·······································

6. Обряды жизненного цикла. Обряды рисосеяния

<< К оглавлению книги «Традиционное мировоззрение сингалов …»
Следующий раздел>>

…Низкое экономическое развитие предысторического периода имеет в качестве дополнения, а порой в качестве условия и даже в качестве причины ложные представления о природе.

Ф. Энгельс. Из письма к Конраду Шмидту от 27 октября 1890 г.

Обряды жизненного цикла связаны с существованием человека и направлены к сохранению и ритмичному функционированию человеческого общества. Этой цели они служат и у сингалов. Традиции здесь древние и очень прочные, так как их сохранение представляется народному сознанию необходимым не только для жизненной деятельности каждого индивидуума, но и для всего социального комплекса в целом.

Верования и представления, связанные с обрядами жизненного цикла, по своему происхождению относятся, как правило, к очень глубокой древности, многие магические приемы и средства, долженствующие охранять человека в различные периоды и переходные моменты его жизни, возникли еще в доисторический период.

В сингальских обрядах мы найдем немало типологического сходства с обрядами жизненного цикла, бытовавшими или бытующими и у других народов. В основе этого сходства лежат не только общий биологический ритм, сходство опасностей, угрожающих человеческому существованию, но и общие закономерности в развитии сознания. Наибольшее же родство и сходство сингальские верования и обряды этого цикла обнаруживают с древними индийскими. Так, например, обряд «вкушения молока с золотом» (по-сингальски «ран-кири-катагяма») младенцем сопоставим с ведийскими обрядами «пумсавана» и «джатакарма».

Многие традиции, сохраняющиеся в сингальской среде, можно найти, по-видимому, записанными в древних индийских трактатах по «домашним обрядам» – «грихьясутрах». Немалую роль в их внедрении сыграли пурохиты, управлявшие в древности и в средние века внутренней ритуальной жизнью при дворах сингальских царей. Заимствования в области магических защитных средств нередко происходят со значительной легкостью и в любое время. Так, например, белый цвет сари для сингальской невесты стал нормой при очевидном европейском влиянии.

Обряды жизненного цикла сингалов в значительной степени отвлечены от буддийской обрядности, хотя некоторые из специфических буддийских ритуалов употребляются и здесь в целях магической защиты.

Полное и подробное описание этих обрядов не представляется возможным, так как о них пока не собрано достаточно сведений. Мы остановимся на важнейших моментах этих обрядов, в исполнении которых соблюдается особая скрупулезность в связи с их существенностью в свете представлений о магической чистоте, взаимодействии обыденного и сакрального и т. п.

Рассматривая обряды жизненного цикла, мы постараемся понять смысл и содержание этих представлений, какими они существуют у сингалов. Большая часть предписаний и обрядовых действий, совершаемых в ответственные моменты жизни, представляет собой различные запреты и обережения от злоносящих сил и вредоносных влияний, начиная с обережения плода во чреве матери и кончая моментом смерти и погребения человека.

Беременной женщине прежде всего предписывается быть разборчивой в пище: ей не следует есть ананасы (141), бататы и некоторые другие растения и иные виды продуктов, которые считаются «горячими» (или горячительными), т. е. нечистыми в магическом мысле в отличие от «холодных» (чистых).

——————————————————————————————-

(141) Между прочим, по мнению медиков, употребление ананасов способствует выведению кальция из организма, поэтому европейцам, живущим на острове, врачи обычно рекомендуют не увлекаться этими вкусными плодами.

——————————————————————————————-

Со всеми запретами и ограничениями молодую женщину, беременную впервые, обычно знакомит ее мать, которая пристально следит за исполнением всех предписаний. Естественно, первая беременность вызывает особенно много беспокойств и хлопот. По снам и приметам толкуют, каков будет ее исход.

Будущие родители, как правило, совершают поход в храм богов-покровителей, просят их о защите, также часто дают различные обеты: главным образом обещают какой-нибудь дар богам или храму в случае благополучного исхода будущих родов. Нередко устраивают обряд пирит, считая, что чтение священных буддийских текстов имеет общий благостный смысл и обеспечивает магическую защиту для беременной.

Так как в отношении беременной и ее плода особенно опасаются влияния «дурного глаза, слова и мысли», средств вредоносной магии, а также «порчи» – от демонов и духов, профилактически совершаются обряды демонического культа (вспомним, в частности, охранительный обряд против демона родильной горячки на седьмом месяце беременности, уже описанный нами). Как профилактическое магическое средство рассматривается и требование от беременной самоконтроля: ей предписывается поддерживать в себе бодрое и радостное состояние духа и повышенно религиозный настрой.

В случае трудных родов обычно предполагают действие черной магии и прежде всего обращаются за помощью к эдуре. Тот совершает различные обряды «малой» магии из своего арсенала (типичным является обряд разрезания лимона), читает заклинания. В ряд магических действий вовлекается и муж роженицы: чтобы «помочь» жене, он разбивает кокосовый орех в ступе для толчения риса или о дверь помещения, где идут роды. Не забыты и средства буддийской обрядности: вновь прибегают к чтению священных текстов: читают обычно сутры «Атанатия» и «Ангулимала») [120, с. 71], но для этого никогда не приглашают монахов – чтение совершает кто-нибудь из почтенных мирян. В руки роженицы вкладывается конец священной нити.

Новорожденного купают предпочтительно в глиняном сосуде или в сплетенном из листьев арековой пальмы. Сразу после первого обмывания рекомендуется совершить обряд ран-кири-катагяма: ребенку дают каплю материнского молока вместе с крупицей золота (или просто опускают на время в молоко какой-нибудь золотой предмет). Считается, что этот обряд «обеспечит» новоявленному человеку силу и красоту.

Мать и дитя в первые дни после родов почитаются существами нечистыми (с ними стараются не входить в контакт, они содержатся взаперти в изолированном помещении) и в то же время особенно уязвимыми. Возможнымии средствами пытаются ослабить эту нечистоту: помещение дезинфицируется касторовым маслом и асафетидой. Для обережения роженицы в пищу для нее кладут много имбиря и горького перца.

Астролог прежде всего составляет гороскоп новорожденного, он же рекомендует родителям начальные буквы имени ребенка. Затем определяет самый «благоприятный» момент в течение ближайших десяти-двенадцати дней, когда мать и дитя впервые покидают свое убежище и являются взорам родных и друзей – это своего рода торжество, на которое приглашают гостей и устраивают угощение. Тогда же обычно ребенка в первый раз несут в храм богов-покровителей, чтобы получить для него божественное благословение. Одновременно исполняются данные прежде обеты. Характерными подношениями по этому поводу являются сладкие печенья из рисовой муки и кири-бат (рисовая каша на кокосовом молоке).

Когда младенцу исполняется год, ритуально обставляется первое его кормление рисом, часто этому сопутствует также обряд «индул-катагяма» («вкушение кусочков»): перед малышом ставят тарелку или лист, на который кладут понемножку разного вида еды, и ждут, к чему потянется, что из предложенного выберет сам ребенок. По его выбору угадывают перспективы его будущего, его наклонности и т. п.

В пять лет ребенку дают первый урок грамоты – показывают начальные буквы алфавита (это так и называется: «акуру киявима» – «чтение букв»), что рассматривается как некое приобщение к таинству, так как алфавиту приписывается магическая сила (это проявляется, в частности, при составлении талисманов: в магический текст иногда включается сам алфавит в полном составе букв). Совершает этот обряд какой-нибудь ученый старец, авторитетный в деревне, или же буддийский монах, реже – отец ребенка.

Очень серьезным и ответственным с магической точки зрения считается момент достижения девушкой половой зрелости («вядивия-пяминима»). При первых признаках появления у нее менструации («кили», «осап») девочку изолируют, так, чтобы ее не мог увидеть ни один мужчина. Прежде для нее сооружали специальную хижину: «кили-ге», или «кили-пяла» (слова «ге» и «пяла» означают соответственно «дом» и «хижина», «шалаш»), теперь выделяют особую комнату, уголок, вход куда позволен лишь женщинам дома.

В это время соблюдаются ограничения в пище. Прежде всего исключаются молочные продукты. Основным блюдом является «перечная похлебка» («мирис-ходи»), в которую входят вода, немного рису, перец, лук и чеснок. По утрам дают сырое яйцо, ложку кунжутного масла. Разрешается чай, лепешки. Ничего жаренного на масле нельзя есть в течение трех месяцев (И). Девочку ни на минуту не оставляют одну, так как состояние «нечистоты» делает ее крайне уязвимой для воздействия злых сил из мира демонов и духов.

Предъявляются повышенные требования к чистоте, которая понимается важной более в ритуальном, чем даже в гигиеническом смысле: девочке часто меняют одежду, для чего специально приглашается прачка. Этой женщине сообщается в данном случае особая ритуальная роль: после прекращения менструации, в день, который сочтет благоприятным астролог (142) для выхода девушки из заточения (он также определит направление или сторону света, куда ей в этот момент следует смотреть), на рассвете именно прачка совершит ритуальное омовение девочки, вступившей в разряд взрослых женщин. Прачка должна хотя бы вылить на голову девушки «первую воду». Ее выливают из специально приготовленного для этого случая новенького кувшина, который затем тут же разбивают. Перед входом в помещение для омовения кладут большой кокосовый орех – его разбивают, стараясь, чтобы он раскололся с одного раза.

——————————————————————————————-

(142) Иногда это и не совпадает с естественной длительностью менструации.

——————————————————————————————-

Прачка берет ветку дерева кос (или другого, выделяющего млечный сок), надрезает ее и показывает девушке выступившее «молоко». После омовения девушке дают новую одежду (цвет также рекомендуется астрологом). На особой циновке раскладываются благоприятные предметы – пища, украшения. Родители нашей знакомой, желая, видимо, ей успехов в учении, положили туда же авторучку. Зажигается светильник. Прачка трижды обводит девушку вокруг этой циновки. Читаются молитвы. Затем девушка кланяется родителям, а они одаривают ее каким-нибудь золотым предметом (цепочкой, браслетом, серьгами). За услуги прачку кормят, вознаграждают рисом, сладостями, кокосовыми орехами, в ее собственность поступают и все запачканные одежды девочки (включая украшения, которые на ней были в момент прихода менструации, их иногда подменяют на более дешевые), а также ее постельные принадлежности. В набор обязательных предметов для отдаривания прачки входят большой сосуд для риса («хяли») и ведро (И).

О происшедшем событии оповещается вся деревня: женщины бьют в особый большой барабан «рабана». Соседи, друзья, родственники приходят с поздравлениями и подарками, их встречают праздничным угощением. По первой менструации пытаются угадать семейное будущее женщины, для этого обращаются к астрологу: сообщают день прихода «кили» и знак зодиака («лагна»), под которым она родилась, – астролог обычно сам вычисляет час и минуту, когда случилось «кили», и делает соответствующие предсказания [313].

В составе магических обрядов в связи с достижением девушкой зрелости очевидны реминисценции символики фаллического культа (яйцо, кокосовый орех и др.), символов материнства (молоко), а также общих защитных и благопожелательных знаков и средств (очищение водой, магия цвета и пр.).

Характеризуя свадебный обряд со стороны магической символики, мы должны будем отметить огромное множество предметных символов плодородия, изобилия и процветания. Пол в комнате (или особом павильоне), где совершается брачная церемония, бывает усыпан рисом, по нему разбрасывают кокосовые орехи, листья бетеля. Помещение бывает сплошь уставлена глиняной и металлической посудой, в Кандийской области, как правило, тут же ставят особые, большого размера, сферические корзины, наполненные до отказа различными съестными припасами: здесь рис, молоко, лепешки, печенье, сладости, орехи, бананы. Кокосовый орех разбивается у входа в дом новобрачных, как только они переступят его порог.

Многократно обыгрывается в обряде благостная (символ магической чистоты) символика белого цвета, в различных местах возле дома невесты, где обычно проходит главная часть свадебной церемонии, устраиваются белые навесы, белые полотна расстилаются по земле; в частности, и жених входит в дом невесты, ступая по такому полотну; главное свадебное помещение – «магул-ге» – также увешивается и устилается полосами белой хлопчатобухмажной ткани.

Белый полог устраивается над входом в дом новобрачных. В белое сари одета бывает сингальская невеста. Хотя белый цвет для сари невесты стал принят под влиянием европейской традиции, это не противоречило общему представлению сингальских буддистов о нем как о средстве и выражении магической чистоты, потому, вероятно, и привилось. Кстати, обычай одевать невесту в белое больше распространен в городах, в сингальских деревнях их нередко наряжают в красное сари, как в Индии. Интересно, что есть еще и такой обычай среди горожан.

Новобрачные после свадебной церемонии обычно отправляются в небольшое свадебное путешествие (этот период называется европейским термином «медовый месяц», хотя бы он длился только три дня), после чего приезжают в дом мужа. И именно в красном сари молодая должна войти в дом мужа (И).

Белой тканью обтянута «свадебная доска» («магул порува») – невысокий помост, на котором стоят жених и невеста в момент совершения центральной церемонии свадьбы: ее элементами являются повязывание невестой на поясе куска ткани, врученного ей женихом; связывание мизинцев жениха и невесты; взаимное их «кормление» друг друга рисом и т. д., т. е. символы соединения жениха и невесты.

Магул порува тесно связана с поклонением Солнцу, Луне и Земле. Три элемента в этом сооружении считаются важнейшими: «вияна» – балдахин (или навес), «тирая» – занавесь вокруг всего сооружения и «павада» – церемониальная ткань, которой укрывается помост. Считается, что вияна символизирует Солнце, тирая – Луну, а павада – Землю. Это представление отражается в старинных стихах о свадебном ритуале «Магул таханчия»:

Неприкосновенен навес, что наверху,

Неприкосновенно покрывало, постеленное понизу,

Неприкосновенна занавесь, повешенная вокруг,

Запрещено входить в сооружение магул порува.

В навесе обитает Ири-девийо,

На покрывале обитает Михикат-деви,

В занавеси обитает Санда-девийо,

Вхожу в порува – мне дают разрешение боги

[Приложения, № 9].

Соответственно подразделяются и виды жертвоприношения: считается, что кокосовые орехи подносят Солнцу, бетель – Луне, рис – Земле [11Т, с. 61-62].

Устройство свадьбы не проходит без астролога: он дает консультацию еще во время сватовства, сверяя гороскопы возможных жениха и невесты и определяя их «совместимость», он устанавливает благоприятное время для помолвки и для свадебной церемонии (которая должна быть проведена не позднее чем через три месяца после помолвки); он определяет даже, в какую сторону света должны быть обращены брачащиеся, стоя на магул порува, и т. п.

Но, однако, в проведении всех церемоний свадьбы ни астролог, ни буддийские монахи участия не принимают. На различных этапах свадьбы ритуальные функции исполняют «массина» (в просторечии – «мачан» – кросскузенный брат невесты) (143), родной брат невесты – они действуют при встрече жениха, а затем дядя и отец невесты – эти совершают центральные обряды бракосочетания; ближайшие родственницы жениха встречают молодую пару у порога ее дома. В свадебном ритуале вновь проявляются какие-то особые «магические права» домашней прачки: молодой муж после совершения брачного обряда должен дать откуп за свою жену в размере, назначенном прачкой, и к этому моменту относятся очень серьезно.

Так что сингальская свадьба не имеет связи ни с буддийской обрядностью, ни с ритуалами народных культов. Однако в один из первых дней совместной жизни молодые супруги нередко наведываются в девал или в буддийский храм, где совершают соответствующие жертвоприношения богам и Будде с целью испросить для себя благословение и благосклонность высших (и святых) сил к их союзу. Но эти действия в ритуальном ряду можно почти уравнять с теми призывами выразить благопожелания их браку, которые выражаются молодыми во время их традиционных визитов родным и знакомым или в рассылке «свадебных кексов» (144) тем, кто не смог быть на свадебной церемонии.

——————————————————————————————-

(143) Это связано с давней традицией кросскузенных браков у сингалов, теперь несколько ослабевшей. Подробно об этом см. [49].

(144) Это небольшие брусочки ароматного и сладкого кекса (который остается съедобным довольно долгое время, и его посылают по почте даже в дальние края), упакованные в специально сделанные по случаю свадьбы разрисованные картонные коробочки

——————————————————————————————-

***

По-иному складывается отношение буддийских догматов и обрядности с народными верованиями в ритуалах, связанных с похоронами. В этом случае буддийская церковь не обходит верующего своим попечением, и прежде всего потому, что озабочена его «будущим рождением». Преданность идее метампсихоза у верующего сингала в похоронном обряде проявляется очень ярко.

Хотя смерть сама по себе сопряжена с понятием ритуальной нечистоты (нечисты тело умершего, «оскверненный» смертью дом, нечисто кладбище и все, что связано с похоронами (145)), тем не менее в дом умершего приглашаются монахи, они же (или он) участвуют в похоронной процессии, сопровождая тело умершего к месту кремации. При бытовании обычая кремации у сингалов несколько удивляет применение гробов; однако гроб для ухмершего родственника стараются купить все, даже бедные семьи.

——————————————————————————————-

(145) На похороны нельзя, например, идти с заговоренной нитью (вспомним описанный выше обряд «нул-бяндхима»).

——————————————————————————————-

Погребальный костер устраивается на возвышении вроде платформы, сжигают покойника прямо в гробу, который помещают в середине поленницы. Однако вернее будет описать все по порядку, начиная с того, что предписывают сингальские традиции.

Прежде всего в отношении умершего: его кладут головой на запад, на спину, сложив руки на груди, связывают вместе большие пальцы ног (чтобы ноги лежали ровно), закрывают лицо или оборачивают голову куском ткани. По возможности скорее сообщают о смерти всем родственникам, и все стараются говорить о покойном только хорошо. В комнате, где лежит покойник, зажигают свет, и он горит постоянно. Если в комнате есть какие-нибудь картины, картинки или другие изображения, они все поворачиваются лицевой стороной к стене. Пока в доме покойник, ночью обязательно два-три человека из семьи не спят [306].

В народном обиходе сингалов нет слов, обозначающих «дух», «душа». В языке учености употребляются термины, принадлежащие еще древнеиндийской философии: «атма» (по-сингальски обычно говорят «атхмая») – «душа-сам»; «прана» («праная») – «душа-дыхание»; «джива» («дживая») – «душа-жизнь».

Однако ортодоксальный сингальский буддизм, в котором так важна идея перерождений, тем не менее отрицает существование души и воспитывает верующих в негативном отношении к этому понятию: им широко известна палийская формула «ни ча со – ни ча анйо»: «ни то же самое и ни другое» – так характеризуется сущность той метаморфозы, которая происходит с индивидуумом после его смерти и в «новом перерождении». Проблема эта трудна для понимания обычного верующего, да он, как правило, и не задается целью ее разрешить: даже для религиозных философов это тема многих размышлений, сомнений и дискуссий.

Отрицание души не отменяет, однако, представления о некоем «эго» человека, которое претерпевает изменения (или превращения) в момент смерти и после нее. В то же время это «эго» понимается скорее как тождество с существовавшим человеком, нежели как некоторая отделимая (отделившаяся) его часть, и не имеет особого названия.

Загробная судьба умершего – вообще предмет большой заботы, волнений его родственников. «Получит» ли покойный «хорошее» или «плохое» «место» – это тема раздумий, обсуждения (т. е. пойдет ли он в рай, ад, станет богом, человеком или претой?). Об этом беспокоятся, пытаются догадаться, толкуют сны, приметы. Особенно пугает последняя возможность: став претой, умерший может принести много вреда, причем прежде всего своим ближайшим родственникам. Это главное опасение, и защите от возможной опасности служат многие из традиционных действий вокруг умершего. Большую опасность (магическую нечистоту) представляет собой само присутствие трупа в доме, поэтому обычно с похоронами стараются не медлить: хоронят в любой день недели, за исключением вторника и пятницы.

В некоторых районах Шри Ланки бытует своеобразное средство магической охраны: распевание «Вессантара-джатака-кави», т. е. фольклорного варианта джатаки о царе Вессантаре, мудром и добром, прославившемся множеством подвигов во имя веры (в частности, он отдал людям и свои богатства, и жену, и детей). Этот вариант джатаки рассматривается в народе как похоронное песнопение. Иногда для его исполнения приглашают особых профессионалов («кави-карайо»), часто поют (или читают: распевное чтение сингалов трудно бывает отличить от пения) джатаку о Вессантаре сами родственники умершего. Исполнение повторяют иногда в течение одной-двух недель, поют (читают) обычно всю ночь напролет, чтобы уменьшить (разрядить) магическую нечистоту от свершившейся смерти (И).

Большое значение придается буддийскому обряду даная, описанному нами выше. Даная служит как раз прежде всего увеличению суммы моральных заслуг умершего с целью помочь ему в обретении наилучшей загробной судьбы. Обычно одного монаха приглашают в дом на шестой день после случившегося для произнесения небольшой проповеди – это привносит в дом некоторую долю магической чистоты, а на следующий, седьмой день приглашаются уже несколько монахов для проведения полной церемонии даная, приуроченной обычно к вечерней монашеской трапезе. Для угощения монахов готовят любимые блюда умершего. В этот день также произносится проповедь, тема которой – явление смерти и преходящесть всего мирского. Обязательным элементом являются также славословия в адрес умершего. Затем совершаются все ритуальные процедуры («переливание воды», посвящение моральных заслуг от церемонии богам, предкам и всем живущим и пр.). Примечательно, что в число предметов, которыми одаривают монахов, входят куски белой ткани. Белый цвет вообще сопровождает похоронный обряд: все, кто в нем участвует, надевают белые одежды, а автомобили укрывают белыми чехлами.

Обряд даная проводится еще раз – спустя три месяца; и затем его предписывается устраивать каждый год в день смерти покойного родственника – по-видимому, до тех пор пока у его наследников сохранится ощущение долга перед покойным.

В случае, когда у родственников умершего есть веские «основания» считать, что покойный сделался претой, появляются особые заботы: его надо умилостивить подношениями и постараться «увести» как можно дальше от дома. В этой ситуации не обойтись без помощи эдуры: его приглашают для проведения церемонии «прета-пиденна» (146) («пиденна» также означает «жертвоприношение»), имеющей черты, обычные для демониче ского культа.

——————————————————————————————-

(146) Эта церемония устраивается и в других случаях, например во время болезни.

——————————————————————————————-

Готовится множество подношений, прежде всего съедобных: тут много фруктов, овощей, рис с различными приправами, различные вещественные дары, иногда очень богатые, вплоть до золотых и серебряных украшений. Кроме того, обычно делаются жертвенные подношения и важнейшим персонажам из пантеона демонического культа. В начале церемонии, правда без жертв, нередко обращаются с призывами и к богам.

Подношения помещают в отдельной комнате, после церемонии их посвящения претам и якам все покидают это помещение, дверь в него закрывают, предоставляя «приглашенным» полную свободу «действий». В комнату еще наведываются с той лишь целью, чтобы добавить какое-нибудь новое кушанье к столу «пирующих». Спустя некоторое время смотрят, «поел ли прета». И по каким-то признакам определяют, да или нет. До того как запоют птицы, т. е. ранним утром, все угощение уносят ;на кладбище (т. е. «уводят» прету и заодно с ним, возможно, присутствовавших яков). После этого эдура или его помощник с заклинаниями трижды обегают вокруг дома, чтобы заградить путь и помешать вернуться в дом изгнанным злым существам.

***

К обрядам жизненного цикла очень близки по своей магико-защитной функции обряды рисосеяния. И те и другие пронизаны идеей защиты жизни и ее воспроизводства. Рис – главный продукт питания сингалов с очень давних времен, и среди всех сельскохозяйственных занятий возделывание этой культуры у них выделяется своей обрядовой оформленностью. Крестьяне нередко называют рис «бат девийо», т. е. «бог Рис».

Обрядовый характер носят многие действия, связанные с процессом выращивания и обработки риса. Обрядовый комплекс не слишком сложен, но обусловленные им предписания исполняются строго.

Прежде всего существует четкое распределение трудовых обязанностей между полами: так, рисовую рассаду высаживают на поле обязательно женщины – мужчины лишь подготавливают землю. Жнут совместно и мужчины и женщины (иногда одни женщины), но исключительно мужчины готовят ток и обмолачивают зерно, а провеивают его снова женщины. И смешение обязанностей никак невозможно (И).

Символика этих ограничений в настоящее время утрачена и, по-видимому, связана с очень древними представлениями, относящимися к самым ранним формам человеческого сознания. Возможно, в основе обычая высаживать рассаду женщинами лежит представление о символическом браке с полем [ср. 69а, с. 191]. В обрядах тока, вероятно, проявляется другая символика: зерно как семя жизни, вместилище мужской энергии, и хранителями ее здесь выступают мужчины.

Все участники работ находятся в особом эмоционально-психическом состоянии, торжественном, праздничном. Особенность момента и времени закреплена в своеобразии костюмов крестьян: мужчины работают обычно в «амуде» (или «амудая» – род платка, повязываемого в виде минимальной набедренной одежды), женщины по-особому, поднимая повыше, повязывают свои несшитые юбки («редда»); голову те и другие укрывают платком.

Каждый этап работ сопровождается пением, и каждому соответствуют свои песни. В связи с процессами культивирования риса соблюдается множество различных табу, в том числе табу называть рис его собственным названием (И).

Для каждой сельскохозяйственной процедуры выбирается по совету с астрологами самый благоприятный момент («някята»). Перед началом работ обращаются за покровительством к богам и предкам. Очень часто обращаются к Вишну, Катарагаме, демону Куда-яке [306, с. 101 -102].

Именно в сельскохозяйственных обрядах нередко упоминаются «семь матерей» – заметим, что культ богинь-матерей распространен у ланкийских тамилов. Сингальские «семь матерей» выступают то как богини, то как демоницы. Они также становятся спутницами богини земли Михикат (ее дочерьми) – число их иногда доводится до восьми [313, с. 181], так что вместе с богиней земли они снова составляют магическую девятку.

С заклинаниями обращаются к сельскохозяйственным орудиям, на поле закапывают особые талисманы в виде деревянных дощечек с вырезанными на их поверхности благостными символами [40а].

Когда земледелец отправляется в поле готовить землю для посадки нового риса, тем временем дома его мать или жена варят на очаге рис в закрытом сосуде. Совершив все ритуальные зачины и отвернув первые пласты земли плугом, хозяин возвращается в дом. Тогда снимают крышку с кастрюли или горшка, в котором варится рис, и по количеству дырочек на поверхности судят, обильны ли будут дожди в нужную пору. Потом всей семьей съедают сваренный рис [306]. В это же время, как правило, приносятся обещания: отдать такую-то долю урожая в храм богов-покровителей. Богам также часто посвящаются конкретные плодовые деревья, кокосовые пальмы – на их стволах пишется имя определенного бога. Плоды с этих деревьев затем приносятся богам в храм в виде жертвы (И).

Все этапы в процессе возделывания риса – вспашка поля, ирригация его, посев, сбор урожая, обмолот – связаны с особым поклонением солнцу. От солнца, считается, зависит количество дождей. Бесчисленны обращения к солнцу в песнях урожая. Приступают к жатве только после приветствия и молений в адрес солнца, земли и других божеств. Без их «разрешения» не срезается первый сноп риса:

Милостью я одарен от богов Солнца и Луны, милостью,

Милостью одарен я от Михикат-деви, милостью,

Милостью я одарен от богов мироздания, милостью,

Милостью срезать рис – от царя богов, милостью

[Приложения, № 10].

Восседающий в вышине Ири-девийо осеняет нас,

Пребывающая под землей Михикат-деви держит кувшин,

Обитающие вокруг разные боги несут стражу,

Благодаря этому все мы вместе вдоволь снимаем риса

[Приложения, № 11; 117, с. 55-56].

Особенно щепетильно исполняются обряды, связанные с устройством тока и с молотьбой. Сооружают ток шесть или восемь мужчин. Место для тока выбирают где-нибудь посередине всех полей, насыпают песок и стараются как можно лучше его разровнять, придав форму правильного круга. В середину круга вкапывают столб: вокруг него на привязи ходят быки и топчут снопы риса – так идет обмолот. Особая задача поручается мальчишкам: внимательно следить за поведением животных и, как только случится естественный огрех, моментально убрать навоз, чтобы не был запачкан рис.

При молотьбе соблюдается масса табу: нельзя пить, жевать, стоять на одной ноге и т. п., т. е. исключается все обыденное и неполноценное. Строго должна соблюдаться всеми «чистота слова, действия и помысла», т. е. нельзя ни говорить, ни совершать, ни даже думать ничего дурного. Недопустимо присутствие женщин.

Особенно важным при молотьбе почитается благорасположение богов-хранителей света и богини Земли Михикат, или Михиката (иначе ее называют еще «бхума-девата» – «божество земли). Хорошим знаком, означающим благосклонность богини, считается, если кто-нибудь встретит на своем поле змею [306].

Собрав и обмолотив урожай, крестьянин идет с благодарственными приношениями в девал или в буддийский храм. Часть урожая отделяется для жертвенных целей: богам отдается каждая первая из тридцати двух мер риса (И).

Церемония принесения первых плодов богам называется «девиянне-дане». Она включает в себя, в частности, «кипячение молока» («кири-ита-ра-вима»), когда молоку дают убежать, дабы этим символом избыточности стимулировать изобилие. При этом снова поются особые гимны в честь богов, в том числе снова богу Солнца, которому прямо предлагается: «Прими, почтенный Ири-девийо, это молоко» [117, с. 57].

Измерение зерна – тоже своего рода ритуал. Процесс стараются сделать длинным, чтобы и в будущем урожай не уменьшался и не иссякал [306, с. 105-106]. Часть урожая выделяется для общей деревенской трапезы. Намек на то, что не остаются забытыми и коварные «соседи» крестьянина – яки и преты, можно проследить в следующем обычае: специально сваренную порцию «кири-бат» относят куда-нибудь в сторону от деревни, на возможно дальнее расстояние.

Любопытен фольклор, связанный с обрядами вокруг культуры риса. Изучение фольклора сингалов с точки зрения их магико-религиозных представлений имеет очень большой интерес, но в полной мере оно пока невозможно, так как устное народное творчество сингальского народа, особенно песенное, еще слишком мало исследовано.

Сингальская традиция выделяет следующие разряды песен, связанных с выращиванием риса: «гоям-кави» – песни рисопо садки; «пял-кави» – сторожевые песни, «нелум-кави» – песни жатвы; «камат-кави» – песни тока. «Пял-кави» исполняются во время ночной охраны полей и огородов (особенно тех, что граничат с лесами) от потравы дикими зверями; сторожа поют сами для себя, а иногда перекликаются и «обмениваются» песнями с соседями, каким-нибудь таким же бедолагой, коротающим бессонную ночь. «Пял» значит «сторожевая хижина», «шалаш». Песни эти обычно составляются из четверостиший, поют их мужчины или женщины чаще всего хором, причем часто каждую новую строку пропевает сначала кто-нибудь один, а хор повторяет за ним. Многие из них носят нарративный характер: они словесно описывают совершаемые действия и процессы, эпизоды труда и отдыха или даже весь цикл работ (по-видимому, эти описания служат как продуцирующее магическое средство) (147):

а) Смотри, чтобы место было пониже,

В согласье со звездами скоси там траву,

Выкорчуй, выкопай корни и пни,

В удобном месте сооруди пруд

[гоям-кави; Приложения, № 12].

б) Разогните наконец согнутые с утра спины,

Положите в стожок последний сжатый пучок риса,

Снимите платок со своей головы,

Да пусть сохраняют вас боги четырех стран света.

Отправимся домой

[нелум-кави; Приложения, № 13].

в) Возьмем большой ковер,

Расстелим его вот здесь,

Сядем рядком, возьмем листья,

Тщательно разделим рис

И станем есть.

Как кончим, вымоем водой руки,

Возьмем бетель и арековый орех,

Станем жевать и собираться домой

[нелум-кави; Приложения, № 14].

г) Когда рисовые зерна налились наполовину,

Дадим им воды по самый край перемычки (нияра).

Когда рис созревает,

Колосья клонятся к солнцу.

В подходящее время рис надо сжать,

Выбрать хорошее место для тока,

Хорошо подготовить землю

И засыпать песком

[нелум-кави; Приложения, № 15].

——————————————————————————————-

(147) Приводимые здесь тексты песен собраны для нас информантами: часть из них записана ими по памяти, другие присланы в виде вырезок из популярных изданий (газет, журналов, детских книг для чтения). Большинство этих песен оказалось знакомы сингальским студентам, обучавшимся в Ленинграде, с их помощью удалось сделать музыкальную запись этих и других текстов на магнитофон.

——————————————————————————————-

Некоторые из таких описательных песен бывают особенно интересны, так как содержат перечисление обрядовых действий, не все из которых уже и совершаются, но представляются идеальными. Так, например, описывается в одной из песен обрядовая подготовка тока:

В подходящее время рис жнут,

Выбирают хорошее место для тока,

В подходящее время готовят поле

И насыпают на нем песок.

Потом посреди тока делают яму,

В центр ставят «бычий столб»,

На верхушку его кладут цветок арековой пальмы

И укрепляют основание столба хорошими камнями.

Кладут раковины,

Семь плодов пувака,

Укладывают листья кадуру

И незрелый плод варака (джек-фрут).

Берут бронзу и золото,

Находят медь и железо,

Еще и еще железо

И серп железный.

Еще сколько можно драгоценностей

И к ним осторожно:

Одну жемчужину –

Все это берут.

И очень аккуратно

В ямку кладут немного рису,

А сверху – пучок риса в стеблях,

И так совершают все в нужном порядке.

Затем приводят на это место быков,

Берут в руки поводья, Соединяют всех на привязи

И обращаются к богам

[гоям-кави; Приложения, № 16].

Некоторые из текстов обращены непосредственно к помощникам-быкам с нежными призывами и льстивыми обещаниями:

а) Ты, идущий первым, царь быков,

И ты, который с ним рядом,

И ты, самый маленький,

Топчите-ка поскорее рис

[камат-кави; Приложения, ‘№ 17].

б) В центре тока идет царь быков,

А ближе к краю молодые бычки.

Мы вам позолотим рога

И хвосты украсим жемчугами

[камат-кави; Приложения, № 18].

Конечно, значительную часть песен составляют обращения к богам, к буддийским святыням – прямые мольбы о благосклонности, а также различного рода восхваления:

а) На том месте, куда пришел бог Солнца,

Не будет пустых зерен;

Там, где светит Луна,

Никогда не будет темно

[Приложения, № 19].

б) Мы вырастим плодов, как звезд на небе,

Насадим овощей, как песку на земле.

Но этим кабанам приглянулся мой участок,

Боги Вишну и Саман, приглядите за ними

[пял-кави; Приложения, № 20].

в) Будда приходит на этот ток,

Сандаловый аромат растекается вокруг.

По велению Будды на ток приходит рис Высотой в йодуну.

Силой дхармы на этом току

Сандаловый аромат растекается вокруг.

Силой дхармы на ток приходит рис

Высотой в йодуну

[камат-кави; Приложения, № 21].

Иногда такие песни выглядят как скромные нравоучительные эссе в чисто буддийском духе:

В прошлые времена мы много грешили

И поэтому мучимся теперь в сторожевых шалашах.

С давних времен, когда еще были цари,

пошел этот сторожевой обычай,

Давай, почтенный, запевай и ты сторожевую песню

[пял-кави; Приложения, № 22].

Наряду с подобными непосредственными по выражению чувств и прозрачными по заклинательной цели текстами встречаются и другие, сформулированные в терминах и образах зашифрованной метонимической магии (что, кстати, явно прибавляет им поэтичности). Так, заклинание о богатом урожае выражено таким сложным образом:

Нельзя съесть, как рис, скалу Батале-гала,

Нельзя съесть, как известь, гору Хуннас-гири,

Нельзя съесть, как картофель, скалу Алагалле,

Но царит над ними всеми гора Саманала-канда (148).

[гоям-кави; Приложения, № 23].

А хитрый сторож так же непрямо выражает заботу о сохранении своего посева:

О боже, какое у меня горе:

Пришел вор в мой шалаш и украл циновку;

Ох, много шума будет, как пойду домой.

Дал бы мне кто циновку – утешил бы меня в моем горе

[пял-кави; Приложения, № 24].

——————————————————————————————-

(148) Здесь имеет место игра слов: названия Батале-гала, Хуннас-гири, Алагалле соответственно значат «Рисовая скала (гора)», «Известковая гора», «Картофельная скала». «Саманала-канда» переводится как «Гора бога Самана». В этой песне, очевидно, проявляется реминисценция культа гор.

——————————————————————————————-

<< К оглавлению книги «Традиционное мировоззрение сингалов …»
Следующий раздел>>
Web Analytics