. В общей сложности во время восстания было убито 3000 демонстрантов.

Никакие политические лидеры не организовывали эти протесты. На улицах в это время никто не видел ни первого премьера Бирму У Ну, Ни других политических деятелей, таких как Аун Сан Су Чжи или Аунг Шве. Точно так не было видно ни одного из лидеров сегодняшних политических партий, ни нынешних членов парламента, которые заседают сегодня в сверкающем новом здании в Нейпьидо.

Это движенние, которое свергло социалистический режим генерала Не Вина, железной рукой правившего страной в течение 26 лет, возглавляли студенческие лидеры – Мин Ко Найнг, Ко Ко Чжи, Мин Зейа и Тхэй Чьвэ.

До 1988 года предшествующие поколения бирманских студентов безуспешно пытались оказывать сопротивление режиму, который отстранил У Ну от власти в ходе кровавого путча 1962 года, и который через короткое время после этого взорвал историческое здание Студенческого союза в Рангунском университете.

В 1969 году У Ну бежал в Таиланд, а в следующем году начал революционное движение против режима Не Вина путем создания Пертии парламентской демократии и формирования ополчения, но его план закончился неудачей, и он позже вернулся в Бирму. В 1974 и 1976 годах студентами и рабочими были организованы масштабные забастовки, но они были подавлены хунтой, и потребовались годы, чтобы движение смогло восстановиться после потерь.

Тем не менее, в 1988 году студенческому движению удалось, по крайней мере на начальном этапе, добиться успеха там, где другие до этого терпели неудачу. Хотя военные слова захватили власть в сентябре 1988 года и подавили демонстрации, новый режим обещал провести свободные и справедливые выборы, чтобы восстановить систему парламентской демократии. Вдобавок к этому У Ну и другие политики с многолетним опытом снова были вовлечены в политические процессы, и были официально зарегистрированы партии.

Когда Национальная лига за демократию (НЛД) Су Чжи одержала убедительную победу на выборах 1990 года, стало казаться, что десятилетия авторитарного правления в Бирме остались в зеркале заднего вида.

Но режим отказался признавать результаты выборов и обрушился на руководителей НЛД, большинство из которых оказались в тюрьме или, в случае с Су Чжи, под домашним арестом.

Точно так же, как и НЛД, и другие демократические группы, студенты из «поколения 88» тоже были разгромлены, а их лидеры попали за решетку. Несколько студенческих лидеров, в том числе Мин Ко Наинг, отсидели в тюрьме по 15 лет, и примерно в 2005 году вышли на свободу, но после их освобождения все смогли убедиться, что длительные сроки лишения свободы и перенесенные страдания в тюрьме не заставили их склонить голову перед режимом. 

После освобождения студенческие лидеры сформировали группу «Студентов поколения 88» и продолжили свою политическую деятельность, неуклонно приобретая политическое влияние и общественную поддержку. Они провели несколько эффективных кампаний, таких, как «Движение белых рубашек», и в течение двух лет их усилия привели к Шафрановой революции 2007 года, которая привлекла внимание всего мира к бедственному положению народа Бирмы.

В результате, Мин Ко Найнг и его товарищи были вновь брошены за решетку, и теперь отбывают 65-летний срок в отдаленных местах лишения свободы. Для режима было удобнее, чтобы все лидеры группы Студентов поколения 88 находились в тюрьме, когда он провел в 2010 году выборы, и они остались в заключении когда к власти пришло новое «гражданское» правительство.

Показательно, что Су Чжи была освобождена, а лидеры группы Студентов поколения 88 до сих пор остаются в тюрьме. Это – ясный показатель, кого именно режим сегодня боится больше всего.

Другие лидеры Студентов поколения 88 покинули Бирму, чтобы избежать политического преследования и тюремного заключения, но и находясь в изгнании, они продолжают вносить свой вклад. Многие из них являются главами политических групп в изгнании, организаций по правам человека и СМИ.

Критики говорят, что неэффективность оппозиционных партий позволила военному режиму оставаться у власти с 1988 года. Но за 23 года бывшим студенческим лидерам и их товарищам, придерживающимся демократических взглядов, удалось сохранить огонь борьбы за демократию.

Кроме того, без храбрых действий и самоотверженных жертв бывших студентов, как в 1988 году, так и в последующий период, сегодняшнее демократическое движение просто не существовало бы.

Политические партии, такие как НЛД Су Чжи, были официально сформированы после 1988 года и действуют до сих пор. Группы гражданского общества имеют сегодня больше возможностей для создания и деятельности, чем они имели в прошлом. Некоторые члены демократических партий, хотя их численность мала, теперь заседают в новом парламенте. 
Но справедливость по отношению к жертвам «движения 88» так и не восторжествовала, и его лидеры до сих пор томятся в тюрьме без каких-либо серьезных усилий по их освобождению со стороны отечественных политических партий и международного сообщества, особенно западных демократий и ООН.

Кроме того, в Бирме до сих пор не видно значимых политических изменений и нынешняя ситуация в ней не выглядит многообещающей. Страной по-прежнему правят многие из тех бывших генералов, которые организовали кровавый переворот в 1988 году и позже стал лидерами одного из самых печально известных режимов в мире.

К сожалению, в свете этого лидеры нынешних политических организаций выглядят людьми куда меньшего политического калибра, чем находящиеся в заключении вруководители группы Студентов поколения 88.

Но дух 1988 года все еще жив, и демократических пламя все еще горит – именно поэтому сегодня самое время каждому человеку и каждой организации оказать давление и максимально использовать свое влияние, чтобы добиться освобождения лидеров группы Студентов поколения 88, которые остаются в тюрьме.

Студенческим лидерам 1988 года нужно дать возможность завершить миссию, которую они, не боясь пуль, начали на улицах Рангуна, 23 года назад.

Чжо Зва Мо,
Главный редактор журнала «Иравади»

15.2 До Аун Сан Су Чжи
Jul. 24th, 2011

Три вступительных замечания.

1. Я не ставил целью писать биографию До Аун Сан Су Чжи. Для интересующихся – биография ее, например, вот тут:

http://www.lenta.ru/lib/14184651/

2. Происхождение имени. Первая часть – от отца, генерала Аун Сана. «Су» – от бабушки, матери генерала Аун Сана. «Чжи» – от Кхин Чжи, собственной мамы, жены генерала Аун Сана.

3. Как ее правильно называть. Пожилую женщину в Мьянме принято называть полным именем (если вы не ее ближайший родственник или друг и не старше ее по возрасту), при этом со средних лет к этому имени спереди прибавляется «До» – До Аун Сан Су Чжи. Это «До» в определенной степени соответствует русскому «госпожа», но в Мьянме «До» (как и «Ма» для более молодых женщин) становится обязательной частью имени. Называть ее просто «Аун Сан Су Чжи» – это в Мьянме все равно что называть пожилую женщину примерно как «Машка» или «Нюрка». И уж тем более недопустимо фамильярно называть ее как-нибудь типа «бесстрашная Аун» – чем грешат за границей журналисты, не знающие ничего про Мьянму, зато считающие себя специалистами по До Аун Сан Су Чжи. Более фамильярно, но также уважительно ее иногда называют До Су – госпожа Су. Имя «Аун Сан» – это все-таки больше мужское имя, тем более что так звали ее знаменитого отца, поэтому именно До Су – как отсылка к ее собственной бабушке – стало наиболее оптимальным именем для пожилой женщины. В последнее время молодые люди иногда пишут (и говорят) «амэй Су» – «мама Су». В общении с иностранцами ее иногда называют просто «the Lady» – и всем понятно, о ком идет речь.

Писать про До Аун Сан Су Чжи объективно – значит по определению наживать себе врагов. Прежде всего – врагов из числа рядовых мьянманцев.

Мьянманцы не желают принять факт, что ДАССЧ – такой же политик, как и все остальные, и что она, занимаясь политикой, играет по правилам этой политики. То есть, когда-то она использует других людей для достижения своих политических целей, а когда-то точно так же используют и ее. Она – часть политического процесса, идущего вокруг Мьянмы с его циничным торгом, выкручиванием рук и закулисными интригами. Она не добрая мама, а прагматичный рассчетливый человек, для которого образ «амэй Су» – это всего лишь грамотно сформированный, успешно продаваемый и удачно поддерживаемый имидж. Какая она, ДАССЧ – знают, наверное, только ее сыновья. Но после ее освобождения в ноябре 2010 года из-под домашнего ареста они отнюдь не торопились приехать к ней в Мьянму, а потом приехали по разу всего на несколько дней и быстро уехали назад, в Лондон. 

Когда мьянманцам нечего возразить рационально – у них один аргумент: «Уезжайте из нашей страны и не мешайте нам жить». Парадоксально, что в этом случае сторонники До Су, выгоняя того, кто не разделяет фанатизм по поводу их героини, повторяют тезис ее политического противника и (одновременно – ближайшего соратника ее отца) генерала Не Вина, который закрывал страну от иностранцев именно по таким же причинам: не мешайте нам жить так, как мы хотим, и не лезьте в наши дела.

Людям свойственно самим наступать на свои грабли и не учитывать опыт тех других, кто сам когда-то на них наступал. Лично я хорошо помню теток конца восьмидесятых, с пеной у рта и с горящими глазами орущих «Ельцин, Ельцин!». Сегодняшние сторонники ДАССЧ – персонажи того же порядка. Им невозможно объяснить рационально, что она никогда не жила той же жизнью как они, и вообще, большую часть сознательной жизни провела за пределами страны. Даже находясь под домашним арестом, она жила в собственном большом доме на берегу озера с двумя служанками (я не вступаю в дискуссию о том, стоило ли ее помещать под арест – говорю лишь об условиях ее жизни). Отсылка, например, к Вайре Вике-Фрейберга, которая приехала президентствовать в незнакомую для себя страну – вряд ли уместна. Хорошо и комфортно быть главой маленькой, абсолютно понятной и просматриваемой насквозь страны с населением в 2 миллиона человек и без каких-либо серьезных проблем.

Они с маниакальным упорством желают наступить на грабли. И, глядя на их просветленные лица и горящие глаза, понимаешь, что ничего с этим уже не поделаешь. Людям свойственно придумывать себе кумиров и сходить по ним, придуманным, с ума. А потом – разочаровываться и плеваться в их сторону. Это – тоже политика.

На чем же основывается популярность ДАССЧ в глазах мьянманцев?

На мой взгляд, этому несколько причин.

Самая главная – усталость населения страны от нынешней власти. Одни и те же фигуры на протяжении 20 лет утомят кого угодно – даже если с них снять форму и одеть традиционную мьянманскую юбку. У людей есть основанное на личном опыте понимание того, что есть и что будет в стране с нынешними руководителями, но одновременно есть и надежда, что с кем-то другим, может, будет лучше. До Су – это надежда на перемены. А надеются обычно на перемены к лучшему.

То есть, социальная база До Су – это бирманцы (с другими национальностями – сложный вопрос), в основном жители городов, которые обеспокоены не только проблемой выживания, но и склонны задумываться о том, что происходит вокруг. В их числе, кстати, как ни странно, есть и некоторые офицеры правящей касты Татмадо. Некоторые из них убеждены, что страна нуждается в реформах, и лучше провести их «сверху», чем дожидаться требований снизу – а «старшие генералы», по их мнению, на такие решительные реформы не способны. Поддерживающие До Су молодые капитаны (для которых кумиром является ее отец, в возрасте 26 лет ставший генералом) обеспокоены застоем и несменяемостью элиты наверху, которые лишают их карьерных перспектив (проблема «социальных лифтов» вообще очень актуальна для Мьянмы). В этом смысле призывы ДАССЧ к эволюции режима, смене поколений и приходу к власти новых людей для них – как бальзам на душу.

Вторая причина – чисто субъективная. Нынешние руководители Мьянмы не обладают красотой и харизмой. К тому же они – мужчины, по большей частью потомственные военные, выросшие в деревнях и маленьких городках – с соответствующими повадками и манерами. Они слишком просты и некрасивы – у них нет личного обаяния (даже брутальности генерала Лебедя у них нет). А ДАССЧ для мьянманцев – это воплощение забытого за время военного правления аристократизма. Она умеет стареть достойно, и к тому же обладает яркой харизмой. На фоне нынешних руководителей старны – она на самом деле как гостья с другой планеты.

Этот фактор тесно связан с политическим инфантилизмом мьянманцев. Фактически публичная политика в стране закончилась в 1962 году – с тех пор сменилось уже два поколения людей, не знающих, что это такое. А при отсутствии в стране конкурентной среды в публичной политике и публичных политиков, мьянманцам довольно трудно объяснить, что то, чем занимается ДАССЧ – это и есть политическая деятельность со всеми ее плюсами и минусами. И что она является не всеобщей мамой, а таким же умным и рассчетливым политиком как Маргарет Тэтчер или Индира Ганди.

Третья причина – интернациональная. Страна находится под западными санкциями и периодически до Мьянмы долетают скандалы о том, что тот или иной политик отказался сесть за один стол с мьянманским президентом, или что Мьянму пытаются лишить права председательствовать в АСЕАН. Что такое АСЕАН – в Мьянме мало кто знает, но все видят, что к нынешним руководителям на Западе относятся с некоторой настороженностью, а к ДАССЧ – с подчеркнутым уважением (правда, мьянманцы не в силах отличить искреннее уважение от демонстративного уважения, вызванного соображениями международной политической игры). А Мьянма сейчас – на том этапе, на каком был СССР в конце 80-х – когда мнение из-за рубежа становилось единственно правильным, «кока-кола» была предметом гордости и символом красивой жизни, а чтобы посетить в Москве только что открытый «МакДональдс», нужно было выстоять очередь в пару кварталов. То есть, по логике вещей, если ДАССЧ поддерживает Запад – значит она лучше всех. В то, что «кока-кола» лучше всех, в Мьянме уже постепенно начинают сомневаться, а в ДАССЧ – еще нет.

Четвертая причина – отсутствие у властей грамотного пиара. Новостные программы мьянманских телеканалов – худшая копия советской программы «Время», когда дикторы зачитывают по бумажке казенные тексты Министерства информации об открытии новых мостов, или о том, что некий генерал посетил госпиталь и раздал там пациентам очки. То есть, по сути, у властей нет нормального диалога с народом – есть только чтение вслух написанного канцелярским языком перечня открытых мостов и построенных госпиталей, которое, по определению не может быть эффективным. В отличие от них, «амэй Су» не открывает мосты и не раздает очки (хотя сейчас между партией ДАССЧ и партией власти идет настоящая борьба за то, чтобы организовывать похороны неимущих стариков), зато куда более успешно работает на публику и путем нехитрых популистских приемов (я еще скажу об этом) завоевывает популярность.

Пятая причина – семейная. На нее автоматически падает отблеск славы ее отца, генерала Аун Сана. Этот отретушированный и отлакированный образ был нужен всем властям независимой Бирмы. До сих пор абсолютное большинство мьянманцев поклоняется ему как герою, а для молодых людей (даже гражданских) он служит идеалом и кумиром. Как показывает практика, азиатские страны куда более бережно относятся к своему прошлому, понимая, что власть, не имеющая долгую историю и отрицающая свои корни – нелегитимная по определению. В России развенчали Ленина и Сталина, зато в Китае не торопятся развенчать Мао Цзэдуна, каким бы отрицательным персонажем он ни был. Поэтому в Мьянме вряд ли в ближайшем будущем кто-то начнет писать всю правду про генерала Аун Сана и давать моральную оценку многим фактам его деятельности – это не только никому не нужно (для любого государственного деятеля критика генерала Аун Сана будет политическим самоубийством), но и опасно для единства общества. А раз генерал Аун Сан так и останется отлакированной сверкающей иконой – то отблеск его славы неизбежно падает и на его дочь.

К этому следует добавить такое качество ДАССЧ как «тефлоновость». Этим термином обычно награждают харизматичных политиков, недостатки которых поразительным образом не сказываются негативно на их имидже. Слепая фанатичная вера в кого-то предполагает невосприимчивость к доводам разума, приводимым оппонентами. Это как глубоко верующему человеку можно сколько угодно орать в уши «бога нет!» – а он вас просто не услышит. Сторонники ДАССЧ – это именно тот случай.

Когда военные власти пытались приводить «рациональные» с их точки зрения доводы – они тут же терпели фиаско, потому что в случае с харизмой До Су нужна была другая харизма – а ее у властей не было. Поэтому ее сторонники столь невосприимчивы к аргементам о том, что ДАССЧ получила свое образование и большую часть сознательной жизни провела за пределами страны, в совсем иной среде, и что она, собственно, никакая не ДАССЧ, а миссис Эйрис (по мужу-англичанину). Когда к ней приехал сын – абсолютно не похожий на бирманца лицом, одеждой и манерами – власти думали, что это нанесет ущерб ее имиджу. Не нанесло. Когда у ее сторонников спрашивают, почему ее сыновья после ее освобождения не торопятся навестить маму, сторонники ДАССЧ объясняют, что им нет дела до ее сыновей, у них своя лондонская жизнь, а их «амэй Су» остается в Мьянме. Когда власти обращают внимание на то, что в своей деятельности она откровенно играет на публику (например, когда ее письма, обращенные к руководству Мьянмы, сначала доходят до западных СМИ, и уже потом их получают адресаты) – это никого ни в чем не убеждает. Ей позволительно делать заявления вроде того, что санкции против Мьянмы нужно сохранить, потому что они бьют по правящей в Мьянме верхушке и никак не сказываются на простых людях. А когда в ответ власти привели статистику, что из-за санкций только в швейной индустрии Мьянмы 85 тысяч человек потеряли работу – это мало кто замечает. Больше того, женщины, потерявшие работу из-за санкций, которые поддерживает ДАССЧ, часто являются горячими ее сторонниками. Просто стороны играют в разные игры. Мьянманское руководство взывает к разуму – а ДАССЧ играет на чувствах и инстинктах. По сути, сейчас До Су может говорить такую угодно чушь – ее сторонники с восторгом эту чушь проглотят.

Несколько дней назад я был в международном аэропорту, и так получилось, что там в это время ДАССЧ провожала своего младшего сына, который впервые с момента ее освобождения восемь месяцев назад на несколько дней приезжал из Великобритании к маме. Она была в традиционном мьянманском темно-сиреневом женском костюме, а волосы были скреплены заколкой с белыми цветами. Когда я заметил, что заколка не очень подходит под цвет ее костюма, стоявший рядом мьянманец коротко пояснил, что если До Су ее надела – значит так надо. А я вспомнил историю про Фиделя Кастро, когда он, будучи в зените своей славы, прошелся на каком-то из публичных мероприятий, не заметив, что одна из его штанин была заправлена в высокий ботинок, а другая – навыпуск. Говорят, на следующий день именно так ходила вся Куба.

Вот этот букет причин как раз и лежит в основе популярности ДАССЧ в глазах мьянманцев. К этому следует, естественно, добавить такие факторы как ее природный ум и человеческое обаяние, позволяющие ей довольно грамотно выстраивать свой собственный имидж. Плюс, естественно, активная поддержка из-за рубежа – Западу очень нужна ДАССЧ в качестве козырной карты для торга с нынешними мьянманскими властями. Уже не раз так получалось, что позиции западных переговорщиков вовремя усиливались заявлением ДАССЧ, сделанным в нужном для иностранной стороны ключе.

Один из самых известных подобных случаев – это дискуссия в начале года об отмене санкций против Мьянмы. Тогда, прежде всего под нажимом европейских и американских бизнес-структур, беспомощно глядящих на то, как Китай лихорадочно скупает в Мьянме то, что можно скупить, а они из-за санкций не могут сделать ни шагу, такая дискуссия действительно началась. Все опять уперлось в демократию, поскольку для стран Запада именно демократия в Мьянме мыслится как механизм приведения к власти наиболее лояльных ему фигур, которые могли бы в обмен на поддержку предоставить западным компаниям преференции. Когда мьянманское руководство не захотело об этом разговаривать, подчеркнув, что Мьянма и так полстепенно продвигается к демократии (кстати, как пример поспешной демократизации ими был приведен развал СССР и Югославии), нужно было как-то сохранить лицо при отступлении. Вот тут как раз и появилась на авансцене ДАССЧ с репликой о том, что санкции должны быть сохранены. С распиаренной «демократической иконой» спорить оказалось бессмысленно даже крупным европейским бизнес-структурам – хоть и в ущерб своим многомиллиардным интересам в Мьянме.

Этот факт показывает, насколько нужна странам Запада ДАССЧ для выкручивания рук правительству Мьянмы в борьбе за влияние в этой во всех смыслах интересной для них стране. Поэтому не случайно, что любое ее слово получает мощную пиар-поддержку и немедленно тиражируется. Для поддержания интереса к ней используется любой информационный повод, при этом до общемировых масштабов раздуваются даже вполне технические переговоры ДАССЧ с властями о том, куда и в каком качестве ей ехать. При этом в устах людей, не знающих Мьянму, все эти новости обрастают такими дикими подробностями, что иногда просто удивительно, как в здравом уме журналисты могут такое придумать. Ей и ее сторонникам активно помогают филиалы западных НКО, открытые в Мьянме. Недавно в мифотворчество вокруг имиджа ДАССЧ начали вносить вклад и кинематографисты: в декабре 2010 года Люк Бессон заявил, что он намерен снять художественный фильм с историей любви и борьбы До Су. Роль главной героини будет играть Мишель Йео.

Но еще раз подчеркну: этого пиар-успеха не было бы никогда, если бы не личные качества самой ДАССЧ. Как там зовут ту иранскую диссидентку, которую посадили в тюрьму и которую активно пытались пиарить на Западе? Не помните? А про «героическую бирманку Су Чжи» в мире знают многие.

Я был на нескольких ее появлениях перед народом сразу после освобождения. Могу сделать некоторые выводы.

Первый нюанс. Она действует на публике как мастер пиара, который на фоне казенных текстов Министерства информации выглядит особенно эффектно. Вот, например, она говорит в радиомикрофон (при этом динамики довольно мощные и работают хорошо): “Может, в задних рядах меня кто-то не услышит, поэтому я хочу показать вам вот что” – и вытаскивает этакий рояль в кустах, бумагу примерно метр на метр, на которой по-бирмански написано: “Я вас всех люблю”, поднимая его над головой. То, что написано на бумаге, реально видно… ну максимум метрах в десяти – притом что динамики исправно работают метров на пятьдесят. Зато какой кадр для фоторепортеров! Потом этот кадр (ДАССЧ с большим листом бумагит в руках) будет растиражирован агентствами и обойдет весь мир.

Второй нюанс. Ей явно нравится манипулировать толпой – и она с удовольствием это делает. Например, в ходе митинга она говорит: “Люди должны быть терпимы друг к другу… Давайте проверим вашу терпимость. Задние ряды, наверное, меня плохо слышат.

Пусть те, кто сидит в передних рядах, встанут и пойдут назад, уступив им место впереди” (все это говорится в микрофон при исправных мощных динамиках). Люди впереди встали и пошли назад. В этот момент надо было видеть ее лицо – с каким упоением она смотрела на вызванное ей движение толпы. А я вспомнил то время, когда я был завучем школы, и то, что именно пересадками в классе учитель обычно добивается дисциплины и подчинения. И еще вспомнил, как одна учительница начальных классов надрессировала свой класс до такого состояния, что посреди урока говорила: “Я пойду в столовую, а моя сумка будет за вами наблюдать” – и шла в столовую, а дети сидели смирно и косились на стоящую на столе сумку. Я вполне серьезно говорю, что если бы ДАССЧ сказала, что вместо нее будет выступать ее сумка – мьянманцы бы смотрели на эту сумку открыв рты, и многим показалось бы, что эта сумка на самом деле произносит какие-то слова.

Хотя манипулирование ДАССЧ толпой – на уровне начальных классов, но не нужно забывать, что в политическом смысле мьянманцы – это малые дети (ну нет у них пока политического опыта и цинизма более развитых стран по отношению к своим политикам и их технологиям), и поэтому они подвержены самым простым и примитивным способам манипулирования толпой.

Третий нюанс. Когда говорят о ДАССЧ – в лучшем случае упоминают ее ныне официально распущенную партию – Национальную лигу за демократию (НЛД). Но практически никто и никогда не пишет о ее окружении. К этому я еще вернусь, а пока, применительно к митингам, отмечу четкую и иногда невидимую глазу их организацию. На ее выступлениях в первых рядах находятся группы молодежи, которые отвечают за порядок. Они же держат под жестким контролем любимую игру ДАССЧ – передачу радиомикрофона публике: «А теперь пусть обычные люди скажут, о чем они думают». Именно они подносят микрофон к нужному человеку и отдергивают его, когда этого требует политическая целесообразность – например, когда какой-нибудь оголтелый фанат начинает орать «Долой диктатуру!». Все это несколько напоминает отрежиссированные «прямые линии» граждан России с Путиным – хотя тут, конечно, обстановка куда более свободная, и процесс регулируется гораздо тоньше. Я не раз с восхищением смотрел, как работают эти ребята. Чувствуется, что школа у них хорошая.

Кстати, именно эти ребята занимались организацией шествия в день освобождения ДАССЧ, когда толпа стихийно пошла от штаб-квартиры НЛД к ее дому. Они умело формировали колонны, движущиеся по улице Пагоды Каба Эй, сцепившись руками и сдвигая людей так, чтобы одна полоса из трех оставалась для проезда машин, разделяли потоки людей на колонны и следили за порядком – каждый в своем секторе. Они были одинаково одеты, и каждый знал свое место. Мне говорили, что они прошли специальное обучение в одном из частных учебных центров Янгона в рамках какого-то спецкурса с безобидным названием – типа маркетинга или менеджмента.

Помимо четкой организованности у этих ребят наиболее заметна еше одна пиар-составляющая окружения ДАССЧ – здесь практически все делается в «экспортном» исполнении, для красивой и понятной картинки на зарубежных телеканалах. По сути, официально распущенная НЛД в большей степени существует виртуально, в виде картинок и фотографий в зарубежных СМИ, чем в реальности. Именно для этого на значках у ребят написано по-английски «NLD Youth» (мьянманского текста нет), и именно поэтому они иногда одеты в майки с портретом своего лидера и английским текстом (мьянманский текст на всякий случай тоже есть, но он – на спине, а со спины телевизионщики все равно не снимают).

Еще одна пиар-составляющая деятельности этой «молодой гвардии» – это работа в Интернете. 19 июля, например, в Мьянме отмечался День павших героев (Азарни-нэй), то есть, годовщина убийства отца До Су – генерала Аун Сана и группы его товарищей. Незадолго до этого дня на Фейсбуке появилось событие: Азарни-нэй, 19 июля, в 10-30 утра (генерал Аун Сан был убит в 10-37). Место проведения: «в твоем сердце». Нужно ли говорить, что в 10-30 у штаб-квартиры НЛД (которая, кстати, находится совсем рядом с мемориалом погибшим героям) собралось достаточно много молодых людей. Я не удивлюсь, если список тех, кто кликнул на Фейсбуке «пойду» уже взят в разработку этими ребятами, а их указанные на Фейсбуке электронные адреса пополнили списки рассылок. Это – лишь один пример такой работы. Можно упомянуть про сайты и сообщества в социальных сетях, пропагандирующие деятельность ДАССЧ и про рассылки спама по электронной почте с сообщениями о деятельности бирманской «иконы демократии». Впрочем, сегодня это уже никого не удивит.

Но не эти ребята – основное окружение ДАССЧ. Они – лишь неплохо обученная гвардия, каждый из членов которой отвечает за свой участок. В близком окружении у До Су – совсем другие люди.

Характеризуя окружение ДАССЧ, я неизбежно вступаю на зыбкую почву пересказа того, чего я сам не видел. Но мьянманцы, которые это мне рассказывали, вполне имеют представление о происходящем и заслуживают доверия. Кроме того, тексты американских депеш из Янгона на Викилеакс подтверждают то, что услышанное мной – очень близко к истине.

Итак, ее окружение, сильно упрощая картину, можно условно разделить на четыре группы: старая гвардия, радикалы среднего возраста, амбициозные прагматики и молодая поросль.

Старая гвардия – это те, кто был среди отцов-основателей НЛД почти четверть века назад (в окружении ДАССЧ они известны как «дядюшки» – «у-лей»). Зачастую это – бывшие высокопоставленные чиновники при правлении генерала Не Вина, выгнанные из власти в ходе практикуемых генералом многочисленных реорганизаций госструктур. Эти люди считают себя великими, а партию – своей собственной. ДАССЧ, по словам знающих ее людей, давно тяготилась и тяготится этими людьми, которые постоянно дают ей ценные указания, что и как надо делать – вплоть до вызовов «на ковер». Тем не менее формально она обязана к ним прислушиваться. Даже не потому, что НЛД – это партия совсем не одного человека (по крайней мере, эти старики искренне так считают), а потому что ДАССЧ некоторым из них годится в дочери (учитывая, что До Су уже 66 лет – факт несколько парадоксальный, зато показательный).

Причем, многие из этих людей уже давно живут в каком-то параллельном мире, и взгляды некоторых из них на то, что надо делать со страной, порой вызывают оторопь. Есть такие, кто на полном серьезе считает, что США напрасно ввязались в Афганистан – потому что Бирма по всем позициям для них гораздо важнее. Они искренне полагают, что США должны немедленно ввести в Бирму войска и помочь бирманскому народу установить демократию, организовав в стране «честные и справедливые» выборы и своим вооруженным присутствием исключив возможные беспорядки. А пока этого не произошло – нужно изолировать режим в кольце санкций. При этом все прибывающие в Мьянму туристы – это фактические пособники генералов и враги бирманского народа, потому что они оставляют генералам свои туристические доллары.

Старики, встретившие кровавые события 1988 года уже в почтенном возрасте, говоря о демократии, весьма подозрительно относятся к гражданской активности народных масс (а что еще ожидать от бывшей высшей номенклатуры генерала Не Вина, не отличавшегося особой любовью к демократической форме правления?). Те события их очень сильно напугали. Поэтому многие из них – за введение в страну американских войск, но против призывов к актам гражданского неповиновения.

Вот такие великие дедушки указывают ДАССЧ как себя вести, и она хотя бы формально, но вынуждена их слушать.

Радикалы среднего возраста – это люди, которым примерно около 40 лет. Собственно, это – студенты образца 1988 года, и лидеры тогдашних протестных выступлений. Они выступают за активное участие в жизни страны всеми возможными путями. Они не поддержали призывы стариков к бойкоту выборов 2010 года и приняли в них участие. Но, поскольку результат оказался для них обескураживающим (они и не могли победить на выборах по мажоритарным округам, хотя были уверены, что власти у них «украли победу»), то вполне понятно, почему часть из них начала все больше и больше радикализироваться.

Эти радикалы считают, что сегодня они как никогда готовы к тому, чтобы руководить народной революцией. Для них 1988 год – лебединая песня и недоигранная партия, которую они горят желанием продолжить. Некоторые из них, кстати, доказали свою состоятельность, став неплохими бизнесменами. Они призывают действовать решительно, в том числе через забастовки и кампании гражданского неповиновения. То есть, говоря проще, повторить 1988 год.

Я уже упоминал о «молодой гвардии». Добавлю про них пару слов. Это – боевой резерв, который, для того, чтобы отвлечь от свойственных юности экстремистских завихов, втягивают в процесс обучения и «тим-билдинга» – то есть, учат управлять толпой, проводить пиар-кампании по технологиям сетевого маркетинга, а также работать с аудиторией в Интернете. То есть, чувствовать свою нужность в большом общем деле. Но главное – у них ответственная задача: они обеспечивают безопасность До Су во время ее перемещений и выступлений. Тем не менее, понятно, что этот процесс обучения и сопровождания лидера не может длиться бесконечно. Рано или поздно они могут захотеть более решительных действий, считая, что они к этим действиям готовы.

Нужно ли говорить, что наличие дедушек явно тяготит ДАССЧ. Она прекрасно понимает, что ни о каких дедушках на Западе понятия не имеют (несмотря на их представления о собственном величии и заслугах), а знают только ее распиаренный бренд. Но с другой стороны, без дедушек она неизбежно окажется в объятиях радикалов, которые будут подталкивать ее не к разговорам о всеобщем мире и обновлении элииты, а к повторению 1988 года. Судя по всему, До Су, человеку все-таки европейской культуры и воспитания, получившей образование в Оксфорде, стать организатором очередной кровавой драмы в истории страны очень не хочется. Это, кстати, видимо, как раз и есть момент истины для нее, когда воедино сводится понимание того, что в Мьянме любые гражданские волнения неизбежно выходят из-под контроля и превращаются в кровавую войну всех против всех, и осознание своей ответственности за этого джинна, пока запертого в бутылке. Или когда на одной чаше весов ее фанатизм и мессианство, а с другой – буддистские представления о том, что надо жить в мире.

ДАССЧ искуссно лавирует между всеми группами своего окружения, попеременно поддерживая то одних, то других. Когда она поддержала решение о неучастии НЛД в выборах 2010 года (понимая, что это приведет по закону к ликвидации ее партии), то она решила сразу две задачи. Во-первых, она спасла себя от потери лица, потому что гарантированно не победила бы на этих выборах, даже будь они супер-честными (учитывая 25-процентную квоту для военных, голоса в национальных штатах, где, как показала практика, выбирают «свои» партии, а главное – все-таки имеющуюся довольно значительную электоральную базу партии власти). А во-вторых, разгон НЛД позволил ей хотя бы формально избавиться от опеки стариков, потому что официально их уже ничего не связывало: партия в юридическом смысле действительно перестала существовать. То есть, ДАССЧ фактически спровоцировала государство, чтобы оно пинками указало старикам на их место. А она осталась наверху в сияющем одиночестве.

Кстати, ослабление влияния стариков немедленно сказалось и на смене некоторых базовых представлений НЛД. Например, ДАССЧ в начале этого года вдруг заявила, что ее партия – уже не против туристов-индивидуалов, а только против организованных туристических групп. Примечательно, что чуть позже в Интернете появился некий туристический сайт, на котором было четко разъяснено, что это – сайт, связанный с НЛД, и что именно через его посредничество следует работать тем западным туроператорам, кто хочет найти «правильных» партнеров в Мьянме. Такой вот нехитрый коммерческий ход в духе новых веяний, из цикла «Не можешь запретить – возглавь и заработай на этом денег».

Постепенно, однако, вокруг ДАССЧ формируется группа относительно молодых людей (в том числе и из «поколения-88»), которые декларируют ей личную преданность, не одобряя действия ни стариков, ни радикалов. Хотя понятно, что их преданность тесно связана с прагматическим рассчетом – именно ДАССЧ дает им надежду воспользоваться «социальным лифтом», который в Мьянме, где правит военная каста, и лишь сейчас на верхнем уровне немного расширился круг гражданских чиновников, откровенно не работает. А значит, амбициозным молодым людям, не принадлежащим к Татмадо, некуда идти, кроме как в оппозицию. Поэтому они тусуются вокруг ДАССЧ во многом в надежде на то, что рано или поздно власти пойдут с ней на на торг – и она сможет поставить условия участия своих людей в дележе власти. Давление со стороны этих людей – одна из причин того, почему ДАССЧ так активно подает сигналы властям о готовности договариваться. Но при этом она ведет себя как настоящий игрок и пытается договариваться с «сильных» позиций, мобилизуя для этого западную поддержку. По сути, это тоже часть совместной игры: Запад декларирует, например, что он готов рассмотреть отмену санкций, если эту отмену поддержит ДАССЧ. А сама ДАССЧ, судя по всему, готова обменять свою поддержку отмены санкций только на какие-то серьезные уступки по отношению к ней со стороны властей.

То есть, прагматический выбор части ее окружения быть рядом с ДАССЧ не исключает того факта, что если их кто-то позовет в нынешнюю власть, и эта власть будет выглядеть прочной и стабильной, они с радостью устремятся туда, забыв про своего кумира. Создается такое впечатление, что чем люди ближе к самой ДАССЧ – тем они все более прагматичнее и все более лишены фанатичного обожания До Су. Впрочем, так бывает всегда и везде. Это – политика. Ничего личного.

Вот в этом, на мой взгляд, и есть основная трагедия ДАССЧ как личности. Пока она годами находилась под домашним арестом, посторонние люди за нее занимались раскруткой ее бренда, вербовали под себя соратников (размахивая ее знаменем), решали с ее именем какие-то другие свои собственные задачи. Фактически, получив свободу, она, помимо кучки старых менторов, получила в подарок набор сомнительных друзей-прилипал и готовый раскрученный другими бренд в экспортном исполнении. Плюс к этому, в силу того, что основная ее поддержка исходит из-за границы, она вынуждена играть в те игры, в которые ее постоянно втягивают западные партнеры, решая свои дела с руководством Мьянмы и вытаскивая ее в нужный момент на сцену с прописанными репликами. А в самой Мьянме фактически ей не на кого опереться (широкая народная поддержка не в счет – потому что апеллирование к народу в этой стране всегда кончалось плохо), при том, что все ей клянутся в верности. Внизу, под ней, постоянно идет какая-то возня, кто-то с кем-то борется и кто-то что-то делит. При этом ясно, что даже те молодые ребята, которые ее охраняют, подчиняются отнюдь не ей.

Какие на самом деле политические взгляды у ДАССЧ – видимо, точно не знает никто. Сама она говорит о приверженности идеям и принципам буддизма – но что еще может говорить бирманский политик? Сейчас у нее самая главная тема выступлений – это демократизация страны путем мирного обновления элиты через давление со стороны народа. Но насколько это ее искренняя позиция, или же это компромисс человека, понимающего, что за призывы к свержению существующей власти он неизбежно угодит за решетку, зато рискует вызвать этими призывами бойню в стране – сказать сложно. Экономических взглядов у нее, судя по всему тоже нет: декларируемые НЛД цели – это общие фразы, под которыми может подписаться кто угодно (если не считать некоторых совершенно диких вещей типа поддержки санкций против своей страны и отрицательного отношения к туристам). Поэтому легче всего на митинге отдать микрофон в толпу – и пусть каждый говорит о своем. Ну, или, вернее, пусть каждый скажет то, что ему надо сказать.

Каково политическое будущее ДАССЧ – это тоже интересный вопрос. По сути, она уже достигла вершины – стала никому не подотчетным национальным лидером и самым известным человеком в стране. Любой пост в государстве (даже президентский) был бы для нее скорее понижением, чем формализацией ее реального статуса. При кастовом управлении страной фигура президента в Мьянме – чисто техническая. Это не символ нации, а просто высший чиновник, зависимый от тех, кто его избрал. Кроме того, став президентом, она будет нести ответственность за принимаемые решения – а они в в случае серьезных реформ, которые необходимы в стране, просто не могут быть популярными. А главное – все ее действия перейдут из «эмоциональной» в «рациональную» плоскость. Это значит, что кредит доверия может быстро закончиться, она потеряет свой нынешний неформальный статус – и тогда опять придется звать армию для наведения порядка. Вряд ли это ей нужно. Продолжать быть «совестью нации» и указывать правительству, что и как надо делать (попутно выторговывая какие-то уступки для себя и для своего окружения) – куда комфортнее.

Лично я, если честно, восхищаюсь ДАССЧ. Но совсем не за то, за что восхищаются своей доброй и пушистой «а-мэй Су» мьянманы. Она на самом деле достойна уважения как очень уминый, расчетливый политик, хорошо вписавшийся в циничную мировую игру вокруг богатой сырьем и удачно геостратегически расположенной Мьянмы и занявший в этой игре хоть и подчиненное внешним силам, но очень выгодное для себя положение. Как стратег и тактик, умеющий ловко лавировать, стравливая и нейтрализуя людей из своего ближайшего окружения. И, наконец, как популист, умеющий в полной мере поддерживать свой образ доброй, ласковой и верящей в справедливость на Земле «амэй Су» и, используя свою харизму, с упорством добиваться цели. Сегодня, на своем нынешнем месте, она играет довольно положительную роль, подталкивая правящие круги к реформам и держа их в тонусе. А одновременно – консолидируя оппозицию и не давая особо горячим радикалам затеять очередную кровавую бучу. Для нее быть в оппозиции – идеальный вариант, потому что в случае ее прихода к власти окружающие ее группировки по мьянманским традициям тут же начнут выяснения отношений и войну друг с другом. К сожалению, мьянманские политики из окружения ДАССЧ – это тот клинический случай, когда при встрече двух человек тут же возникает три новых политических партии, которые немедленно начинают ожесточенную борьбу друг с другом.

Когда-то ее отец, генерал Аун Сан, высказал одну интересную мысль. После достижения Бирмой независимости, сказал он, исчезнет объединяющая причина для бирманских патриотов быть вместе – и все они неизбежно передерутся между собой. А поскольку, заметил генерал Аун Сан, лично он не хочет участвовать в этой грызне – то сразу после достижения страной независимости он уйдет из политки и будет заниматься литературой и историей. К сожалению, генерал, отлично знавший бирманскую политику и бирманских политиков,оказался пророком (в конце концов, он как раз и был убит в подобной разборке). К сожалению, бирманская политика всегда была жестокой и кровавой – и во многом остается такой же сейчас. Именно война всех против всех, развернувшаяся в Бирме сразу после провозглашения независимости, стала основной причиной военного переворота и прихода к власти его ближайшего соратника генерала Не Вина. Экстраполируя все это на сегодняшний день, невольно задумаешься: если вдруг не станет нынешней власти, к управлению страной придет пестрая «демократическая» тусовка, которая окружает сегодня ДАССЧ, и на радостях неизбежно устроит разборки между собой – будут ли лидеры этих групп, каждый из которых считает себя в душе великим национальным лидером, ее слушать? Или же везде развесят ее портреты, а ее саму в лучшем случае отправят заниматься историей и литературой?

И последнее. Мьянманцы склонны считать свою героиню уникальным случаем в мировой политике, а свою страну – уникальным местом на глобусе, со своим собственным уникальным путем развития. В этих своих представлениях они, кстати, удивительно похожи на многих российских политиков и общественных деятелей. Но когда я, например, рассказываю о ДАССЧ своим украинским друзьям, у них тут же на ум проходит одно слово из трех букв. Женское имя.

Угадайте, какое.

969
Jul. 31st, 2013

 В 1997 году чиновник мьянманского министерства по делам религии по имени У Чжо Лвин опубликовал в Моламьяйне, столице юго-восточного шатат Мон, 40-страничную брошюру с кратким и лаконичным заголовком – «969». Она была напечатана издательством «Хла Пхет Хла», что можно перевести как «красота с обеих сторон». В этой книге У Чжо Лвин попытался ввести в современный буддизм нумерологическую составляющую, которая, с одной стороны, была бы понятна рядовым буддистам, а с другой стороны – исходила бы из основ учения Будды.

Такой «цифровой код» с высокой степенью неизбежности рано или поздно должен был появиться в мьянманском буддизме. Цифры (особенно созвучные и повторяемые – «коу-чау-коу» – «969») легче запоминаются, и за одним числом может стоять целая философская концепция. А Мьянма с ее традиционным почитанием нумерологии (даже на самом высоком уровне решения принимаются с учетом комбинации «счастливых» и «несчастливых» цифр) просто была обречена выражать понятия цифрами. Была и другая причина – многие мечети, магазины и дома мусульман в Мьянме украшены цифрами 786 – за ними скрывается фраза «Во имя Аллаха милостивого и милосердного». По мнению буддистских проповедников, если вам попадается на глаза цифра 786 и вы ее мысленно про себя читаете – вы уже возносите хвалу Аллаху. То есть, вас, буддиста, заставляют молиться чужому богу.

При этом в цифрах 786 привыкшие к нумерологическому анализу мьянманцы увидели еще один зловещий смысл. Сумма 7+8+6 равна 21 – а это значит, что мусульмане собираются сделать 21 век временем утверждения тотального господства ислама на Земле. И машинально читая цифры на воротах мечети, или на стене мусульманской чайной, буддист тем самым программируется на принятие этой идеи и смирение перед ней.

То есть, буддистские богословы и многие образованные буддисты видели свою задачу в том, чтобы противопоставить нумерологическому программированию мусульман нечто подобное, но с противоположным знаком. Мьянма всегда была страной с высокой степенью религиозной толерантности. В Янгоне действует множество мечетей, индуистских храмов и христианских церквей и сект, и никто не мешает людям в их религиозных обрядах и церемониях – которые порой, на взгляд европейца, выглядят довольно странно и дико (например, кровавое публичное самоистязание у выходцев из Индии). Поэтому речи о том, чтобы сбивать цифры 786 с ворот мечетей, или снимать таблички с этим числом со стен, речи не шло. Нужно было что-то дать взамен, чтобы буддист, которому попалось на глаза «мусульманское» число, компенсировал его десять раз попавшимся до этого ему по пути буддистским нумерологическим символом. Так появилось число 969.

Смысл этого числа очень простой – как это и должно быть. В буддизме существует понятие «трех драгоценностей» («триратна») – это сам Будда, его учение (дхарма) и монашеская община (сангха). Будде присущи девять основных качеств, дхарме – шесть основных качеств и сангхе – девять основных качеств. (Подробней на эту тему можно прочитать на русском языке в Википедии – вот тут: Тhttps://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D1%80%D0%B8_%D0%B4%D1%80%D0%B0%D0%B3%D0%BE%D1%86%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8 ). Хотя монахи и говорят, что Будде, дхарме и сангхе присуще бесчисленное множество качеств, но именно 9-6-9 – это самые основные из них.

По сути, 969 – это мнемонический знак, аббревиатура, несущая в себе информацию, которую буддист должен постоянно помнить. Ничего агрессивного это число не несет, и призвано ликвидировать создавшийся в Мьянме дисбаланс между мусульманской и буддистской нумерологией.

В своей брошюре У Чжо Лвин призывал своих единоверцев всячески пропагандировать число 969 и помещать его в максимально возможном количестве мест для публичного обозрения – на дверях домов, на стенах кафе и магазинов, на принадлежащих буддистам транспортных средствах (начиная от велосипедов с колясками, которые в Мьянме называются «сайка», до больших автобусов). По мысли У Чжо Лвина и поддержавших его монахов, буддист, каждый раз повторяя про себя попавшееся на глаза число 969, тем самым многократно высказывает свое почтение персонально Будде, его учению и буддистской монашеской общине. Поскольку буддистские молитвы – это не молитвы вообще с христианской точки зрения (в них нет обращения к богу с просьбой, и по сути они – это набор неких базовых истин и поведенческих норм, повторяя которые, буддист тем самым «программирует» себя на хорошие поступки), то понятно, что число 969 вполне может трактоваться и как самая краткая буддистская молитва (хотя по поводу места числа 969 в современном мьянманском буддизме тхеравада до сих пор ведутся споры).

То есть, книга У Чжо Лвина не была направлена против какой-то другой религии, и скорее была внутренним делом буддизма. Но, как это всегда бывает, нашлись люди, которые занялись творческим переосмыслением высказанных в книге идей.

Через несколько лет после выхода книги У Чжо Лвина, примерно в 2000 году, в сангхе и среди рядовых буддистов начал циркулировать текст «Угроза исчезновения расы».Как раз в слове «раса» в данном случае не следует искать тот агрессивно-негативный смысл, который оно иногда имеет в обыденном сознании россиянина, и уж тем более не стоит его трактовать в контексте фашистских представлений о расовом превосходстве. Термином «национальные расы Мьянмы» в официальной пропаганде давно и традиционно обозначаются все нации и народности, живущие в стране, с их культурой и религиозной принадлежностью. То есть, речь в брошюре шла о защите национальной и религиозной самобытности мьянманцев – что само по себе вполне нормально и вопросов не вызывает. В ней были перечислены и откомментированы 17 моментов достойного поведения каждого буддиста по защите своей религии. Тем не менее, всего пара абзацев выбивалась из общего абстрактно-назидательного тона – в них декларировалось о том, что, защищая буддизм, надо противодействовать конкретно исламу.

Вот именно из-за этих пассажей такая брошюра никогда не могла бы быть в Мьянме законно опубликована, поскольку призыв противодействовать мусульманам прямо подпадал под статью 5 (j) закона 1950 года, карающего религиозный экстремизм и разжигание межрелигиозной ненависти. По этому закону в случае выхода брошюры в свет автор и издатель тут же получили бы по семь лет лишения свободы. Тем не менее, книга циркулировала в «самиздатовском» варианте, и, судя по числу копий, пользовалась достаточно большой популярностью.

Основной принцип противодействия агрессивной экспансии ислама, по мнению анонимного автора брошюры, заключался в «трех отказах». Во-первых, нужно разорвать все деловые связи с бизнесменами-мусульманами (в том числе ничего не покупать у мусульманских торговцев и не пользоваться услугами мусульман-мастеров). Во-вторых, буддистам не следовало заключать брак с мусульманами. И, в третьих, рекомендовалось вообще не общаться с мусульманами и избегать даже случайных разговоров.

После циркуляции этого текста «три отказа» настолько оказались связаны с движением «969», стихийно возникшим как реакция на книгу У Чжо Лвина, что стали восприниматься как его составная часть – с чем согласны далеко не все монахи. Те, кто считает, что «три отказа» должны воплощаться на практике, указывают, что они не носят агрессивного характера. Никто не призывает хамить мусульманам, вступать с ними в драку или устраивать погромы. Нужно просто не замечать их присутствия рядом с собой и игнорировать их бизнес. А если у них не будет покупателей – они рано или поздно закроют свои магазины и уедут куда-нибудь подальше от тебя. Поддерживающие эти идеи ссылаются на то, что такая практика – классическое воплощение принципов Махатмы Ганди, которого никто не мог упрекнуть в агрессивности или экстремизме.

Они указывают на то, что кампания «969» с самого начала предполагала мирную культурно-просветительскую направленность. В ее рамках при монастырях создавались школы, где монахи объясняли детям основы буддизма и рассказывали о правилах достойного поведения в обществе. По всей стране в рамках этой кампании были организованы лекции и проповеди монахов.

Проповедь буддистского монаха для мирян в Мьянме обычно построена на повторении. Форма «обратной связи» заключается в том, что толпа вслед за монахом произносит его последние слова, сказанные перед паузой, в которых, как правило, заключается квинтэссенция нескольких предыдущих предложений. Так строить диалог со слушателями – довольно эффективный прием, и монахов этому специально учат. Повторение последней фразы – это еще и повод держать аудиторию в постоянной мобилизации, а значит – эта аудитория не спит, не отвлекается и хорошо воспринимает сказанное.

В одной из мьянманских газет я прочел статью о проповеди в Моламьяйне монаха по имени У Вимала – одного из самых известных ораторов кампании «969».

«”Итак, – сказал он, – сегодня мы поговорим о числе 969”.

Он сделал краткую паузу и затем спросил: “О чем мы сегодня будем говорить?”

“969”, – хором ответили присутствующие.

“О чем?”, – повторил он в микрофон, возвысив голос.

“969!”

“Громче! Вы должны гордо и громко скандировать эти цифры! Даже если от ваших голосов рухнет потолок этого зала – мы его восстановим!”

“969!!!”»

Думаю, что те, кто имеет опыт преподавания в школе, оценят стиль и методы работы монаха с аудиторией.

Но самым известным лицом кампании «969» стал другой монах, Ашин Вирату. Он родился 45 лет назад, 10 июля 1968 года, в городке Чьяуксе провинции Мандалай. Сразу скажу, что Чьяуксе известен еще одним известным уроженцем – старшим генералом Тан Шве, и этот лежащий на старой дороге из Янгона в Мандалай город (кстати, уютный, спокойный и относительно чистый) до сих пор рассматривается как вотчина старшего генерала, где везде расставлены его родственники и связанные с его семьей бизнесмены. Поэтому сам факт рождения Вирату в Чьяуксе породил множество конспирологических теорий о том, что за монахом стоит если не сам Тан Шве, то группа связанных с ним влиятельных земляков и выдвиженцев, заинтересованных сегодня в дестабилизации ситуации в стране. Утверждения эти, на мой взгляд, довольно надуманные – потому что именно во времена, когда старший генерал возглавлял Мьянму, Вирату оказался за решеткой. Тем более, что практически вся монашеская жизнь Вирату связана не с Чьяуксе, а с Мандалаем.

Вирату не получил даже полного среднего образования – он перестал учиться в школе когда ему было 14 лет. С 2001 года он – один из главных пропагандистов кампании «969» и один из пламенных ее ораторов. Статус монаха позволил ему путешествовать с лекциями-проповедями по стране, и поэтому он стал известен во многих частях Мьянмы.

Проповеди его отличались смелостью взглядов и были, что называется, «на грани» – хотя и целиком находились в рамках мирной идеологии кампании «969». Тем не менее, в 2003 году за призывы к межрелигиозной вражде он был приговорен к 25 годам заключения, что позволило ему стать в глазах международных правозащитников еще и «узником совести», пострадавшим от кровавой диктатуры за свои убеждения. Неудивительно, что после проведения выборов и начала демократических преобразований в стране Вирату оказался включен в список политических заключенных, которые должны быть освобождены. Именно поэтому в 2010 году он вышел из тюрьмы по амнистии.

2012 год ознаменовался кровавыми событиями в штате Ракхайн. Этот конфликт коренным образом изменил сознание мьянманцев. Пострадавшие от действий экстремистов-рохинджья тысячи ракхайнцев и бирманцев расселились по всей территории страны у родственников. А в это время за рубежом началась шумная кампания в защиту рохинджья, причем они изображались как мирные люди, на которых ни с того ни с сего напали злобные кровавые буддистские головорезы и стали их убивать. Сайты исламских стран были полны оскорблений и проклятий в адрес бирманцев, буддистской религии и духовенства. То есть, легко представить такую ситуацию, когда тебя, твою нацию и твою религию со всех сторон оскорбляют и обвиняют с убийствах и преследовании невинных людей, а рядом с тобой сидит человек, у которого эти «невинные люди» сожгли дом, убили мать и изнасиловали сестру.

Как результат этого – от неприятия «понаехавших» рохинджья общественое сознание мьянманцев начало эволюцию к полному неприятию ислама как религии вообще. Радикализация общественного сознания – это всегда опасно. Постепенно сформировалась психология осажденной крепости, широко распространились теории заговора (вот тогда как раз и вспомнили о том, что 7+8+6=21). И в этих условиях наступил звездный час Ашина Вирату.

Вирату проявил себя не только как хороший оратор, умеющий доступно и понятно разговаривать с простыми людьми (я говорил уже, что избытком образованности он похвастаться не может). Он еще и очень харизматичный человек, моложавый, худощавый и с открытой располагающей к себе обаятельной улыбкой. Сложно выделяться, будучи как все побритым наголо и одетым в бордовый монашеский тинган. Тем не менее, Вирату это удалось в полной мере. Кстати, из современных монахов Мьянмы я знаю, пожалуй, еще только один пример подобной харизмы – у монаха старшего поколения, саядо духовной академии Ситагу, которого зовут Ашин Ньяниссара. Но Ньяниссаре уже 76 лет, а Вирату только-только вступил в возраст монашеской зрелости. И на мой взгляд, взаимоотношения этих двух саядо сейчас все больше укладываются в классическую схему наступления молодого «несистемщика» на устоявшуюся «по обычаям» систему (условно – Навальный и Путин, если так понятнее). Причем, Вирату, формально не противопоставляя себя старшему и менее радикальному поколению монахов, в нынешних условиях приобретает все больше и больше сторонников – это продемонстрировала встреча 227 наиболее влиятельных буддистских монахов Мьянмы, состоявшаяся в середине июня в монастыре Дхаммадута Чекинда Яма около Янгона. Фактически оппонентов Вирату там не было – даже те, кто был недоволен его стилем и методами действий, признавали, что проблемы, которые он поднимает, действительно существуют и являются критически важными для сегодняшней Мьянмы.

Популярности Вирату способствовали и еще два события. Первое – в июньском номере американского журнала «Тайм» его портрет с провокационным заголовком «Лицо буддистского террора» был помещен на обложку. Это вызвало массовые демонстрации в поддержку Вирату по всей стране, и в результате правительство приняло решение о запрете этого выпуска журнала к реализации в Мьянме (он также был запрещен и на Шри Ланке). А 21 июля рядом с местом проповеди Вирату прогремел взрыв и было ранено пять человек. Вирату не пострадал, но сам факт покушения на жизнь харизматичного проповедника еще более повысил его популярность.

Проповеди Вирату сегодня можно найти в Интернете (например, на Ютубе), и они широко продаются по всей Мьянме на DVD-дисках. У Вирату своя интересная манера проповедовать. На многих кадрах он сидит, полузакрыв глаза и говорит медленным монотонным голосом, создавая у зрителей впечатление, что он излагает некое мистическое откровение. Он находит простые слова для объяснения своей позиции. Если вы пришли в мусульманский магазин и что-то купили, говорит он, – вы оставили там свои деньги, которые тут же будут использованы против вас, вашей нации и вашей религии. Если мусульманин клянется буддистке, что любит ее и хочет на ней жениться – не верьте ему, он это делает ради денег: если он женится на немусульманке и обратит ее в ислам, он получит вознаграждение из специального мусульманского фонда. Мусульмане – источники всех проблем в мьянманском обществе, они ведут себя нагло и оскорбительно для буддистов, а главная их цель – уничтожение буддизма как религии, обращение мьянманцев в ислам и установление мусульманского владычества над Мьянмой. Они не выбирают средств для достижения этого и действуют самыми грязными и жестокими способами. Именно поэтому буддисты не могут спать спокойно, заключает Вирату, – разве может человек спать спокойно, если рядом бегает бешеная собака? Такого рода пассажи Вирату првиели к тому, что на зарубежных сайтах его немедленно окрестили «буддистским Бин Ладеном» и сравнили с Гитлером. Тем не менее, несмотря на всю свою недружественную по отношению к мусульманам риторику, Вирату четко подчеркивает, что он – категорически против любого насилия, экстремизма и терроризма по отношению к мусульманам, и что главная его цель – добиться укрепления буддистской религии и мьянманской нации исключительно мирными средствами.

Когда я спросил одного своего знакомого буддиста, владельца небольшого магазинчика, почему он поддерживает антимусульманскую риторику Вирату и повесил в магазине его портрет (наряду со стикером «969»), он ответил, что мусульмане сами виноваты в произошедшем. «У нас всего один Вирату, и тот против насилия по отношению к мусульманам – а посмотри, сколько проповедников на мусульманской стороне, кто призывает нас убивать и отрезать нам головы». Он вспоминает, что еще до того, как началась кампания «969» многие мусульмане демонстративно отказывались покупать продукты в его магазине и оскорбительно кричали ему на улице, что у него продукты «грязные» («Наверное, они хотели сказать, что у тебя не халяльные продукты?» – попытался уточнить я. «Нет, они кричали, что продукты именно грязные – а у меня самый чистый магазин во всем квартале»).

Мьянманцы считают, что в колониальное время мусульмане были «разбалованы» англичанами, которые давали им больше прав, чем коренным бирманцам, для того, чтобы бирманцы не чувствовали себя хозяевами своей страны. В массовом порядке в Бирму завозились мусульмане-пролицейские и мусульмане-чиновники, терпеть хамство и наглость которых и подчиняться которым для бирманцев было оскорбительно. За ними последовали мусульманские бизнесмены, скупавшие земли у бирманских крестьян, а также мусульмане-рабочие из перенаселенной Индии, лишившие работы многих бирманцев. При всей нелюбви к генералу Не Вину большинство бирманцев считает, что он сделал правильно, дав бирманцам возможность почувствовать, что именно они, а не пришлые мусульмане, – хозяева своей страны. Но именно эти меры генерала Не Вина как раз и положили начало теме «притеснения мусульман» в Мьянме.

Кампания «969», как и любое неструктурированное движение, переживает свои взлеты и периоды спокойствия. Сейчас – относительно «мирный» период. Буддисты, наклеившие стикеры с цифрами 969 на свои такси и сайки, постепенно понимают, что так они могут потерять мусульманских клиентов – которые часто бывают богаче бирманцев-буддистов и поэтому охотно пользуются такси. Владельцы мусульманских магазинов нанимают в продавцы буддистов – и буддисты-покупатели приходят в эти магазины со спокойной совестью. А недавно я видел в янгонском даунтауне, как буддистский монах подшивал порвавшуюся сумку у мусульманина со швейной машинкой, и они спокойно о чем-то разговаривали и улыбались. И я вдруг понял, что если монах решит в окрестных кварталах, где очень много ателье и просто уличных «подшивал» со швейными машинками, найти портного-буддиста, то он рискует очень долго ходить по улицам с дырявой сумкой. 

Web Analytics