2.1 Создание Паганского государства

1044 год не только открывает новый этап в истории Бирмы. Для историков 1044 г. – год начала письменной истории страны. Если до этой даты историю Бирмы приходится собирать по крупицам, основываясь на данных пока немногочисленных и недостаточных археологических раскопок, обращаясь к недостоверным в этом периоде хроникам и легендам, разыскивая отрывочные сведения в китайских хрониках, то начиная с 1044 г. история Бирмы, по крайней мере политическая, в общих чертах достаточно документирована.

Преемственность (хоть порой и весьма условная) бирманских государств, последовавших за Паганским, создание бирманской письменности, зарождение бирманской литературы вызвали к жизни национальные хроники, первые из которых создавались уже в монастырях Пагана начиная с XI-XII вв., так что составители этих хроник были очевидцами событий паганского периода. Тот факт, что до наших дней не дошло ни одной паганской хроники, не означает их гибели. Хроники переписывались непрерывно. Правда, порой они редактировались в соответствии с политической обстановкой, из них нередко выпадали те или иные части и вписывались другие, зачастую вымышленные эпизоды. Однако основная последовательность и датировка важнейших событий бирманской истории оставались неизменными.

Находка в Пагане надписи Раджкумара (надписи Мьязеди) с текстом на четырех сторонах каменной колонны позволила в свое время не только расшифровать [33] язык пью, но и проверить точность дат, сообщаемых хрониками. В надписи, датированной 1113 г., давались даты восшествия на престол второго царя Паганской династии – Тилуин Мана. При сверке этих дат с датами хроник обнаружилось, что они полностью совпадают. Дальнейшие находки надписей подтвердили точность хроник.Это относится ко всему паганокому периоду, за исключением сравнительно короткого промежутка времени в середине XII в., о котором хроники не имеют общего мнения и противоречат друг другу. Это связано, очевидно, с тем, что в эти годы Паган вел неудачную войну с Цейлоном, которую редакторы XV-XIX вв. предпочли обойти молчанием.

В 1044 г. Паганское государство, как отмечалось, занимало лишь часть среднего течения Иравади. Границы Пагана проходили на севере в районе современного города Мандалай, на западе – по среднему течению Чиндуина, на юге – вряд ли южнее самого Пагана.

В 1077 г., когда умер Анируда, его царство в несколько раз превышало по площади государство 1044 г. По местонахождению найденных археологами вотивных табличек с именем Анируды можно установить, что оно протянулось от реки Швели (24° сев. широты) до Тванте в дельте Иравади. Расстояние между этими пунктами превышает 1 тыс. км.

Быстрота, с которой было создано это государство, качественное различие между союзом племен, живущих в небольшой долине, и обширной страной с несколькими большими городами, например с Паганом, одним из крупнейших городов Азии – столицей этой страны, нередко приводили историков в замешательство. Дело тут не только в территориальном росте. Ведь именно за эти тридцать лет родился бирманский письменный язык, были сооружены первые громадные пагоды и написаны первые фрески, была создана государственная машина, возникли и стали развиваться экономические и социальные отношения нового типа, были построены обширные ирригационные сооружения, многочисленные пограничные крепости и т. д.

Более того, бирманские хроники в один голос утверждают, что в течение первых 13 лет, до 1057 г., никаких крупных событий в истории Бирмы не происходило. Только начиная с 1057 г., с похода на Татон, началось строительство [34] Паганской державы, т. е. государство было создано всего за 20 лет.

Если следовать версии хроник, принятой многими историками, в 1057 г. при дворе Анируды появился монский буддийский монах по имени Шин Арахан. Шин Арахан склонил Анируду к переходу в буддизм Тхеравада (в «чистый буддизм»). До этого, по свидетельству хроник, в Пагане процветали ари – проповедники жестокого культа. Они угнетали народ, пьянствовали, развратничали. Склоненный к истине проповедями Шин Арахана, Анируда, как говорит «Хроника Стеклянного дворца», «исполненный благочестия и мудрости, отверг ересь ари и последовал по стопам Шин Арахана». Анируда согласился на предложение Шин Арахана призвать на помощь из Татона других монахов и с их помощью выгнал ари из государства.

Затем по совету того же Шин Арахана Анируда обратился к царю Татона Манухе с просьбой передать ему часть имевшихся у того буддийских священных текстов. Монский царь отказался, причем сделал это в очень грубой форме, и оскорбленный Анируда собрал армию и отправился в поход на монов во славу религии. С помощью славных воинов Анируда взял Татон, покорил прочие монские города, захватил в плен Мануху, обратил часть населения юга в рабов и вернулся в Паган, приведя несколько тысяч пленных, трофеи и в том числе пять слонов, груженных желанными рукописями. В Пагане Анируда построил для рукописей специальный дом.

Несмотря на верность дат и сохранение общей канвы происходивших в Бирме событий, в сообщаемой хрониками версии многое не соответствует истине. Причиной тому была важность, с точки зрения позднейших хронистов, первых лет существования Паганского царства для дальнейшей истории Бирмы. Исправляя историю, хронисты были ведомы вполне благочестивой и патриотической целью – вознести и прославить царя не только как создателя государства, но и как первого истинного покровителя религии, тем самым ставя его в пример последующим государям. Ради этого они шли на то, чтобы приписать Анируде действия, несовместимые с образом истинного буддиста, в частности заставили его вести чисто религиозную войну с другим буддийским государством. В версии хроник загадка взлета Паганского царства [35] объясняется вмешательством религии, и создание государства прямо выводится из перехода Анируды и всех бирманцев в буддизм.

На настоящем этапе историческая наука о Бирме накопила большое количество надписей, а также собрала воедино все основные хроники, в том числе хроники монских городов и других областей Бирмы. Существует возможность воссоздать истинную картину событий второй половины XI в., которая существенно отличается от канонической.

Прежде всего необходимо отметить, что в Бирме в X в. не было никакого засилия «злых» проповедников-ари. Бирманский историк Тан Тун на основе скрупулезного исследования надписей как паганского, так и после-паганского периода обнаружил, что под ари составители хроник подразумевали аранов, или «лесных братьев» – секту, возникшую в Бирме на рубеже XIII в. и не обладавшую никакими заведомо отрицательными чертами. Первые араны были отшельниками, аскетами, уходившими в леса в знак протеста против обогащения буддийских монастырей, против стремления монахов к земным благам. Однако по истечении некоторого времени араны, создавшие в лесах монастыри, потеряли свой аскетический облик, и их монастыри стали брать дары от мирян и обогащаться, так что вряд ли можно было уже говорить о качественной разнице между ними и обычными буддийскими монахами. Некоторые обряды аранов (например, употребление пальмового вина, порядок принятия пищи и т. д.) отличали их от обычных монахов, однако эти различия не играли существенной роли. Главное заключалось в том, что араны были солидной социальной силой и соперниками ортодоксальных буддистов в борьбе за влияние на правителей Бирмы. И если эта рознь между двумя крупнейшими направлениями в буддизме не ощущалась в паганский период, то впоследствии она обострилась. К XV и XVI вв. относятся эдикты бирманских царей, направленные против аранов. Впрочем, араны существовали вплоть до XVIII в.: так, в XVII в. бирманский царь, отправляясь в поход на Аютию, включил в свое войско отряд монахов-аранов. Варианты хроник, обличающие аранов, создавались именно в XV-XVIII вв., когда борьба была в самом разгаре. [36] И современное хронистам явление было перенесено ими в глубь веков. По сведениям, которые дают надписи, можно уверенно сказать, что в Пагане весьма мирно сосуществовали различные религии и секты, и описания религиозных церемоний включают в себя обряды самых различных толков. Отступник и еретик в понятии бирманского средневековья означал отступника от какой-то конкретной религии, еретика по отношению к нормам исповедуемой веры, а не представителя другой веры иди религии.

Что касается буддизма Теравада, то бирманцы, вероятно, были знакомы с ним еще до захвата власти в Пагане в период жизни в Чаусхе, ведь буддистами этого толка были и окружавшие их моны, и пью, и другие племена. Буддистами, хоть и недостаточно «чистыми» с точки зрения буддиста XVIII в., были и сами бирманцы; но надо сказать, что такими же «нечистыми» буддистами были и моны. Однако если отпадают ари, как противостоящая Анируде и Шину Арахану сила, то исчезает и необходимость идти походом на Татон для захвата рукописей. В действительности ничего подобного не было. История Паганского царства началась раньше 1057 г. Несмотря на сравнительно малые размеры, уже в начале XI в. Паган был княжеством, с которым в Бирме считались, и был известен за пределами Бирмы.

Перед пришедшим к власти Анирудой стояла задача взять в свои руки важнейшую торговую артерию страны – Иравади и южное побережье Бирмы. Это была задача не одного похода, а целого ряда военных экспедиций. Ее выполнение облегчалось тем, что моны вряд ли твердо контролировали земли, принадлежавшие прежде государству пью, в том числе потерявшую свое значение, но еще существовавшую Тарекитару. Вполне возможно, что бирманцы уже до Анируды предпринимали походы на юг и экспедиции, проведенные Анирудой, только закрепили их успех в этом направлении.

Тринадцать лет, прошедших с 1044 г. до захвата Татона, были годами походов, отзвуки которых сохранились в хрониках. Хроники рассказывают о соперничестве главных городов монского юга, Татона и Пегу, и о подвигах богатырей Анируды, совершенных именно на юге и совсем не обязательно во время похода 1057 г.

Стремившемуся к окончательному покорению юга [37] Анируде помог случай. Город Пегу и подвластные ему земли страдали от набегов восточных горных племен. Татон, возможно опасавшийся усиления соседа, отказался прийти на помощь в отражении этих набегов, и правитель Пегу обратился за помощью к бирманцам. Анируда с готовностью заключил союз с Пегу для отражения набегов и прислал свою армию. Горцы были разгромлены, но бирманские войска из Пегу не ушли, и в руках Анируды оказались важнейшие ключевые пункты на южном побережье. Это случилось в конце 40-х – начале 50-х годов XI в.

Татон, основной оплот монов, очутился в изоляции, и падение его стало вопросом времени. Как писал Г. Люс, «Паган выступил в этой военной кампании в роли льва, который, будучи призван разнять двух шакалов, сожрал их обоих». Не исключено, что история с буддийскими рукописями действительно фигурировала как один из поводов для выступления против Татона, а впоследствии была взята на вооружение хронистами как наиболее удобная версия создания Паганского царства.

Захват Татона и покорение монских городов юга позволили Анируде начать широкое строительство в Пагане. Вывезенные из южных городов многочисленные опытные строители, художники, ученые приступили к сооружению первых пагод и храмов Пагана; бирманцы, накопившие основательный опыт за сто лет работы в долине Чаусхе и Пагане, оказались способными учениками. Дальнейшему расцвету Пагана способствовало не столько введение буддизма, сколько открытие для бирманцев международных торговых путей, выход на рынки Индийского океана, непосредственные связи с Индией, Юго-Восточной Азией и Цейлоном.

Особенно часто хроники и надписи упоминают о связях с Цейлоном. Это и понятно – ведь Цейлон был одним из основных центров буддизма Теравада. Известны три миссии, которые Анируда посылал на Цейлон. О миссиях говорится как в бирманских, так и в цейлонских хрониках. Цейлонцы, со своей стороны, обращались к Анируде с просьбой о военной помощи против Чолов. Анируда помощи не послал – войска нужны были ему самому, но когда после окончания войны цейлонцы попросили буддийские тексты взамен утраченных во время военных действий, их просьба была удовлетворена. [38]

Обмен посольствами с Цейлоном говорит о том, что Анируда уделял большое внимание вопросам идеологии, укрепления в стране основной религии, т. е. буддизма Теравада. Его внимание к идеологическим вопросам свидетельствовало о стремлении к правовому оформлению государства,

После покорения юга Анируда предпринял ряд походов на север страны, отодвинув границы государства далеко в горы. Хроники объясняют эти походы той же заботой о религии – попытками добыть зуб Будды, хранившийся у правителя страны Тароп. Походы эти с точки зрения хроник были неудачными, потому что зуба Анируда не добыл.Очевидно, бирманцам пришлось остановиться, ибо в своем стремлении к северу они неизбежно должны были вступить во владения Наньчжао, которое все еще было слишком сильным соперником.

Во время северных походов были приведены к покорности некоторые шанские князья, и один из них отдал в жены Анируде свою дочь, судьба которой послужила впоследствии сюжетом для нескольких произведений бирманской литературы. Шанскую княжну невзлюбили при бирманском дворе, и ей пришлось покинуть столицу.

Существует тайская традиция, говорящая о том, что Анируда завоевал также государство Лонгбури и Дваравати и кхмерский царь Урайядитьяварман II вынужден был вернуть себе власть над ними ценой признания власти бирманцев над остальными завоеванными ими землями. Сведения об этом являются преувеличением, однако достижения бирманцев во второй половине XI в. и без того очень велики. И основное их значение вовсе не в масштабе территориальных приобретений, а в том, что было создано государство, просуществовавшее более 250 лет и создавшее своеобразную и высокую культуру.

2.2 Паган при преемниках Анируды

Неизбежная реакция на завоевательную политику Анируды наступила вскоре после его смерти. В 1077 г. престол в Пагане перешел к сыну Анируды Ман Лулану, известному по хроникам под именем Солу. Сразу по вступлении на престол Ман Лулан был вынужден отправиться [39] в поход на юг для покорения восставших монских городов. Войска бирманцев на этот раз прошли значительно южнее точки, достигнутой Анирудой, и расширили границы Пагана до современного города Мергуи (Мьей).

Но стоило бирманцам покинуть побережье, как восстание вспыхнуло вновь. Это случилось, по утверждению хроник, в 1083 г., через 6 лет после смерти Анируды. Хроники не жалуют Ман Лулана. Образ царя, терпящего поражения, не импонировал их составителям, поэтому Ман Лулан предстает перед нами как игрок в кости, проигравший царство монскому принцу Янмакану, который и возглавил монов, захвативших Патан и убивших Ман Лулана. В хрониках даже не нашлось места для упоминания об успешном походе Ман Лулана на юг.

В решающей битве бирманские войска, которыми командовали Ман Лулан и его военачальник Тилуин Ман, впавший в немилость в последние годы царствования Анируды, потерпели поражение. Тилуин Ману удалось бежать. Ман Лулан попал в плен и был казнен. Дальнейший ход борьбы с монами интересен тем, что показывает действительную расстановку сил в Бирме в конце XI в. Тилуин Ман отступил не к Пагану, многонациональному центру молодой империи, а дальше – в долину Чаусхе, оплот бирманцев. Само имя этого военачальника, Тилуин, совпадает с названием одного из каруинов долины Чаусхе, и это дало основание утверждать, что Тилуин Ман был одним из вождей бирманцев, главой рода в Чаусхе.

Паган, брошенный на произвол судьбы (а значительную часть его населения составляли угнанные Анирудой моны), был легко взят Янмаканом и разрушен. Бирманское население города было угнано в рабство или перебито. В надписи, относящейся к концу XI в., говорится: «Когда враги нападают на город Аримадаинапур (Паган. – Авт.), то царь уничтожает их. Когда людей, живущих в городе, берут в плен и увозят вниз по реке, царь возвращает их и снова селит в городе».

В долине Чаусхе родовой знатью был избран новый царь Пагана. Им стал Тилуин Ман, наиболее популярный военачальник, опиравшийся на остатки бирманской армии. В течение короткого времени Тилуин Ман смог собрать сильное войско и выступить навстречу подходившим [40] к Чаусхе монам. Теперь уже моны оказались в невыгодном положении. Они далеко оторвались от своих баз и очутились среди враждебного им бирманского населения.

В первом же сражении Тилуин Ман нанес монским войскам сокрушительное поражение. Янмакан был убит, и бирманцы, преследуя монов, вернули себе власть над дельтой Иравади и монскими городами. Однако это третье завоевание монского юга не сопровождалось, как предыдущее, массовым угоном населения и увозом добычи. Тилуин Ман – наиболее, пожалуй, интересная личность среди паганских царей – избрал другой путь умиротворения. Он понимал, что Пагану невыгодны постоянные войны с монами, и потому предпочел уравнять монов с бирманцами в Паганском государстве.

Период царствования Тилуин Мана можно назвать периодом монизации Пагана. С конца XI в. монский язык становится основным языком надписей в Пагане, монские вельможи начинают играть важную роль во всех церемониях государственного характера, имена монов часто встречаются в документах о деловых сделках, монское влияние в архитектуре становится доминирующим.

2.3 Правление Тилуин Мана

Войны на юге, очевидно, не вызвали цепной реакции в других покоренных бирманцами районах. По крайней мере хроники и первые бирманские надписи не упоминают о походах Тилуин Мана на север. После заключения в 1084 г. мира с монами в жизни Паганского государства наступил спокойный период. Тилуин Ман обратил основное внимание на внутренние проблемы. Единственным исключением была кратковременная война с араканским царем, который, очевидно, шел на помощь монам, но опоздал и оказался в одиночестве. После этой войны Аракан перешел в вассальную (правда, временами не более чем номинальную) зависимость от Пагана.

Во время правления Тилуин Мана были установлены связи с Китаем, куда паганский царь посылал два посольства (в 1103 и 1106 гг.). Паган стал господином торгового пути из Китая в Индию, сменив на нем Наньчжао, и во взаимных интересах Китая и Пагана было установление спокойствия на этом пути. Соглашения между [41] Китаем и Паганом давали возможность Тилуин Ману частично обезопасить свои северные пределы от воинственных племен Сычуани.

Продолжали укрепляться связи и со странами на другом конце большого торгового пути. Они не ограничивались торговлей, но и распространялись на другие сферы. Ставший одним из оплотов буддизма, Паган предпринимал шаги для подъема своего авторитета в этой области. На средства Пагана был проведен ремонт священного для буддистов храма Боддхгайя в Индии, пришедшего в упадок после ослабления в Индии буддизма.

Репутация Пагана как буддийского центра даже превзошла славу Цейлона, обескровленного войнами с тамилами. Множество монахов из стран, где буддизм находился в упадке, прибыло в Паган. Надписи указывают, что Тилуин Ману удалось склонить в буддизм одного из Чолов.

Широкая деятельность Тилуин Мана по укреплению Паганского государства нашла отражение в надписи, оставленной им в Проме. Пром, бывшая Тарекитара, столица пью, снова возродился в паганские времена. В промской надписи, датируемой 3 июля 1093 г., говорится о первых 10 годах царствования Тилуин Мана. Надпись эта, одна из первых больших паганских надписей, представляет исключительную ценность как достоверный документ о жизни Паганского царства в XI в. Она характерна тем, что Тилуин Ман совершенно не упоминает о своих военных подвигах, а перечисляет заслуги в строительстве и развитии страны. В надписи говорится о возведении пагоды Швезигон, о сборе и переписке питак – буддийского канона, о посылке денег, строителей и материалов в Индию для восстановления Боддхгайи, о подарках монахам, о склонении к буддизму принца Чолов, об улучшении ирригационной системы, создании водохранилищ и строительстве плотин, отчего выросли урожаи и люди стали лучше жить. Кроме того, в надписи рассказывается о народных праздниках, которые поощрялись царем, и о заповедниках для зверей и птиц. Наконец, надпись повествует о создании озера Мракан у горы Туйин – большого водохранилища, сохранившегося до наших дней, – и сооружении каменной библиотеки на берегу этого озера.

Другая надпись посвящена строительству царского дворца в Пагане. Дворец этот был деревянным и, как и [42] прочие гражданские здания Пагана, не сохранился. В надписи есть многочисленные упоминания о монах, которые играли важную роль в освящении дворца, а также о пью и их музыке. Это одно из последних упоминаний о пью в истории. Любопытно, что именно с музыкой пью связано одно из первых документированных сообщений об этом народе и о ней же говорится в последнем упоминании о них.

2.4 Бирманская культура в конце XI – начале XII в.

Начало строительства больших храмов Пагана – источника славы этого города – связано также с именем Тилуин Мана. Первый из этих храмов, храм Ананда, был освящен, очевидно, в 1091 г., т. е. всего через 50 лет после восшествия на престол Анируды. Этот один из самых замечательных храмов Юго-Восточной Азии был построен за несколько месяцев, так же быстро, как строились, впоследствии другие громадные храмы. Скорость, с которой сооружались эти здания, говорит об экономическом потенциале молодого государства, о значительном росте производительных сил в Бирме, а также о складывании административной службы Паганского государства.

Масштабы и красота храмов Пагана издавна наводили многих европейцев на мысль о том, что они не могли быть построены «отсталыми» бирманцами. Даже сегодня можно встретить (как в популярных статьях, так и в научных исследованиях) заявления о том, что храмы Пагана являются кальками с индийских средневековых храмов. Приводятся даже многочисленные примеры таких заимствований.

Однако при внимательном изучении индийской и бирманской архитектуры средневековья нетрудно прийти к выводу о том, что паганские храмы оригинальны. Более того, с точки зрения техники строительства и конструктивных новшеств паганские храмы превосходят все, что было создано в то время в соседних странах, включая саму Индию. Наиболее ярким примером конструктивных достижений бирманцев является арка. О существовании ее было известно архитекторам многих стран мира, однако она практически не употреблялась [43] индийцами до тех пор, пока Индия не попала в сферу мусульманского влияния.

То же самое можно сказать и об архитектуре других народов Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока. Бирманцы сделали арку основным элементом конструкции храмового здания, что позволило им строить громадные храмы, сохранившиеся и по сей день такими, какими они были в день завершения строительства. Бирманцы изобрели и использовали множество самых различных типов арки и свода, создавая смелые и оригинальные конструкции.

Действительные корни бирманского зодчества следует искать не в Индии или Китае, которые во время создания бирманской культуры не оказывали непосредственного влияния на Бирму, а среди предшественников бирманцев в самой Бирме – среди пью и монов Татона. Именно там, в Тарекитаре и монских городах, найдены остатки небольших храмов VI–X вв., в структуре которых можно угадать, как в зародыше, те вершины искусства, которые были потом достигнуты в Пагане. Именно монские мастера и мастера Шрикшетры были теми, кто не только воспринял и развил идеи индийского, кхмерского и китайского зодчества, но и нащупал пути к дальнейшему, самобытному развитию архитектуры в Бирме. Их опыт, объединившись с тем, что было известно и освоено самими бирманцами за столетия их жизни в Сычуани, родил к жизни необыкновенное явление, которое теперь зовется архитектурой средневековой Бирмы.

Храм Ананда на 70 м возвышается над прибрежной долиной. Лишь три или четыре храма превосходят его по высоте. В плане он – правильный квадрат со стороной в 80 м. В середине каждой стены от высокого десятиметрового дверного проема вытянулся длинный язык – крытая галерея, так что сверху храм кажется огромным крестом. Почти лишенные украшений, стены с двумя рядами окон поднимаются на высоту 12 м и переходят в крышу, над которой террасой поднимается еще одна. Завершает эту ступенчатую пирамиду сикхара – заимствованный из индийской архитектуры элемент, похожий на четырехгранную сужающуюся башню. Храм светел, спокоен и величествен, как и все большие храмы Пагана. И еще одна черта характерна для всех паганских храмов, как бы разнообразны они ни были в плане или по внешнему оформлению, – предельная лаконичность и строгость. И эта их [44] черта особенно бросается в глаза по сравнению с пышной орнаментикой храмов средневековой Индии или Камбоджи.

В храмах Пагана сохранились многочисленные статуи и барельефы. В храме Ананда, например, находятся четыре десятиметровые статуи стоящего Будды и, что особенно интересно, две в человеческий рост скульптуры, одна из которых изображает Тилуин Мана, другая – Шин Арахана, крупного идеолога буддизма и первосвященника Бирмы при первых царях Паганской династии. Скульптуры царя и монаха очень реалистичны и представляют собой исключение в скульптуре не только Бирмы, но и Азии вообще – реалистические портреты живых людей не типичны для азиатского искусства.

В других храмах Пагана сохранились чудесные фрески, которые помимо своей художественной ценности представляют большой интерес для историков, как яркое свидетельство повседневной жизни Пагана и бирманцев. При Тилуин Мане также развивались бирманский язык и бирманская литература. Обретший письменность только в X-XI вв. бирманский язык быстро вырабатывает нормы и каноны литературного письма. Надписи этого периода наглядно показывают процесс развития и обогащения языка.

2.5 Паганское государство в первой половине XII в.

Со смертью Тилуин Мана в 1113 г. в стране возник новый политический кризис. Как бы много ни сделал Тилуин Ман для укрепления государства, внутренние противоречия были настолько существенны, что при малейшем ослаблении центральной власти немедленно ставили под угрозу само существование государства.

В отличие от некоторых других стран (например, от соседней Камбоджи) Бирма состояла из объединенных силой оружия весьма различных – как в этническом отношении, так и с точки зрения социального развития – племен и народов, обладавших уже выраженным самосознанием, ощущением своей самобытности и стремлением к самостоятельности. И если бирманцам удалось абсорбировать близких им пью, то ни моны, ни шаны (укреплявшиеся [45] на северных и восточных границах), ни араканцы не смирились с зависимым положением.

Политика Тилуин Мана, направленная на уравнивание в правах монов с бирманцами, не имела такого успеха при его наследниках. Бирманская знать противилась пребыванию монов при дворе и их влиянию на дела государства. Особенно сильна эта оппозиция была в долине Чаусхе, где сосредоточились наиболее консервативные представители бирманской племенной аристократии.

Первые годы правления преемника Тилуин Мана – Кансу I – были заняты, как и при предыдущей смене правителя, войнами и подавлением вспыхнувших в государстве мятежей. «Хроника Стеклянного дворца» пишет об этих годах следующее: «Бассейн, страна талаингов (монские области. – Авт.), был охвачен анархией. Нга Тит с острова Теттит (?) отказался повиноваться. Тенассерим перестал платить дань, и Текинминкатон (царь Аракана. – Авт.) забыл о правде и благодарности». Из других источников известно, что «разбойники» напали на дворец царя в Пагане и сожгли его.

Мятежи и волнения вспыхивали и в последующие годы правления Кансу I, но их удавалось подавить. Сравнительная легкость, с которой достиг этого паганский царь, объяснялась несколькими причинами. Во-первых, в своих выступлениях против Пагана моны, шаны, араканцы действовали разрозненно, что давало возможность бирманцам разгромить их поодиночке. Во-вторых, бирманские районы оставались спокойными и твердо стояли на стороне царя; бирманская знать была заинтересована в сохранении сильной власти. В-третьих, основные соперники бирманцев, моны, были разобщены. Часть их знати, пошедшая на союз с бирманцами и группировавшаяся в Пагане (причем весьма влиятельная часть), поддерживала не восставших соотечественников, а бирманского царя.

Кансу I возглавил войско, выступившее на покорение Тенассерима и монских городов. Следующим был разбит старый враг Пагана, араканский царь, и Аракан вновь (временно) вернулся под власть Пагана. После этого Кансу направил несколько военных экспедиций на север. Хроники упорно называют их походами против страны Тароп с целью получения хранившегося у ее властителя зуба Будды. На самом деле это несомненно были [46] карательные экспедиции против горных племен, блокировавших торговый путь и угрожавших северным районам Паганского царства.

При Кансу I происходит реакция на процесс монизации Пагана, который проводился Тилуин Маном. Окрепшая бирманская знать старается вытеснить монов с высоких постов. Свидетельство этому – исчезновение упоминаний о монских сановниках при описании церемоний, а также резкое уменьшение числа надписей на монском языке: если в конце XI в. они составляли большинство паганских надписей, то в XII в. бирманские надписи вытеснили их почти полностью.

В XII в. Паганское государство складывается как в территориальном, так и в социальном отношении. В это время был составлен первый в Бирме свод законов, оформились система управления страной и чиновничий аппарат, закрепляются организационно идеологические основы власти, вырабатывается система мер и весов, развивается система монастырского, государственного и частного землевладения и т. д.

В XII в. ведется наиболее активное храмовое строительство, которое к концу века уже начинает оказывать неблагоприятное влияние на экономику страны. Достаточно сказать, что громадную пагоду Швегуджи бирманцы соорудили за полгода, что несомненно потребовало напряжения всех сил государства. Пагоды и храмы возводились не только в Пагане, но и в других местах страны как государем, так и частными лицами, знатью и даже крестьянскими общинами.

2.6 Политическая система Паганского царства в XII – XIII вв.

Сложившаяся в XII в. организационно-политическая система Паганского царства сохранилась до 1287 г., а многие ее характерные черты надолго пережили само Паганское государство и существовали до конца XIX в.

Паганскому государству во многих сферах была свойственна двойственность, проистекавшая от молодости государства, от того, что наряду с «новым» центром государства, Паганом, существовала и оказывала большое влияние на его жизнь долина Чаусхе – родовой центр [47] бирманцев. Эта двойственность выражалась во многих сторонах жизни государства, начиная с его административного устройства и кончая правовыми нормами, так что под оболочкой средневекового царства можно проследить родо-племенную структуру мранма.

Государство делилось на округа, называвшиеся каруинами, туиками и нуиннамами. Каруины были расположены в центре страны; они, как уже говорилось, были местом первоначального поселения бирманцев. И в административном и в правовом отношении каруины находились в привилегированном положении. «Туики», что значит «ограда», или «строение», были организованы на землях, присоединенных бирманцами в первой половине XI в. Туики располагались обычно по берегам рек в Средней Бирме. Несколько туиков объединялось в «клий» (провинцию). Паган был центром туика. За пределами туиков лежали «нуинмамы» – завоеванные земли. Эти земли включали монские города, порты дельты Иравади и некоторые горные районы. По границам нуиннамов стояли многочисленные крепости – «мруи» (теперь это слово превратилось в бирманском языке в «мьо», что значит город вообще). Особенно многочисленны были эти крепости по северной и восточной границам. Гарнизонную службу несли там как бирманские войска, так и вассальные горцы. Наконец, внешним поясом государства было кольцо вассальных племен, плативших дань Пагану и поставлявших воинов. В горы, где обитали эти племена, периодически направлялись «экспедиции» за рабами. Самой мелкой административной единицей во всех сельских округах была деревня «рва», в городах – квартал «арап».

Сам Паган, в отличие от многих других городов Бирмы, не был укреплен. Уже к концу XI в. он вышел за пределы стен, а новые стены возводить не стали. Пока это было экономически возможно, Пагану не грозили враги и надобности в таком громадном сооружении не возникало. Тогда же, когда существованию Пагана стали реально грозить соседи, его цари уже не обладали возможностью построить стену вокруг города с миллионным населением, раскинувшимся на много километров вдоль берега Иравади.

Во главе Паганското государства стоял царь, власть [48] которого, по утверждению хроник и надписей, была абсолютной. Царь считался «воплощением Будды», «господином всех», «хозяином всей воды и земли»… Все сделки могли совершаться только с санкции царя, царь был волен в жизни и смерти любого из подданных, он выбирал себе наследника и т. д.

Однако в действительности царь, в отличие от других монархов того времени (кхмерского, например), не объединял в своем лице власть светскую и духовную. Церковь всегда сохраняла определенную независимость. И когда в XIII в. глава церкви в знак протеста против действий монарха покинул страну, это сильно подорвало позиции монарха. Кроме того, как бы ни подчеркивал царь абсолютность своей власти, он всегда был вынужден считаться с каруинами. Именно они передали трон Тилуин Ману, и это хорошо помнили последующие цари. Да и выбор наследника еще не обусловливал спокойного перехода власти к нему.

История Паганской династии представляется исследователю клубком убийств и узурпации. Редко кто умирал естественной смертью и мало кто из царей мирно вступал на престол. Из 14 царей Пагана лишь о двух можно сказать наверняка, что они не были убиты, и только в пяти случаях престол перешел к преемнику без междоусобной войны.

Вопросы престолонаследия в Бирме и в последующие века были сложны. Множество жен и наложниц, десятки принцев и борьба различных родов за престол обычно приводили к трагедии, и вплоть до XIX в. назначение престолонаследника при жизни царя зачастую было равнозначно вынесению наследнику смертного приговора, ибо против него ополчались все дворцовые клики.

Непосредственно ниже царя на социальной лестнице находились «аматы» (министры). Название это произошло, видимо, от санскритского слова «аматья» – так назывались в Индии первых веков нашей эры крупнейшие сановники государства. В конце XII в. мы находим в надписи упоминание о «совете министров» – в него входили пять аматов, которые делили между собой обязанности главного министра «махасман», верховного главнокомандующего, верховного судьи, министра финансов и главного регистратора и одновременно были наместниками ключевых провинций. Впрочем, обязанности министров не [49] были строго разграничены. Скорее их можно считать главными советниками царя. Даже такая должность, как главнокомандующий, закреплялась за определенным человеком только на период военных действий. Каждый из министров выполнял и судейские обязанности.

Труднее разобраться в функциях чиновников более низких рантов. Надписи, упоминающие о том или ином должностном лице, полагают, что его обязанности и права известны читателю, и не пускаются в объяснения. Обычно мы встречаемся с ними при отчетах о тех или иных сделках или судебных процессах. (Большинство надписей посвящено именно этим проблемам – прочие темы не считались достойными того, чтобы их запечатлевать на камне, а пальмовые листья и бумага не сохранились.)

Наиболее часто встречается в надписях титул «сукри». Он мог употребляться самостоятельно и в сочетании со словами «рва», «туик», «клий», когда он значил соответственно начальник деревни, туика, провинции. Бывали и такие должности, как «кисукри» – начальник житницы, «туин сукри» – межевой чиновник и т. д. Скорее всего, слово «сукри» было административным термином, означавшим «начальник», «управитель», и относилось к различным степеням власти – от губернатора провинции до управляющего житницей. Должность сукри могла иногда передаваться по наследству. Сукри, особенно рва сукри каруинов, были важными персонами. Почти каждый из них в дополнение к основному званию имел также ряд титулов, указывающих на образованность и знатность. Звание сукри могли носить и женщины, которые в Пагане пользовались сравнительно большими правами и могли заключать сделки, занимать посты в монастырской иерархии и весьма высокие административные должности.

В надписях встречаются упоминания и о других должностных лицах. Это, например, «калан» и «сампьян» – крупные сановники, занимающие посты непосредственно за министрами и связанные обычно с судейскими функциями. В отличие от сукри они не управляли территориями. Целый ряд чинов и должностей встречается только в связи с каруинами. Другие должности относятся к военным. Часто упоминаются мелкие чиновники: сборщики [50] налогов, писцы, чиновники, ведающие установкой межевых столбов, и др. Наконец, множество специальных должностей существовало при дворе, начиная с многочисленных придворных дам и кончая астрологами, музыкантами, веерничими, держателями ящика с бетелем и т. д.

2.7 Социальная структура Паганского царства

Социальные категории паганского общества к концу XII в. были уже определены, но еще не успели «затвердеть» – ведь со времени рождения этого общества прошло чуть больше 100 лет. Права свободных земледельцев и ремесленников ничем формально не ограничивались, и крестьяне могли, например, выступать в судебных делах соперниками знати и церкви. Даже раб, внеся определенную сумму за свое освобождение, становился равноправным членом общества.

Подобная социальная структура государства обеспечивалась сохранявшим силу в Пагаие обычным правом – решения судей диктовались зачастую не кодексами, разработанными недавно, а обычаями племен мранма, которые ревниво оберегались каруинами. Основой социальной структуры Паганского государства можно считать деление на свободных и зависимых членов общества. В число свободных входили чиновники, купцы, монахи, ремесленники и, наконец, свободные земледельцы – «асаны». Низший слой общества составляли несвободные производители – «чваны», имевшие множество подразделений.

Аристократия Пагана (как старая, родовая, так и новая, окружающая царя) и крупное чиновничество составляли весьма немногочисленную высшую прослойку общества. К ней примыкали чиновники (их было немало в этом государстве), офицеры, торговцы, ростовщики.

Паган стоял на важных торговых путях Юго-Восточной Азии, и потому торговцы и ростовщики были большой силой в царстве. Их имена нередки в надписях, где говорится о строительстве пагод, богатых пожертвованиях монастырям и храмам, покупке рабов и скота. Основная масса свободного населения Пагана – ремесленники, рудокопы, крестьяне – обычно не имели возможности делать дары церкви и надписей почти не оставили. [51]

Однако и о них можно кое-что узнать из надписей, сделанных по приказу аристократов и царей. Построив пагоду, они, чтобы не забыли потомки, заказывали обширную надпись на камне, в которой перечислялось, сколько рабочих трудилось на строительстве, сколько и за что им платили, сколько и чего они съели. Эти надписи – интереснейший источник сведений как об экономике паганского общества, так и о социальном его составе. Впрочем, в тех немногих случаях, когда в надписи появляется асан – в качестве ли свидетеля при сделке или продавца сельскохозяйственных продуктов, – о его социальном и правовом положении не говорится. Единственное, о чем можно сказать с уверенностью, это что асаны были свободными земледельцами и что в Паганском царстве существовала сельская община. В немногочисленных надписях, в которых крестьяне фигурируют в качестве стороны в сделке или судебном процессе, отмечается, что земля «такая-то» принадлежит «асанам деревни такой-то», т. е. крестьяне выступают коллективно.

Чванов, или несвободных производителей, низший слой паганского общества, принято называть рабами. Однако это не всегда соответствует истине, и в понятии «чван» существует множество подразделений, статут которых различен. Главным источником их поступления были войны и набеги, но можно было попасть в чваны за долги. Чваны делились на две большие категории – частных чванов и пагодных, или монастырских. Если частные чваны чаще всего использовались в домашнем хозяйстве, то в монастырях они выполняли всевозможные функции, как бы дублируя свободных в миру. Именно таких чванов можно считать рабами. Но иногда монастырям дарили в качестве чванов целые деревни крестьян с землей и садами. Таких чванов, т. е. крестьян, прикрепленных к земле, можно считать крепостными, отдававшими свой прибавочный продукт монастырю.

В пагодные рабы могли отдавать и знатных людей, вплоть до принцев. В таких случаях пагодные чваны были лишь «рабами божьими», ограниченными социально, но не экономически. Известны даже случаи самопосвящений в чваны. Владелец мог отпустить чвана на волю, и мы имеем [52] письменные подтверждения, что такие случаи были в Пагане. С согласия хозяина чван мог стать монахом. Таким образом, можно сделать вывод, что «чван» является сложным собирательным понятием, включающим и рабство с несколько патриархальным оттенком (так, при продаже семьи не дробились), и крепостничество, и коммендацию.

Сложными были в Пагане и земельные отношения. Земли делились на государственные, частные и монастырские. Формально собственником всей земли был царь, однако на практике его права были ограничены обычным и феодальным правом. Особенно это относилось к монастырям, которые пользовались определенным иммунитетом; количество земель, находившихся в их пользовании, непрерывно увеличивалось, что привело в XIII в. к конфликтам между монастырями, ставшими «государством в государстве», и центральной властью.

В Пагане сложилась восточная деспотия, в системе которой на протяжении длительного периода складывания феодализма прослеживаются значительные элементы рабовладения при одновременном сохранении сильного влияния родоплеменных отношений. Если к этому прибавить, что социальные отношения в бирманских районах Пагана весьма сильно отличались от отношений в областях, населенных другими народами, находившимися в ряде случаев на более низких ступенях социального развития, то станет понятной сложность структуры этого государства. Она усугублялась наличием в стране множества буддийских монастырей, интересы которых далеко не всегда совпадали с интересами государства в целом. Все это обусловило внутреннюю неустойчивость Паганского государства, привело к появлению в нем, наряду с центростремительными, центробежных тенденций, к чередованию периодов подъема и упадка.

2.8 Темный период; война с Цейлоном

Очередной период смут и невзгод наступил во второй половине XII в. Хроники практически обходят это время молчанием, уверяя, что он ничем знаменательным в истории Пагана не отмечен и что за эти годы на престоле сменилось несколько незначительных царей. Единственное, [53] о чем они сообщают, это о религиозных реформах в самом конце XII в.

Царь Кансу I, согласно хроникам, был убит в 1167 г. своим сыном Нарату, который правил до 1170 г. Также лишь три года отводят хроники его преемнику Наратейнке, и только в 1174 г. престол надолго занял Нарапатиситу (Кансу II).

При описании правления двух «краткосрочных» властителей хроники не жалеют черной краски. Особенно отвратительным представлен Нарату – отцеубийца, узурпатор и отравитель, преступления которого были так велики, что многие монахи бежали на Цейлон. Его убил, сообщают хроники, чужестранец «князь Патейкая». Однако в описании этого краткого периода бирманские хроники полностью расходятся с современными им надписями.

Надписи сообщают, что в 1165 г., т. е. за два года до принятой даты убийства Кансу, на престол вступил Имто Сьян (Нарату). Он начал строительство большого храма Дхаммаянджи, но в том же году оно было прервано, что необычно для Пагана, в котором строительство храмов всегда доводилось до конца. За разрешением этого противоречия следует обратиться к хроникам и надписям Цейлона. В цейлонской надписи Девангала говорится: «Царь Араманны сказал: Мы не будем заключать договора с Ланкой. И тогда его Величество царь Ланки сказал: погрузите людей на тысячу кораблей и идите походом на Араманну». Далее сообщается, что полководец Кит Нуварагал, подчиняясь этому приказу, «взял штурмом город Кусумья и… через пять месяцев царь Араманны направил послов со словами: мы заключим договор».

Надпись Девангала датируется 1165 г., Араманна – это Раманадесса, т. е. Паган, Ланка – Цейлон, Кусумья – Бассейн. В этом году, как следует из бирманских надписей, было прервано строительство Дхаммаянджи. Значит, в 1165 г. цейлонский царь посылал военную экспедицию против Пагана и взял бирманский город Бассейн в дельте Иравади.

Цейлонская хроника Чулавамса дополняет надпись рядом деталей. В ней говорится, что бирманский царь прекратил торговлю с Цейлоном и арестовал цейлонские грузы на Тенассеримском побережье; кроме того, бирманцами была захвачена цейлонская принцесса, которую [54] везли в жены кхмерскому царю в Ангкор. Тогда цейлонский царь Параккама Баху приказал построить большой флот, который был организован и снаряжен за пять месяцев. Военачальник по имени Китти взял город Бассейн, а другой полководец, Аддика, направился с отрядом дальше к северу, взял столицу бирманцев Уккаму, убил царя и на вечные времена присоединил Бирму к Цейлону.

Несомненно, цейлонская хроника кое-что преувеличивает. Так, если бы цейлонские войска и в самом деле брали Паган, вряд ли бирманские хроники и надписи смогли бы полностью умолчать об этом. К тому же в современной событиям цейлонской надписи о захвате Пагана и вообще о походе вверх по Иравади не говорится, а ведь цейлонскому царю не было смысла умалчивать о таком достижении. Однако с полной очевидностью можно утверждать, что в 1165 г. цейлонские войска действительно вторглись в Бирму и паганскому царю пришлось пойти на унизительный мирный договор.

Могло быть и так, что Имто Сьян – Нарату погиб в боях против сингалов. Это косвенно подтверждается бирманскими хрониками, которые говорят, что он погиб от руки иностранца. Но цейлонская надпись уверяет, что мирный договор был заключен бирманским царем. Значит, в Пагане находился все-таки какой-то царь. Вряд ли это был Наратейнка хроник, потому что о нем не сообщает ни одна надпись; даже надпись с горы Тецо, перечисляющая паганских царей XI и XII вв., ничего не говорит о нем, а после царя Имто Сьяна помещает непосредственно Кансу П.

Можно предположить, что Кансу II вступил на престол вскоре после нападения цейлонцев и Имто Сьян процарствовал всего полгода. Возможно также, что Имто Сьян не был убит и правил до 1174 г., т. е. до общепринятой даты вступления на престол Кансу II. В любом случае с его именем были связаны весьма трагические события в истории Бирмы и прекращение строительства храма Дхаммаянджи, и это сделало его личность весьма непопулярной у хронистов.

Действительные события этих лет были давно уже забыты, и осталась, как это бывает, только плохая репутация царя. Это не единственный случай в бирманской истории: так было с Ман Лулаиом, который имел несчастье [55] не справиться с восстанием монов; так было и с царями XIII в., которые не смогли спасти разваливающееся Паганское царство. Хроники всегда помимо чисто исторических задач выполняли задачи пропагандистские. Они составлялись в монастырях, а начиная с XVII в. – и при дворах государей. Они были не только воспоминаниями о прошлом, но и уроком для будущих властителей.

Паганский период с течением времени все больше приобретал ореол «золотого века», и в описание его с каждым новым столетием, с каждой новой хроникой все больше вплетались назидательные элементы. Особенно характерно это было для хроник, которые создавались в тяжелые для Бирмы времена, в годы смут и междоусобиц.

2.9 Религиозные реформы и политические события конца XII – начала XIII в.

Имя Кансу II обычно связывается с религиозными реформами, которые он проводил с помощью цейлонских монахов. Вполне вероятно, что после заключения мира с Цейлоном отношения между двумя странами улучшились и Цейлон стал «поставщиком» ортодоксальной буддийской идеологии. Выработка норм богослужения и организационных принципов церкви, попытка ограничить рост ее богатств и земельных владений были в интересах центральной власти, тем более что, судя по будущим событиям, в народе зрело недовольство буддийской церковью.

В конце XII в. не было крупных военных походов. В соседних землях укрепились государства, способные противостоять Пагану, и Паган перешел к обороне, пытаясь хотя бы сохранить достигнутое. Впрочем, при Кансу II еще велось обширное храмовое строительство, и один из крупнейших и наиболее самобытный бирманский храм, Годопалин, был создан именно в эти годы.

Наследовал Кансу II его сын Натомья (1211 -1231). Если верить хроникам, он был младшим из пяти сыновей Кансу II и его избрание на престол было предопределено свыше, ибо царский зонт, символ власти, склонился в его сторону (традиционное имя этого царя Тхиломинло – «тот, на которого указал зонт»).

Однако надписи и здесь [56] вносят поправки в версию хроник. Натомья не был младшим из братьев: «старшие» – сыновья сингальской принцессы (опять косвенное свидетельство тесных взаимоотношений этих лет с Цейлоном) – были моложе его. Вопреки уверению хроник между братьями не было единства и они не прожили всю жизнь в мире и согласии. Один из братьев, Пьмкхи, поднял восстание, в котором приняли участие второй брат, Оингаиикан, и даже сын самого Натомьи, Клаква. Восстание было подавлено, и все его руководители, за исключением Клаквы, были казнены.

К правлению Натомьи относится война на севере, представлявшая, очевидно, попытку оградить Паган от наступления шанов и других горных племен. В 1228 г. Натомья наградил военачальника Лаккану Лавея за храбрость «в Таконской войне». К этому же времени относится упоминание о строительстве на севере крупной крепости Каунсин. Она стала центром обороны севера, и туда назначались самые надежные вельможи: в 1236 г., например, ее начальником был командир царских телохранителей.

Несмотря на реформы, проведенные Кансу II, раскол в буддийской церкви все-таки произошел. Характер этого раскола, шедшего снизу, обусловливался недовольством народа и рядовых монахов обогащением церкви. Буддийские монастыри в Бирме настолько отдалились от идеалов бедности и смирения, предписываемого догматами буддизма, что авторитет церкви стал катастрофически падать.

Многие монахи уходили в леса и становились аскетами. Это явление характерно не только для Бирмы. Известно о существовании аранов-лесных братьев и в Сиаме и в других странах, т. е. везде, где официальная, поддерживаемая двором буддийская церковь разочаровывала как верующих, так и монахов. Уход в леса не значил еще возникновения сектантских разногласий в основных догматах и мог не приводить к возникновению их. Процесс ухода монахов в леса в бирманском царстве был весьма интенсивным, причем аскеты пользовались поддержкой не только рядовых мирян, но и многих высокопоставленных лиц в Пагане.

Неизвестно, скрывались ли за этим политические причины (например, связь официальной церкви с иноземцами-цейлонцами), но уже через [57] несколько десятилетий после начала движения в окрестностях самого Пагана образуются целые монастыри лесных братьев, которые противопоставляют себя официальной церкви как могучая организация, способная соперничать с армией монахов и богатейшими монастырями Пагана. Мало чем отличаясь в обрядах и обычаях от реформированной Кансу II буддийской церкви, лесные братья быстро богатели, забывали об аскетизме, и уже к середине XIII в. их монастыри могли соперничать с ортодоксальными по количеству монахов и по богатству. Не только рядовые граждане Пагана, но и родственники царей, да и сами цари, делают лесным монастырям богатые дары. Возможно, это было одним из путей борьбы с официальным монастырским землевладением, с официальной церковью, которая, скопив невероятные богатства и обширные земли, стала объективно выступать против центральной власти, начала подрывать основы Паганского государства.

2.10 Конфликт государства и церкви

Цари, занимавшие престол в Пагане во второй трети XIII в., – Уккана I (1231 -1235), его брат Клаква, бывший бунтовщик (1235-1249), Уккана II (1249-1256) и Ман Ян (1256) – характеризуются обычно как ничтожные государи, при которых ничего в жизни Пагана не происходило: войн не было, храмовое строительство уменьшилось и т. д.

Во мнении о ничтожности этих царей сходятся и бирманские хроники и многие историки новейшего времени. Так, Харви пишет: «Тхиломинло передал престол своему сыну, который учил наизусть Трипитаку, читая ее по десять раз подряд, и писал мадригалы придворным дамам. Его сын Уккана любил вино и охоту. Он погиб при охоте на слонов». Холл еще более лаконичен: «Сын Тхиломинло унаследовал набожность отца и оставил управление государством в руках своего сына. Последний правил государством всего четыре года и был убит на охоте… появились признаки вырождения династии».

Такое мнение о царях, правивших Паганом с 1231 по 1256 г., не совсем справедливо. Приняв в руки слабеющее [58] государство, «ничтожные» цари старались как-то сохранить его и при этом неизбежно вступали в конфликт с буддийской церковью. Возвращение государству огромных церковных богатств и стало одной из задач последних паганских царей. Кансу II был последним паганским царем, делавшим многочисленные и щедрые пожертвования монастырям и храмам. Уже Натомья, а потом и Уккана I сводят эти пожертвования до минимума, хотя этим никак не уменьшается общее число пожертвований, которые совершали вельможи, чиновники и купцы государства, скупавшие земли для дарения церкви.

Попытки царей ограничить церковное землевладение запечатлены в нескольких надписях, повествующих о судебных процессах, которые цари вели против монастырей, пользуясь спорностью документов на владение теми или иными землями. Однако попытки отторжения этих земель вызвали резкое противодействие церкви и, очевидно, части знати. Все до единой надписи повествуют о том, что цари эти тяжбы проигрывали и были вынуждены возвращать земли монастырям. Последний подобный процесс относится к 1255 г. Он не был доведен до конца из-за внезапной смерти царя, случившейся, как уверяют хроники, на охоте. Цари не смогли победить церковь. Последний паганский государь, Кансу III (1256-1287), открыто признал это в надписи, в которой говорится, что «пусть земли церкви не входят в наши земли даже на толщину волоса. Но не будет греха, если наша земля войдет в число церковных земель».

К середине XIII в. относится другая попытка укрепить Паганское государство, которая также принадлежит одному из «ничтожных царей». Клаква приказал в 1249 г. установить у всех деревень государства выбитые на камнях эдикты, направленные против «разбойников и бандитов». К настоящему времени обнаружено 11 таких надписей. Сам размах этого начинания свидетельствует о том, что разбой в Пагане достиг весьма опасных масштабов и цари уже не могли обеспечить мир «полицейскими» акциями. Одна из фраз этих эдиктов: «Они достигают богатства, разрушая деревни других людей, убивая их жен и детей» – свидетельствует о том, что бороться приходилось не только с простыми грабителями и разбойниками, [59] но и с бандитами настолько крупными, что они могли разрушать деревни. Возможно, под понятие «бандит» подпадали также и горные племена, совершавшие набеги даже на центральные районы Паганского государства.

2.11 Падение Паганского царства

Кансу III уже не мог сделать ничего, что отсрочило бы гибель Паганского государства, раздираемого противоречивыми интересами царей, знати и церкви, а также центробежными тенденциями монского юга и населенного полунезависимыми племенами севера. Завоевание монголами Китая и появление их войск у северных границ Пагана только ускорило неизбежную гибель. Свое вступление на престол Кансу III ознаменовал карательными экспедициями против восставших окраин. Восстания монов и шансе были подавлены, но это была лишь кратковременная отсрочка.

В 1271 г. губернатор Юньнани по приказу монгольского правителя Китая Хубилай-хана прислал в Паган послов, чтобы вытребовать дань, которую Паган обязался платить еще в XI в. Дань была чисто формальной, и в более спокойные времена паганские цари не отказывались платить ее, обеспечивая таким образом мир с Китаем. К тому же Китай сквозь пальцы смотрел на задержки с данью, а в последние десятилетия занятый борьбой с монголами вообще не напоминал о ней.

Одержимый стремлением к покорению мира Хубилай вспомнил о дани, выплата которой позволила бы ему увериться в наличии еще одного вассала. Вряд ли на повестке дня монгольского хана стояли военные экспедиции на юг. Однако бирманский двор, преисполненный гордости и оторвавшийся от весьма печальной действительности, отнесся к появлению посольства как к оскорблению величия Пагана. Послов даже не допустили на аудиенцию к паганскому царю.

На следующий год бирманская армия разгромила одно из горных племен, плативших дань Китаю. Такое бывало и в прошлом, но всегда заканчивалось мирно: в конце концов горные племена были общим противником Бирмы и Китая. На этот раз Хубилай отнесся к инциденту с вниманием. [60] Это был отличный предлог для того, чтобы наказать непокорного соседа.

В 1273 г. Хубилай послал в Паган трех послов для освобождения пленного вождя племени и вручения нового требования о немедленной выплате дани. В противном случае император грозил военным выступлением. Эти послы так и не вернулись в Китай. Бирманские хроники пишут, что их убили по приказу разгневанного бирманского царя. Вряд ли так было на самом деле: посол считался личностью неприкосновенной. И тот же Кансу III, которому приписывают убийство послов, писал в надписи Мингалазеди: «Цари никогда не заключают послов в тюрьму». Но Кансу III, как и Имто Сьян и Ман Лулан, – непопулярная личность в бирманских хрониках. Ему, чье имя связано с гибелью Пагана, хроники приписывают всевозможные пороки, объясняя несчастья Пагана личными качествами царя. Скорее всего, послы были перехвачены горными племенами и убиты. Об этом свидетельствует и то, что посланный Хубилаем на поиски послов офицер вернулся в 1275 г. обратно, заявив, что поиски были безрезультатными, так как дорога в Паган перерезана «бунтовщиками». Да и сами китайские источники не обвиняют паганского царя в гибели послов.

Пограничные конфликты продолжались. Племена, признав сюзеренитет Китая, обратили все свои силы против Паганского государства – монголы хорошо стерегли свои южные границы, и действия против них грозили неприятными последствиями. В 1277 г. бирманский отряд напал еще на одно горное племя, и тогда последовала карательная экспедиция. Монгольский отряд вторгся в пределы Бирмы, Участником этого похода был Марко Поло, который находился тогда на службе Хубилая. Командовал отрядом наместник Юньнани Насреддин, имевший в своем распоряжении 12 тыс. арабских всадников (войско монгольского императора было многонациональным – следствие громадных размеров монгольской империи) и отряд дворцовой челяди.

Монгольские войска спустились в долину Иравади, и здесь состоялась битва с паганской армией. Бирманские хроники описывают ее как грандиозное сражение, в котором участвовали все войска Китая. В действительности же шестидесятитысячная бирманская армия потерпела сокрушительное поражение [61] от сравнительно небольшого отряда, использовавшего в бою военную хитрость.

Паганское государство разваливалось на глазах. В 1281 г. моны, восставшие в Мартабане, убили бирманского губернатора и под руководством мона Вареру, бывшего офицера бирманской армии, очистили от бирманцев юго-запад страны. Одновременно началось восстание в Пегу, во главе которого встал сам наместник Пегу Тарабья.

Паган еще пытался сдерживать центробежные силы. В 1283 г. Кансу III наградил за смелость своего полководца Раджасанкрама после подавления восстания в Танлуине и захвата крепости Тала – на юге Бирмы. Однако вряд ли экспедиция против монов принесла желаемые плоды, потому что и в последующие годы Вареру и Тарабья выступают в качестве вождей независимого юга.

Перестал подчиняться Аракан – оттуда больше не поступала дань. Шанские князья не только не присылали войск, но и постепенно раздвигали границы своих владений, подбираясь к каруинам и, вероятно, занимая уже часть долины Чаусхе.

В 1283 г. монголы вновь вторглись в Паганское царство (возможно, эта экспедиция, как и экспедиция 1277 г., проводилась по инициативе наместника Юньнани Насреддина) и разбили бирманское войско под Каунсином. На этот раз они не отступили обратно в горы, как в 1277 г., а оставили гарнизоны в верховьях Иравади, объявив Верхнюю Бирму своей провинцией.

Получив известия о вторжении монголов и разгроме армии, Кансу III бежал на юг, ие дожидаясь, пока к Пагану подойдут завоеватели. Это был опрометчивый шаг. Монголы еще несколько месяцев вели войну в верховьях Иравади, штурмуя бирманские крепости. Несколько месяцев держался Конкан, а центр севера – Тагаун пал только в январе 1284 г.

На юге, в дельте Иравади, Кансу III обосновался временно в Бассейне. Власть царя еще существовала, но реально Кансу III вряд ли мог претендовать на большее, нежели почетный титул. В 1285 г. он направил в Китай два посольства с изъявлением покорности. Одно из них добралось до Пекина и получило аудиенцию у императора. Паганский посол, монах, признал от имени Кансу власть Хубилая над Бирмой [62] и просил не посылать более монгольских войск, потому что разоренная страна не сможет их прокормить. (Надпись, содержащая описание посольства, пожалуй, последняя из надписей паганского периода.)

Хубилай, не заинтересованный в длительных войнах на юге, согласился на просьбы посла и за присылку дани обещал оставить Паган в покое. Получив эти благоприятные известия, Кансу III решил вернуться в Паган. Он избрал водный путь и поднимался по Иравади на царском корабле. Губернатор Прома (по хроникам, один из сыновей Кансу III) воспользовался случаем и, убив царя, провозгласил себя царем Бирмы.

Трона он все же не добился: в Бирме существовали более могучие силы, претендовавшие на паганский престол. Но и они не смогли ничего сделать. Не получив из Пагана ни дани, ни подтверждения договору, Хубилай приказал своему внуку Е Су Тимуру отправиться в поход на юг. Е Су Тимур без труда спустился по Иравади до самого Пагана, взял его и уже оттуда разослал отряды во все стороны Паганского царства, приводя к повиновению бирманские провинции.

Монголы, заинтересованные в Бирме как в торговом и стратегическом пути к Индийскому океану, предпочитали иметь дело с одним-двумя вассалами, а не с множеством воюющих между собой княжеств и племен. Но монголы опоздали. С центробежными силами, разорвавшими Паганское государство, они справиться не смогли. Прежнее великое Паганское царство уже перестало существовать. [63]

1.1 Бирма в эпоху каменного и бронзового века

Люди заселили Бирму много тысячелетий назад. В этом отношении Бирма не отличается от других районов Юго-Восточной Азии, которая была, возможно, родиной одной из ветвей человечества. Ведь именно в Юго-Восточной Азии, на Яве, были найдены Э. Дюбуа кости питекантропа. Питекантроп и родственные ему предки человека Явы во многом близки синантропу или пекинскому человеку. А орудия, которыми пользовались и синантроп, и питекантроп, и так называемый моджокёртский человек, обитавший на Яве еще раньше, чем питекантроп, сходны с орудиями аньятской культуры (500- 300 тыс. лет до н. э.), обнаруженными в Бирме.

Стоянки древних обитателей Бирмы и раннепалеолитические орудия были найдены экспедицией геолога Никкольса в 1900 г. Впоследствии более подробные и достоверные исследования провели в долине Иравади Т. Моррис (1932) и де Терра (1937-1938). Их экспедиции нашли следы палеолитической культуры на большой территории – от Пагана на севере до Таемьо на юге. Найденные орудия были изготовлены из гальки речных террас.

И хотя останки создателей аньятской культуры до сих пор не обнаружены, есть основания полагать, что предки человека обитали в Центральной Бирме уже более 400 тыс. лет назад. Палеолитические орудия, как и орудия последующих эпох, найденные в Бирме, говорят об общности путей развития человека в ней и других районах Юго-Восточной Азии.

Аньятские орудия схожи с орудиями синантропа, а так называемые овальные топоры эпохи неолита обнаружены учеными как в Бирме, так и в Камбодже, Ассаме [10] и на восточных островах Малайского архипелага. Неолитические топоры с плечиками встречаются от Индии до Японии, топоры прямоугольной формы обнаружены повсеместно в долинах рек Китая, Бирмы, Таиланда и Индии.

Связь различных типов неолитических топоров с определенными волнами переселений – проблема сложная и по сей день не решенная окончательно. Были ли владельцы прямоугольных топоров протомалайцами, были ли топоры с плечиками характерны для мон-кхмерских племен и т. д. – все это объект споров археологов и историков. Однако вне зависимости от возможного исхода этих дискуссий можно утверждать, что в период неолита (IV-I тысячелетия до н. э.) Бирма была уже освоена человеком, и это относится не только к долине основной реки Бирмы – Иравади, но и к долинам Ситауна, Салуина и Чиндуина.

Хотя неолит Бирмы до последнего времени специально не изучался, в музеях страны накопилось большое количество подъемного материала, систематизация которого затруднена из-за отсутствия планомерных раскопок. Проведенное в 1969 г. исследование пещер Падалин в районе Таунджи обнаружило культуру раннего неолита и современные ей рисунки на стенах пещеры – первые наскальные рисунки, найденные в Юго-Восточной Азии.

Задолго до начала нашей эры в Бирме стало развиваться земледелие, условия для которого были весьма благоприятны в речных долинах. Землю обрабатывали женщины, а мужчины занимались охотой, рыболовством и собирательством. Такое разделение труда еще сохранилось у салонов архипелага Мергуи, – возможно, древнейших обитателей страны.

Находки предметов бирманского бронзового века едва ли насчитывают два десятка, причем большинство их найдено в Шанских горах, в районах, тяготеющих к Таиланду и Лаосу. Скудность этих находок объясняется прежде всего слабой археологической изученностью Бирмы. Принято считать, что бронзовый век окончился в Бирме на рубеже нашей эры. Однако эта дата весьма условна. Кончившись в южных долинах, он еще веками продолжал господствовать в горных районах.

К началу нашей эры между жителями речных долин Бирмы, в основном ионами, и обитателями Восточного [11] Индокитая сложились торговые связи. Существовали такие связи и с западными соседями. Рубеж нашей эры можно считать той вехой, от которой начинается отсчет истории Бирмы. Именно тогда в Бирме сложилась своя, автохтонная культура, и население ее наиболее развитых районов перешло к использованию железных орудий.

1.2 Первые письменные упоминания о Бирме

На рубеже нашей эры на юге Бирмы обитали моны, поселения которых протянулись цепочкой по берегу океана и берегам рек Иравади и Ситауна.

В северной части долины Иравади укрепились уже первые тибето-бирманские племена. Это были еще не сами бирманцы, а близкие им племена пью. Редкое первоначальное население этих долин было оттеснено монами и тибето-бирманцамн на крайний юг и в горные районы.

Примерно 2 тыс. лет насчитывают и первые письменные упоминания о Бирме. Это – китайские летописи, которые рассказывают о походе в Северную Бирму, предпринятом Чжу Гэ-ляном в 227 г. до нашей зры.

Если верить китайским летописям, на севере Бирмы в III в. до н. э. было несколько независимых или полунезависимых княжеств или племенных владений. Крупнейшим из них было княжество Меньху, которое семь раз воевало против китайцев.

Посольства с Запада, возможно, из Римской империя, о которых упоминают китайские летописцы, начали появляться в Китае со II в. до н. э. Путь некоторых из них проходил по Северной Индии и затем, возможно, по северу Бирмы. Если это так, то какие-то сведения о древней Бирме должны были достигать Европы, тем более что до того, как первые посольства прошли этим путем, он был уже знаком торговцам, караваны которых ходили из Китая на Запад.

Известно, что в 128 г. до н. э. китайский пилигрим Чжан Цянь обнаружил в Бактрии китайские товары. Китайские власти старались обезопасить торговый путь, и в 69 г. до н. э. в верховьях реки Меконг, неподалеку от современной бирмано-китайской границы, была учреждена провинция Юнчан. Китайские источники называют народы, населявшие эту провинцию, «айлао» и сообщают, [12] что ими правят семьдесят семь правителей, что они прокалывают носы и носят украшения в ушах. Жители этой провинции восставали против власти китайцев.

Китайский историк Фань И писал в хронике династии Восточных Хань (25-220 гг. н. э.), что «южные варвары живут разбросанные среди гор и управляются малыми царями. Они знают, как красить ткани и выращивать зерно, они делают также белые ткани, добывают медь, железо, свинец, золото, олово и серебро. У них водятся павлины, носороги, слоны, тапиры и двухголовый священный олень.»

Этим путем в 97 г. прибыли в провинцию Юнчан послы из страны «Тянь», которая, по китайским сведениям, входила в состав Римской империи.

В III-IV вв. торговые пути через Северную Бирму пришли в упадок. Провинции были упразднены, китайские войска ушли на север, и летописи перестали упоминать о «южных варварах». На северных границах Бирмы усилилось государство Наньчжао – грозный соперник древнего Китая.

Однако еще до этого, в период, когда существовал северный торговый путь, в долины Бирмы спустились тибето-бирманские племена пью. Пью осели в среднем течении Иравади, вытеснив оттуда дикарей «бесатаи», о которых говорится в «Перипле Эритрейского моря» и у Птолемея. Бесатаи были якобы каннибалами, воинственным и опасным для путешественников народом.

1.3 Бирма в начале нашей эры

Индийский океан был освоен мореходами задолго до начала нашей эры. Опытными мореходами были древние малайцы: и в Индии и в Китае сохранились некоторые малайские слова, обозначающие понятия мер и весов.

В первые века нашей эры мореплавание достигло большого развития в государстве Фунань, занимавшем территорию современной Камбоджи. Там строились многопалубные суда, способные принимать на борт до 600 пассажиров и пересекать океан.

Но наибольшего объема морская торговля достигла в Индии. Связи Индии и стран Юго-Восточной Азии в первые века нашей эры были настолько тесными, что дали основания некоторым исследователям считать первые государства Малайского архипелага, [13] Бирмы, Таиланда, Камбоджи индианизированиыми государствами, представляя их изданием индийских купцов и брахманов.

Действительно, влияние индийской культуры на зарождавшиеся государства было очень велико. Особенно это касается прибрежных районов современных Таиланда, Камбоджи, Малайзии и Индонезии. В этих местах обнаружены санскритские надписи, относящиеся к II – III вв., множество предметов индийского происхождения. Государства, возникавшие восточнее Индии, переняли многое от нее как в области устройства, так и в культуре, религии и т. д. Наиболее ярким примером государства, сложившегося под непосредственным влиянием контактов с Индией, была Фунань.

Индийское влияние в Бирме не было таким заметным и не оставило таких глубоких следов, как, например, в Камбодже. Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, Бирма лежала несколько в стороне от исхоженных торговых путей, пересекавших Бенгальский залив. Во-вторых, Бирма, как торговый партнер, не представляла большого интереса для индийцев или жителей Фунани.

Китайская хроника начала нашей эры, говоря о живущих в долине Иравади пью, сообщает: «Они торгуют с соседними племенами шкурами речных свиней (пресноводные дельфины Иравади. – Авт.), одеждой, глазурованными и неглазурованными горшками». До какой-то степени эти сведения могут относиться и к обитавшим на побережье Бенгальского залива и Андаманского моря монам. В любом случае там не было пряностей, золота, тканей, невелика была добыча драгоценных камней.

Но все-таки торговые связи существовали – в основном, очевидно, посреднические. Те корабли, что следовали вдоль побережья, не могли миновать монских поселений. А на крайнем юге Бирмы, у перешейка Кра, происходила перевалка грузов, которые следовали потом в Фунань по суше.

Монские поселения на юге Бирмы были центром самостоятельной культуры, тесно связанной с культурой лежавшего восточнее монского государства Дваравати. Монские города Бирмы в первые века нашей эры были невелики. Иноземных гостей в них бывало немного, но все-таки эти районы страны были экономически самыми развитыми и теснее других связанными с внешним миром. [14] Об этом говорит и такая деталь: индийцы и кхмеры называли монов «рман». И даже после того как монские города вошли в состав бирманского государства, соседи продолжали именовать всю Бирму Раманнадесой, что значит «страна монов».

В объеме и достоверности информации, касающейся древней истории северных и южных районов Бирмы, есть весьма существенная разница. Северные и центральные районы страны находились в сфере китайских интересов и им уделялось место в китайских хрониках – наиболее полном и достоверном источнике по ранней истории государств Юго-Восточной Азии. (В Индии не существовало летописных традиций.)

О тех районах, куда китайцы не попадали или которыми они не интересовались, письменных свидетельств практически не осталось. Монские города юга Бирмы не имели прямых связей с Китаем, и в китайских хрониках о них почти не упоминается. Дошедшие до нас хроники самих монов относятся уже к средним векам и начали создаваться, скорее всего, под влиянием сложившейся в Бирме летописной традиции. Моны, по-видимому, первыми из народов Бирмы создали государственность, начали строить города и вышли на «международную арену»; однако первым государством на территории Бирмы, о котором мы имеем некоторые сведения, является Шрикшетра – государство пью.

1.4 Шрикшетра – государство пью

Государство Шрикшетра возникло в среднем течении Иравади. Впервые оно упоминается в китайских источниках IV в. В дальнейшем сведения о нем довольно часто встречаются в китайских и, позже, в арабских источниках.

О границах первого государства пью можно судить по остаткам городов и по упоминаниям о пью в позднейших бирманских хрониках и легендах. К настоящему времени известны три больших города пью: Тарекитара (Хмоза), Халинджи и Пейктано. Эти города велики даже по сегодняшним масштабам. Все они расположены в долине Иравади: Тарекитара на самом берегу реки в районе довременного Пьи (Прома), Пейктано в 100 км севернее, [15] в стороне от реки, и, наконец, Халинджи в Северной Бирме, вдали от остальных центров цивилизации пью, в 500 км вверх по реке от Тарекитары.

В то время как монские города, не объединенные общей властью, протянулись цепочкой по южному побережью Бирмы, пью создали единое централизованное государство. К этому их толкнула необходимость проводить большие ирригационные работы в засушливых долинах Центральной Бирмы и охранять свои посевы и ирригационные сооружения от соседних горных племен.

Учитывая солидные размеры городов пью и территорию, которую они должны были контролировать, можно утверждать, что Шрикшетра занимала большую часть собственно Бирмы, наиболее важные сельскохозяйственные районы среднего течения Иравади. Однако судить о размерах Шрикшетры только по расположению главных центров вряд ли возможно. Дело в том, что они существовали не одновременно: годы расцвета Тарекитары падают на VI-VII вв., тогда как Халинджи достиг максимальных размеров и значения не ранее VIII в. Этот факт подтверждается данными археологических раскопок.

Другие источники – надписи и позднейшие хроники – позволяют установить местонахождение некоторых других пунктов государства пью. Две надписи на языке пью были найдены в Пагане. Одна из них, которую называют «Розеттским камнем Бирмы», четырехъязычная надпись Мьязеди, относится к XII в.; другая не датирована.

В хрониках шанских княжеств имеется целый ряд указаний на то, что местности в Северной Бирме, впоследствии занятые шанами, были подвластны в древние времена Шрикшетре. Бирманские хроники упоминают также поселения на западе и юге страны, входившие в состав государства пью. К ним относятся, например, города Пьинмана и Таемьо.

Самыми ранними датированными находками, относящимися к пью, являются так называемые золотые листья из Мауннгана (в 12 км от Тарекитары). Это надписи на пали, написанные алфавитом пью и содержащие буддийские тексты. Они датируются V-VI вв. Другая подобная находка была сделана в пагоде Бободжи в самой Тарекитаре – это осколок каменной надписи также на языке пали.

Ряд надписей VI – VIII вв. был обнаружен в Тарекитаре, Халинджи и Пейктано, который был [16] наименьшим из городов. Все они носят религиозный характер и не дают обширного исторического материала. Исключением являются надписи на погребальных урнах в Тарекитаре, которые позволили установить некоторые даты в истории древней Бирмы.

Найденные в Тарекитаре четыре погребальные урны с надписями отличаются от многочисленных подобных находок в Шрикшетре прежде всего тем, что сделаны из камня, а не из глины. Это указывает на высокое социальное положение людей, прах которых был захоронен в этих урнах. Надписи логически связаны между собой и гласят: Надпись № 1. Год тридцать пятый. Умерли родственники Суриявикрамы. Надпись № 2. Год пятидесятый, месяц пятый. Царь Суриявикрама умер в возрасте шестидесяти четырех лет. Надпись № 3. Год пятьдесят седьмой, второй месяц, двадцать четвертый день. Царь Харивикрама умер в возрасте сорока одного года, семи месяцев и девяти дней. Надпись № 4. Год восьмидесятый, второй месяц, четвертый день. Царь Шивавикрама умер в возрасте сорока четырех лет девяти месяцев и двадцати дней. Если предположить, что в урнах был захоронен прах правителей Тарекитары (а это наиболее логичное предположение, судя по слову «царь» в некоторых из надписей, а также по исключительности каменных урн вообще), то мы узнаем, что в промежутке между 35-м и 80-м годами неизвестной нам эры в Тарекитаре правила династия Викрама (распространенное индийское династическое имя).

Известны три царя этой династии: Суриявикрама, Харивикрама и Шивавикрама. На основании этого уже много лет назад было сделано предположение о том, что Шрикшетрой правили индийские цари. Однако индийские имена еще ни о чем не говорят. Буквально все молодые государства Юго-Восточной Азии восприняли от Индии некоторые внешние атрибуты государственного строя. Династии с именами Викрама, Варман и т. д. встречаются не только в Шрикшетре, но и в Аракане, в Ангкоре и в других местах. Принятие индийского династического имени поднимало авторитет власти, подчеркивало ее исключительность, освящало новые социальные отношения в обществе. [17] За то, что цари Шрикшетры были пью, говорит захоронение их по обычаю этого народа, а также язык надписей.

Даты, указанные в надписях, свидетельствуют о существовании в государстве пью своей эры. Годы правления царей пью должны падать примерно на VI – VII вв. – на это указывают палеографические данные. Но, для того чтобы привязать даты эры пью к какому-то определенному году нашего летосчисления, необходимо установить, чему соответствовал первый год этой эры. В настоящее время в исторической науке существует разделяемое практически всеми учеными мнение, что 35-80 гг. эры пью соответствуют 673-718 гг. н. э. Это мнение основывается на предположении, что пью пользовались тем летосчислением, которое принято в настоящее время у бирманцев и начинается с 638 г. н. э. До открытия надписей в Тарекитаре происхождение бирманского летосчисления было непонятно ученым и по поводу возникновения его приводилось множество гипотез самого различного толка. Поскольку в 638 г. не существовало еще никакого бирманского государственного образования, естественно было предположить, что 638 г. был принят за начало летосчисления не самими бирманцами, а их предшественниками – пью.

Пью были родственным бирманцам народом и впоследствии были ассимилированы бирманцами. При этом вплоть до XIII в. утратившая свое значение бывшая столица Шрикшетры Тарекитара сохраняла титул столицы, которого не был удостоен Паган – действительный центр Паганского царства. Если согласиться с этой гипотезой, то в истории Бирмы появляется первая дата – 673 г. В этом году (или несколько ранее) к власти в Тарекитаре пришла династия Викрама. За то, что Суриявикрама был первым царем этой династии, говорит отсутствие в надписи № 1 указаний на то, что умершие родственники Суриявикрамы были царской крови. В 638 г., за 35 лет до этого, в Тарекитаре было установлено летосчисление, которое впоследствии стало называться «бирманской эрой».

Надписи на урнах дополняет и подтверждает надпись на постаменте каменной статуи, также найденная в столице Шрикшетры. В надписи говорится, что статуя поставлена на общие средства неким Джаясандраварманом и его «братом» Харивикрамой. Далее сообщается, [18] что некогда были созданы два города. В одном правил Харивикрама, в другом – Джаясандраварман. У них был общий наставник, который уговаривал царей любить друг друга. В конце надписи выражена надежда, что дружба между соседними городами пью продлится на вечные времена и будет поддерживаться также наследниками братьев.

Само появление такой надписи говорит о каком-то расколе в государстве пью, о внутренних распрях. Наставнику не было бы необходимости призывать братьев к любви и миру, если бы они не выражали склонности к обратному. Если Харивикрама известен нам как царь Тарекитары, то с появлением в надписи имени Джаясандравармана мы сталкиваемся с новым династическим именем, с династией Варман, которая правила где-то неподалеку от Тарекитары.

Действительно, сравнительно недалеко от этого города существуют развалины города, называемого Пейктано или город Вишну. Археологические раскопки 1959-1969 гг. обнаружили там остатки храма, дворца и еще нескольких крупных строений. Логично предположить, что в надписях говорится о властителях этих двух городов, один из которых, Пейктано, вскоре после создания совместной статуи был заброшен. О Варманах, правивших в Пейкгано, больше ничего не известно. Династия же Викрама правила в Тарекитаре еще по крайней мере 20 лет, до 718 г. Вероятно, Шивавикрама был последним или предпоследним царем этой династии.

Дальнейшая история государства пью известна нам из китайских источников, в первую очередь из хроники китайской династии Тан, правившей в 618 – 907 гг. Хроника повествует о событиях на северных границах государства пью, трагическим образом повлиявших на судьбу Шрикшетры.

В 755 г. властитель Наньчжао Колофен (Го Ло-фэнь) заключил союз с Тибетом и начал войну против китайской династии Тан. Войска союзников нанесли Танам два серьезных поражения, и это укрепило независимость Наньчжао от Китая. Упрочив свое положение, Колофен стал хозяином весьма значительной территории и обратил внимание на расширение торговых связей с Индией. Для этого было необходимо вновь освоить и обезопасить забытые торговые пути, проходившие некогда по территории [19] Шрикшетры. Шрикшетра оказалась в сфере интересов могучего соседа, и эта ситуация кратко охарактеризована в хронике Танов следующим образом: «Наньчжао силой своей военной мощи взяло пью под контроль». Очевидно, в течение VIII в. Шрикшетра еще сохраняла какую-то долю самостоятельности, признавая Наньчжао сюзереном.

В той же хронике сообщается, что восстановленные торговые пути проходили «через столицу пью». Эта фраза указывает на то, что столицей пью во второй половине VIII в. была уже не Тарекитара: торговые караваны, шедшие из столицы Наньчжао в Северную Индию, не могли делать громадного крюка до Тарекитары. Значит, столица была перенесена значительно севернее, в город Халинджи. В пользу этого предположения говорит упоминание в хронике Танов о том, что вблизи столицы пью находятся песчаные холмы, а дорога к ней ведет через степь. Это непохоже на пейзаж, окружающий Тарекитару, но соответствует окрестностям Халинджи.

Наконец, ни в Тарекитаре, ни в Пейктано не найдено предметов китайского происхождения и вообще почти не найдено предметов VIII-X вв. Очевидно, Тарекитара перестала быть столицей в первой половине VIII в.: ведь если бы династия Викрама продолжала царствовать там, вероятнее всего, урны последующих правителей были бы найдены по соседству с урнами их предков. Что же касается причин переноса столицы на север, то их могло быть несколько: и набеги каренов (сокро), о которых говорится в одной из бирманских хроник, и давление монов, и, наконец, взаимоотношения с Наньчжао.

В конце VIII – начале IX в. Шрикшетра еще существовала. Хроника Аракана говорит о том, что в эти годы внук араканского царя взял в жены принцессу пью. В 794 г. Колофен, заключивший мир с Танами, прислал к их двору посольство, в составе которого были музыканты из страны пью. В 802 г. царь пью послал в Китай самостоятельное посольство, и музыканты, вновь включенные в его состав, пользовались при китайском дворе большим успехом. Появилась даже мода на музыку пью. Во время пребывания посольства пью в Китае придворные хронисты получили возможность собрать информацию [20] о Шрикшетре «из первых рук».

Именно к этому времени относятся подробные сведения о пью, зафиксированные в китайских источниках. Дипломаты пью, рассказывая о своем государстве, сильно преувеличили его размеры и значение. Китайские историки записали, что Шрикшетра занимает территорию в 3 тыс. ли с запада на восток и 5 тыс. ли с севера на юг, т. е. значительно большую, чем современная Бирма. Подвластны правителю Шрикшетры, заявили послы, восемнадцать царств, в том числе остров Ява и другие не менее отдаленные государства.

Куда более интересны и достоверны сведения о повседневной жизни государства. Вот некоторые отрывки из китайской хроники. «Когда царь пью отправляется в путешествие, он выезжает на носилках, сплетенных из золотых полос. А когда путешествует далеко, едет на слоне. У него много жен и наложниц… Стена города облицована плитками зеленой глазури (эти плитки обнаружены как в Тарекитаре, так и в Халинджи. – Авт.), и длина ее – дневной переход. Откосы рва устланы кирпичом. В городе обитает несколько тысяч семейств. Там же более ста буддийских монастырей, комнаты в них украшены золотом и серебром, полы покрыты коврами. Таков же дворец царя… В обычае пью любить все живое и воздерживаться от убийства. Их земля родит сою, рис, просо, но конопля и пшеница там не растут… По достижении семи лет мальчикам и девочкам бреют головы и отдают в монастырь, где они учатся и постигают буддийские законы. Если к двадцати годам они не хотят посвятить свою жизнь служению Будде, то снова отращивают волосы и возвращаются к мирской жизни… Одежда их из хлопка. Они оборачивают ее вокруг тела. Они не носят шелковых одежд, потому что производство шелка связано с убийством живого существа… Среди них много предсказателей и астрологов. В городе двенадцать ворот и пагоды по четырем углам. Все люди живут внутри городских стен. Они кроют крыши свинцом и оловом и употребляют в строительстве дерево… Они здороваются за руку и наклоняют голову в знак уважения. Они знакомы с астрономией и знают буддийские законы. Они носят головные уборы, украшенные золотыми цветами… В царском дворе два колокола: один серебряный, другой золотой. Когда враг [21] близко, они курят благовония и бьют в колокола… сахарный тростник растет там в ногу толщиной. Деньги их – серебряные и золотые. У них нет масла, они жгут воск с благовониями… женщины ходят с веерами, а те, ранг которых высок, выходят из дома в сопровождении пяти-шести служанок».

В китайских хрониках подробно описаны музыкальные инструменты пью, их музыка и танцы. На основе этих описаний можно определить материалы, которые употреблялись при изготовлении музыкальных инструментов. Металлов было восемь: серебро, золото, электрон (сплав золота с серебром), олово, железо, бронза, свинец, медь. Все эти металлы обнаружены при раскопках в Тарекитаре, и повсеместное их употребление говорит о высоком уровне развития металлообрабатывающего ремесла в государстве пью.

Большого мастерства достигли камнерезы и стеклодувы Шрикшетры. Одна из статуэток, найденная в Тарекитаре, – самое старое изделие из стекла, обнаруженное в Бирме. Множество украшений изготовлялось из драгоценных и полудрагоценных камней; копи, в которых они добывались, разрабатываются в Бирме по сей день. Многочисленной и разнообразной была и керамика пью, которую даже вывозили в соседние страны.

Китайские хроники говорят о высоком уровне сельского хозяйства Шрикшетры. В стране выращивали не только рис, но и бобовые культуры, сахарный тростник и хлопчатник. До наших дней дошли крупные ирригационные сооружения пью, частично использованные бирманцами.

Пью обладали уже монетной системой. Находки серебряных монет пью – не редкость. Один из кладов такого рода был обнаружен в конце 1967 г. и состоял из сорока монет, на которых изображены индийские символы. Золотых монет, о которых говорится в китайских хрониках, не обнаружено.

Документов, рассказывающих об общественном строе Шрикшетры, не сохранилось. Известно только, что правил страной царь; концепции царской власти, вероятнее всего, были заимствованы в Индии, откуда пришла и основная религия Шрикшетры – буддизм, которому китайские источники уделяют немало места при описании государства. Однако он был не единственной религией в [22] стране, и немалую роль, очевидно, играли местные до-буддийские верования.

Археологические раскопки показали, что пью многого достигли в области архитектуры. Их храмы и пагоды были прототипами многих зданий, воздвигнутых позднее в Пагане. Здания сооружались из обожженного кирпича и покрывались штукатуркой. Крупнейшим из городов пью была Тарекитара. Город существовал в течение нескольких столетий – культурный слой в нем очень мощный. Овальная в плане, с юга и востока столица Шрикшетры была окружена двойным кольцом стен и валов. С севера город охраняли три ряда стен, с запада – стена и ров. Диаметр Тарекитары – 5 км. Столь большие размеры города объясняются тем, что в пределах стен находились не только дома, но и поля, сады и водоемы, так что город мог выдержать долгую осаду. Начавшиеся в Тарекитаре в 1966 г. новые раскопки уже принесли первые интересные результаты. Обнаружены городские ворота шириной 7 м, которые позволяли въезжать в город на слонах и больших колесницах. У ворот найден каменный столб с надписью на пали, исполненной алфавитом пью.

Если Тарекитара была оставлена жителями не сразу и даже после переноса столицы в Халинджи продолжала существовать, то развалины Халинджи, последней столицы Шрикшетры, носят следы внезапного и жестокого разрушения. Остатки зданий буквально разбросаны по земле, слой угля и пепла рассказывает о пожаре, бушевавшем в городе. О причинах гибели Шрикшетры можно только догадываться. Не последнюю роль в этом сыграла, видимо, политика последних царей пью, которые старались наладить связи с Танской империей «через голову» своего сюзерена – Наньчжао, которому они начали оказывать неповиновение. В 832 г., сообщает хроника Танов, «войска Наньчжао разгромили и сравняли с землей столицу пью, взяли в плен оставшихся в живых 3 тыс. человек, поселили их как рабов в Чентунге (Юньнань Фу, восточная столица Наньчжао. – Авт.) и велели им самим добывать себе пропитание».

Очевидно, разгром столицы пью положил конец существованию их государства. Упоминаний о Шрикшетре [23] больше нигде не встречается, хотя пью как народ еще существовали по крайней мере до XIII в., когда последние сведения о них исчезают из документов.

1.5 Монские государства Бирмы в IX-X вв.

События на севере, приведшие к гибели крупнейшего государства древней Бирмы, в незначительной степени отразились на судьбе монских городов юга.

В 835 г. армия Наньчжао, уничтожившая Шрикшетру, разгромила, государство Мичен в Южной Бирме, которое, по словам пью, было подвластно Шрикшетре. Очевидно, речь идет об одном из монских княжеств. Однако дальше войска Наньчжао продвинуться не смогли: моны остановили их.

Отрезанные шанскими племенами от основной части монов, создавших государство Дваравати в Таиланде, моны Бирмы во второй половине I тысячелетия н. э. значительно расширили свои владения и укрепились на побережье. По мере роста и развития монских городов их взаимоотношения становились все сложнее. Бирманские хроники утверждают, что на небольпюм расстоянии между устьями Салуина и Ситауна находилось восемь таких городов и все они вели между собой войны.

Ко времени переноса столицы пью на север среди монских городов выделились Татон (ныне Татхоун) и Тайкала. Названия менее значительных монских центров Бирмы неизвестны. Историки условно называют их по именам тех современных деревень, у которых найдены руины крепостных стен: Хоток, Мутхин, Лейкпон и др. Даже крупнейшие из монских городов были по современным масштабам невелики. Они не включали ни полей, ни садов, ни резервуаров, как поселения пью.Влажный климат и применение в качестве строительного материала недолговечного латерита привели к тому, что от древних монских городов до нас практически ничего не дошло – они были съедены муссонными ливнями и джунглями.

Перенос центра Шрикшетры на север привел к тому, что место пью в среднем течении Иравади заняли сокро (карены) и другие племена. Это создало благоприятные условия для продвижения монов к северу.

В IX-X вв. монские поселения существовали уже в долине Чаусхе в, среднем течении Иравади. [24] Борьба с нашествием Наньчжао в 835 г. привела к большему сплочению монских городов. Это ускорило образование двух монских государств. Центром первого стал Татон, второго – Пегу. Расцвета эти государства достигли в X в. К их берегам приставали многочисленные корабли, в городах селились торговцы из разных стран.

 Археологические раскопки в Пегу и Татоне обнаружили остатки кораблей, якоря, железные скобы и множество предметов импорта. Весьма разнообразны также свидетельства о существовании в монских городах самых различных религиозных культов, в основном индуистских. Если верить монским легендам и хроникам, буддизм взял верх над другими религиями не без борьбы. Под оболочкой религиозных распрей скрывалась, очевидно, борьба за преимущественное влияние на торговом пути Индия – Китай.

Монское государство Дваравати в X в. потеряло самостоятельность и было вынуждено признать власть Кхмерской империи. Угроза потери самостоятельности нависла и над монами Южной Бирмы. Кхмерский царь Яшоварман I претендовал на власть над всем Индокитайским полуостровом вплоть до Бенгальского залива. Не исключено, что монские города Бирмы в той или иной мере признавали сюзеренитет Ангкора (Кхмерской империи), однако кхмерские цари не пришли на помощь монам в X в., когда на них напали войска Чолов, тамильских властителей юго-востока полуострова Декан. Сохранились монские легенды, которые рассказывают об этой войне и о том, как моны отстояли свою независимость.

1.6 Аракан до XI в.

Еще одним крупным государственным образованием в Бирме, существовавшим до XI в., было Араканское царство. Аракан представляет собой узкую полосу побережья, зажатую между Бенгальским заливом и лесистыми хребтами Западной Бирмы.

Особенности географического положения Аракана обусловили его более тесные в древности связи с Индией, чем с Бирмой. И морские и сухопутные [25] пути, ведущие в Аракан, значительно доступнее с запада, со стороны Бенгалии, нежели со стороны Бирмы.

В первые века нашей эры население Аракана было родственным населению Восточной Индии. Эпиграфические данные Аракана указывают на то, что с IV в. н. э. там правила династия Чандра. Столица Чандров находилась в Вейшали в Северном Аракане. Правители Аракана чеканили монету, имели флот и поддерживали с Индией постоянные торговые связи.

В IX-X вв. в жизни Аракана произошли два события, резко изменившие течение его истории. Во-первых, в Аракан проникло мусульманство, носителями и проповедниками которого были моряки, потерпевшие кораблекрушение у араканского берега. Во-вторых, в Аракан вступили тибето-бирманские племена, частично вытеснившие, частично ассимилировавшие первоначальное население, так что теперь араканцы мало чем отличаются от населения собственно Бирмы.

Можно предположить, что пришельцами были остатки пью, покинувшие долину Иравади и спасавшиеся от власти Наньчжао или набегов сокро. Это предположение основывается на араканских хрониках, которые рассказывают о войнах с пью и относят эти войны к X в., т. е. ко времени, когда государство пью уже не существовало, а пью исчезли из Бирмы.

В X в. в Аракане наступает длительный период междоусобиц и борьбы за власть, и терпящие поражение в этой борьбе цари обычно ищут помощи либо в Индии, либо в Бирме – в Паганском царстве.

1.7 Бирманцы в долине Иравади

Когда бирманские хроники описывают начало бирманской государственности, они неизменно обращаются к северу Бирмы, не признавая непосредственными родоначальниками бирманских царств ни пью, ни монов. Практически все хроники называют первой бирманской столицей Тагаун в Северной Бирме. Традиция приписывает создание этого царства индийским князьям, близким к роду самого Будды, и относит его создание к последним векам до нашей эры.

Однако раскопки, проведенные в районе Тагауна современными [26] археологами, не обнаружили в тех местах ни одного предмета, предшествующего XII в., когда в Тагауне была создана паганская пограничная крепость. Да и местоположение Тагауна в малоприспособленном для сельского хозяйства горном районе также говорит против того, что он мог стать центром бирманского государства.

Тем не менее эта легенда имеет под собой основу. Ее корни кроются, видимо, не только в желании хронистов проследить бирманскую историю в далекой древности, но и в воспоминаниях о пройденном бирманскими племенами пути на их теперешнюю родину. Именно там, в горах на северных границах Бирмы, эти племена прожили много столетий. Г. Люс в результате длительных исследований пришел к выводу, что предками бирманцев были племена, называемые китайскими источниками «западными цянь» и обитавшие во II тысячелетии до нашей эры в долине реки Таохэ, неподалеку от современного китайского города Ланьчжоу.

В истории династии Хань говорится о цянях как о пастушеских племенах, враждовавших с китайцами. Китайцы часто совершали на них набеги, уводили скот и пленных. Под давлением сильных соседей цяни покинули долину Таохэ и отступили в Северо-Восточный Тибет. Но и это не избавило их от нападения китайцев. Пришлось снова оставлять обжитые места и уходить к югу. В результате цяни попали в Сычуань и стали вассалами Наньчжао, которое покорило все племена Сычуани, Восточного Тибета и севера современной Бирмы.

К VIII в. (миграция цяней заняла более полутора тысячелетий) они уже более известны под именем мранма. Имя мранма сохранилось в названии государства, которое им суждено было создать, – Бирмы. Однако в это время мранма были лишь одним из многочисленных племен Сычуани, воинственных и непокорных, как уверяют китайские хроники. Как и другие племена гор, мранма поставляли в армию Наньчжао воинов и поэтому, вероятнее всего, познакомились с Бирмой задолго до того, как начали переселение в ее долины. Известно, что в числе других подвластных Наньчжао племен они ходили походом на территорию теперешнего Вьетнама. Возможно также, что они [27] воевали с пью и участвовали в покорении княжества Ми-чен в Южной Бирме.

Оказавшись в более благоприятных условиях, чем другие племена, научившись приручать коней и освоив террасное земледелие, мранма захотели избавиться от власти Наньчжао. Сделать это можно было, только уйдя к югу, и с середины IX в. первые роды мранма начали спускаться в долину Иравади. Горный народ, привыкший к жизни в сухих и прохладных районах, стал селиться в речных долинах, в местах с резкими перепадами температуры и влажности.

Несколько причин способствовали успеху предпринятого мранма переселения. Первой из них было ослабление самого Наньчжао, которое не могло контролировать подвластные племена так же эффективно, как в VIII в. Ослабление Наньчжао позволило мранма, не опасаясь преследования и мести, покинуть обжитые места. Воины Наньчжао ненавидели равнины Бирмы из-за жаркого климата, насекомых, болезней. Составитель китайской хроники «Мань Шу» пишет о гарнизонах крепостей Наньчжао, расположенных на границах бирманских долин: «Вся область там заражена малярией. Земля плоская, как точильный камень. Зимой трава и деревья не шелохнутся. Чиновники Наньчжао боятся малярии и других болезней. Некоторые солдаты покидают свои посты и проживают в других местах, не являясь на службу. Властители Наньчжао специально отбирают самых проверенных слуг для того, чтобы селить их в крепостях для контроля над пятью провинциями и десятью племенами». Из этих слов становится ясно, что Наньчжао не смогло колонизовать долины Бирмы и что после разгрома пью и большого похода на юг Бирмы войска Наньчжао отступили в горы. Также можно сделать вывод, что мранма (которых далее мы будем называть бирманцами), спустившись в долины, ушли и из-под власти Наньчжао. Государство Наньчжао слабело, и с каждым годом все менее вероятной становилась угроза карательных мер против отколовшегося племени.

Второй важной причиной, способствовавшей успеху переселения бирманцев и их закрепления в долинах, были те самые опустошительные походы Наньчжао в IX в., в результате которых погибли государства Центральной [28] и Северной Бирмы и часть населения была уведена в плен. В долине Иравади не было силы, которая могла бы воспрепятствовать заселению ее воинственным племенем. За короткий срок бирманцы заняли теперешний округ Чаусхе и район Минбу на правом берегу Иравади, которые получили в бирманской литературе название «дома бирманцев».

Однако места, занятые бирманцами, не были безлюдными. Отсутствие силы, способной организовать сопротивление бирманцам, вовсе не означало, что сопротивления не было вообще. Долина Чаусхе, занимающая площадь в 1 тыс. кв. км, уже тогда была наиболее плодородным и освоенным районом средней Бирмы. В ней сохранились и действовали крупные ирригационные сооружения, построенные пью и другими народами, находилось много деревень и укрепленных поселений.

Надписи XI-XIII вв., найденные в долине, позволяют представить, каким было ее население к моменту прихода бирманцев. Прежде всего, здесь жили моны. Память о них сохранилась в названиях некоторых деревень. Кроме монов в долине Чаусхе обитало тибето-бирманское племя саков. О нем остались воспоминания в надписях и названии одной из вершин горы Туран – «правящая саками». Титул высокого должностного лица Паганского царства читается как Маха-сак-ити, что означает «поражающий саков». Очевидно, отношения бирманцев с саками были враждебными.

Еще одним племенем, с которым столкнулись бирманцы, были сокро (карены). В надписях паганского периода встречаются частые упоминания о рабах сокро из Сагу (Сагу – район Минбу). В надписях говорится также о племени лава, чья деревня находилась в округе Минбу, о сьямах (шанах) и других племенах. Некоторые из них отступили в горы, другие остались жить бок о бок с бирманцами, сохраняя свой язык и обычаи. Наконец, в округе Чаусхе жили остатки пью.

Заняв долину Чаусхе, бирманцы основали в ней 11 «каруинов», которые можно считать родовыми округами. Каждый каруин имел укрепленную «столицу» и состоял из одной или нескольких деревень. Недавно при помощи аэрофотосъемки удалось обнаружить остатки этих укрепленных «столиц» в четырех из одиннадцати каруинов долины Чаусхе. Каруины находились также в округе [29] Минбу (шесть) и по берегам Иравади между Минбу и Чаусхе (два). Всего каруинов было 19. За короткое время бирманцы освоили и расширили ирригационные системы и в течение столетия сравнительно мирной жизни за счет прихода с севера новых родов и естественного прироста населения выросли количественно настолько, что «дом бирманцев» стал им тесен.

1.8 Бирма накануне образования Паганского царства

Первое столетие жизни бирманцев в Бирме было знаменательно не только их количественным ростом, но и качественными изменениями общественного сознания, ростом культуры. Общение с пью и монами, прошедшими длительный путь развития и стоявшими выше бирманцев на лестнице цивилизации, многому научило пришельцев.

Влияние монов и пью ощущалось как в области экономики – устройстве ирригационных сооружений, освоении новых сельскохозяйственных культур, строительстве поселений городского типа и т. д., так и в области идеологии. Бирманцы познакомились с классовым обществом, с концепциями государственного устройства, с буддийской религией. Следующей ступенью в их развитии должно было стать создание государства. К этому их толкала социальная эволюция общества, а также необходимость строить и поддерживать крупные ирригационные сооружения, что было возможно только при условии централизованной власти.

Наступление бирманцев вызывало растущее сопротивление соседей, что требовало создания сильного войска. Однако долина Чаусхе не стала центром бирманского государства. Она находилась в стороне от основных торговых путей, в ней господствовали родо-племенные отношения, оберегаемые «старой» знатью каруинов.

Те бирманские вожди, которые олицетворяли новый этап в развитии бирманского общества, предпочитали бороться за власть в крупнейшем городе Средней Бирмы, в быстро растущем Пагане. Каруины долины Чаусхе были их базой, опорой, Паган – их будущим, центром первого бирманского государства. Бирманские хронисты относят основание города Паган к середине IX в. По сведениям бирманских хроник, [30] уже в 850 г. князь Пьинбу (о нем не сохранилось никаких сведений в эпиграфике) «обнес Паган стеной».

Неизвестно, был ли бирманцем князь Пьинбу и был ли основан этот город именно в IX в., а не раньше, когда эта местность входила в состав Шрикшетры, или позже, когда бирманцы распространили свою власть на этот район, находившийся в нескольких десятках километров южнее долины Чаусхе; однако уже к концу X в. бирманцы владели районом Пагана, и первый из известных по надписям бирманских князей, Сорахан, в 1000 г. построил около Пагана буддийскую молельню.

Вероятно, город Паган уже существовал в это время, потому что к середине XI в. относится надпись, найденная в нескольких стах километров к востоку от Пагана, в государстве Тямпа. В ней говорится о рабах из Пукама (так называли город сами бирманцы и их соседи). К сожалению, именно от X и первой половины XI в. до нас не дошло ни документов, ни надписей.

Китайские хронисты ничего не писали о Бирме того времени. Арабские и индийские мореплаватели имели дело только с монами южного побережья, бирманцы же еще не выработали письменности и не оставили никаких письменных памятников. Поэтому этот период бирманской истории освещен только в написанных много позднее хрониках, которые утверждают, что конец X и первая половина XI в. были периодом становления государства с центром в Пагане и борьбы за власть между бирманскими князьями в этом городе.

Хроники говорят о том, что князь Сорахан, построивший буддийскую молельню неподалеку от Пагана, склонялся к культу змея Нага (буддизм еще не стал господствующей религией бирманцев) и даже поставил его изображение в своем саду.

Один из его прислужников, Чаунпью, лишил Сорахана трона в Пагане, а двоих его сыновей воспитал в своем доме. Когда молодые князья выросли, они построили в лесу монастырь и пригласили узурпатора посетить его. Там они силой заставили его постричься в монахи, а сами заняли престол.

Через несколько лет один из братьев умер; другой, Сокка-те, продолжал править Паганом. Тем временем подрос сын заключенного в монастырь Чаунпью, которого звали Анирудой (Аноратой). Анируда вызвал Сокка-те на поединок и, убив его, возвратил трон своему роду. Это случилось [31] в 1044 г., и именно этот год принято считать годом основания первого государства, объединившего всю Бирму, – Паганского царства.

Фактически Паганское государство было создано несколькими годами позже. К моменту восшествия на престол Анируды, первого крупного государственного деятеля Бирмы, о котором мы имеем достоверные исторические сведения, бирманцы контролировали только небольшую часть среднего течения Иравади и вряд ли кто-нибудь в Бирме или за ее пределами подозревал, что вскоре Паганское царство станет одним из крупнейших и могущественнейших государств Юго-Восточной Азии. [32]

4.1 Бирмано-сиамские войны

Во время разгрома шанами Авы (1527) в Таунгу правил князь Минджиньо, бывший формально вассалом Авы. Отступавшие под ударами шанских войск отряды бирманских феодалов уходили к югу, в долину Ситауна. Туда же двигались волны беженцев – крестьян, монахов, горожан.

Минджиньо не отказывал в приюте бирманцам. Каждый из них находил себе место в слабонаселенном и обширном княжестве. Множество солдат вливались в войско Таунгу. Минджиньо не только принимал «гостей»: укрепив свои военные силы отрядами признавших его власть бирманских князей, он совершил поход на север, навстречу потоку беженцев, и присоединил долину Чаусхе к своим владениям. Теперь в его распоряжении был основной сельскохозяйственный район страны, и, что важнее, с завоеванием Чаусхе он сильно нарушил коммуникации шанов, находившихся в Аве, и приобрел репутацию царя-освободителя.

В 1531 г. Минджиньо умер, не успев выполнить задачи объединения Бирмы и изгнания шанов. Его преемник Табиншветхи (1531 -1550), двадцатилетний энергичный принц, кроме этой задачи получил в наследство самое густонаселенное бирманское княжество в стране и большую армию, горевшую желанием разделаться с врагами, вернуть Бирме славу, а себе – потерянные земли.

Табиншветхи – фигура яркая и противоречивая. Как часто бывает в истории, в момент, когда, казалось, все было потеряно, объединенный общей целью народ выдвинул вождя, олицетворявшего энергию народа. Однако если Тилуин Ман и позже Алаунпая были не только [89] полководцами, но и государственными деятелями, способными закрепить достигнутые успехи, Табиншветхи, начавший борьбу в 20 лет, до конца своих дней оставался юношей, мечтающим стать Чакравартином – завоевателем мира, не могущим соразмерить желаний и возможностей и отказывающимся от очевидной цели ради неустойчивого миража, рожденного непомерным честолюбием.

Табиншветхи начал завоевательные войны походам на Пегу. Этот шаг на первый взгляд может показаться нелогичным: ведь долина Чаусхе представляла хороший плацдарм для прямого нападения на Аву, в которой шла борьба между шанскими собвами. Но Табиншветхи, видимо, понимал, что страна разграблена и пуста: население бежало, поля не давали риса и джунгли наступали на покинутые деревни. В то же время совсем рядом находилось богатейшее государство с большими городами, запасами товаров, плодородными полями. Его присоединение к Таунгу обеспечивало прочный тыл в борьбе против шанов.

Поход на Пегу был задуман и спланирован, очевидно, еще Минджиньо. Для этого в армию бирманцев был введен небольшой отряд португальских наемников. Табиншветхи оставил тыл неприкрытым, надеясь, что шаны слишком заняты своими делами, чтобы напасть на него, и внезапным броском овладел в 1535 г. дельтой Иравади, отрезав монов от возможной помощи как со стороны араканцев, так и со стороны Прома, который моны к этому времени захватили.

После этого Табиншветхи приступил к осаде Пегу. Столица монов держалась четыре года. Бирманские войска не умели штурмовать города, а португальские пушки оказались недостаточно мощными и не смогли разрушить стены цитадели Пегу. Только в результате предательства Пегу пал.Царь монов покинул город и бежал сначала в Моабин, потом в Пром. Вступив в город и присоединив его к Таунгу, Табиншветхи объявил монов равными бирманцам, чем привлек на свою сторону часть монской знати.

В 1541 г., усилив войско португальскими наемниками, служившими до того монам, Табиншветхи взял штурмом и разрушил не пожелавший сдаться Мартабан. Моулмейн при известии о судьбе Мартабана открыл ворота. [90] Пром, давший убежище монскому царю (который умер в 1539 г.) и надеявшийся устоять с помощью шанов и араканцев, был захвачен после пяти месяцев осады.

Преследуя разбитые отряды монов и союзных им шанских князей, Табиншветхи дошел до Пагана и короновался там по обычаю паганской династии. Однако на Аву он и на этот раз не пошел, а повернул на юг, в Пегу. Короновавшись там еще раз по монскому обычаю (в 1546 г.), он объявил Пегу, крупнейший тогда город Бирмы, своей столицей.

Захватив Нижнюю Бирму, Табиншветхи выступил походом на Аракан, желая отомстить ему за поддержку монов и присоединить его к своим владениям. Однако построенные с помощью португальцев укрепления Мраук У сказались неприступными даже для португальских пушек Табиншветхи. Наемники араканцев встретились с наемниками бирманцев, и бирманцам пришлось отступить.

Первая крупная неудача еще не сломила Табиншветхи. Узнав о том, что в Аютии идет борьба за престол, он прекратил осаду Мраук У и под предлогом того, что сиамцы совершили набег на Тавой на юге Тенассерима, двинул войска на Сиам.

На эту войну Табиншветхи делал решающую ставку. Войско, которое он повел на Аютию осенью 1548 г., было громадным. Одних португальских наемников было более 400. За царем, ехавшим на белом слоне, двигалась артиллерия и несколько сот слонов с башнями на спинах. Тысячи пленных прокладывали дорогу в джунглях.

В начале 1549 г. Табиншветхи достиг Аютии, но взять ее не смог. Пришлось отступить, и Табиншветхи с трудом сохранил войско в джунглях на обратном пути, где на него непрерывно нападали сиамские отряды. Мечта о мировом господстве рухнула, и, когда Табиншветхи вернулся в Пегу, оказалось, что он не достиг даже основной цели – объединения Бирмы и возвращения бирманских областей.

Табиншветхи не смог вынести разочарования и отошел от дел, передав военное руководство своему шурину Байиннауну. Пока Байиннаун был в походе, подавляя одно из многочисленных восстаний, моны во главе с одним из членов монской царской семьи подняли восстание и убили в 1550 г. Табиншветхи. Немедленно поднялась вся страна; владетели отдельных княжеств поспешили вернуть себе [91] независимость, и государство Табиншветхи в несколько недель перестало существовать.

Байиннаун вернулся в Таунгу, отбил его у соперников, короновался и вновь начал войну против монов. С большим трудом подавив их восстание, Байиннаун решил не повторять ошибок своего предшественника, а сначала объединить всю Бирму. В 1555 г., после удачной военной операции, в которой участвовали две колонны, наступавшие на Аву со стороны Пагана и со стороны Таунгу, столица пала, и, преследуя шанов, Байиннаун присоединил к своему царству всю Верхнюю Бирму.

В течение следующего сухого сезона Байиннаун провел успешную кампанию в шанских горах и в течение трех лет покорил все шанокие княжества между Бирмой и Китаем. Эта кампания отличалась от обычных карательных походов его предшественников. Байиннаун поставил целью действительно включить шанские княжества в состав своего царства. Независимость их была значительно урезана, старшие сыновья собв должны были отныне воспитываться при царском дворе, были запрещены человеческие жертвы и для более организованного перехода шанов в буддизм в горах построили несколько десятков монастырей и направили туда монахов-миссионеров.

После покорения шанов Байиннаун совершил поход на государство Чиангмай, захватил его и вывез в Бирму большое число ремесленников и богатую добычу. Таким образом, для дальнейшей войны против Аютии Байиннаун в отличие от Табиншветхи подготовил почву не только тем, что получил ресурсы всей Бирмы, но и тем, что, установив контроль над Чиангмаем, взял Аютию в клещи.

В 1563 г. бирманские войска вышли в поход на Аютию, в следующем году овладели ею, взяли в плен царя, знатных заложников, множество рабов и обложили Аютию данью. Посадив на трон в Аютии одного из тайских принцев, Байиннаун стал готовиться к установлению господства над всем Сиамом, но тут пришло известие о том, что снова восстали моны. Байиннаун оставил войско сыну и поспешил домой.

Объединение Бирмы и покорение монского государства произошло так быстро, что не могло быть и речи о единстве державы Байиннауна без контроля военной силы. Не только монское и араканское государства, но и [92] такие княжества, как Пром, Яметин и другие, за 250 лет феодальной раздробленности настолько обособились, что при первой же возможности немедленно восставали.

Однако если правителей Прома и других городов обуревала феодальная страсть к округлению домена и сохранению феодальных прав и привилегий, то моны чувствовали себя народом, который не может жить под властью бирманцев, и восстания монов были наиболее упорны и кровопролитны. Шла борьба не только между властителями, но и между народом и армией захватчика. Любой переворот в Таунгу, а также военные походы бирманских царей, уводившие их за пределы страны, почти наверняка вызывали вспышку восстаний монов.

К тому времени, когда Байиннаун вернулся, моны сожгли Пегу, в том числе и его дворец. Байиннаун подавил восстание, посадил несколько тысяч повстанцев в деревянные клетки, и только вмешательство монахов смогло остановить его от того, чтобы сжечь пленных живьем. Тем временем в Бирму вернулась армия, привезшая захваченных царей Чиангмая и Аютии.

Власть бирманцев и их ставленников держалась в Сиаме в течение двух лет. Отпущенный на родину царь Аютии, который ранее отрекся от мира и ушел в монахи, вернувшись домой, скинул монашескую тогу и склонил население к восстанию. Он рассчитывал также на помощь лаосцев, царь которых Сеттатират был непримиримым врагом бирманцев.

В 1568 г. Байиннаун, собрав новую армию, в которой, по данным бирманских и тайских хроник, было более 500 тыс. человек, в том числе 1000 португальцев, выступил в поход и после многомесячной осады вновь овладел Аютией, снес стены города и увел в Бирму половину его населения.

В течение еще десяти лет Байиннаун снова и снова совершал походы против западных и восточных соседей и подавлял восстания. Смерть настигла его в тот момент, когда он готовил решительную экспедицию против Аракана, претендовавшего на власть над дельтой Иравади и Промом.

За тридцать лет правления Байиннаун показал себя весьма зрелым государственным деятелем. Все его действия указывают на большой стратегический талант. Кампании проводились продуманно и были успешными; в случае неудач Байиннаун всегда находил в себе силы начать [93] все снова.

И все-таки Байиннаун был не менее трагической фигурой, чем Табиншветхи. Вся его жизнь была заполнена борьбой за строительство империи, которой не суждено было пережить своего создателя. Байиннауну пришлось по многу раз повторять походы и карательные экспедиции, но стоило ему на секунду ослабить контроль над подвластными землями, как их охватывали восстания. Этот крупнейший полководец и государственный деятель Бирмы привел страну на грань новой катастрофы и разорил ее больше, чем нашествия шанов. Однако вряд ли Байиннаун задумывался об этом. Его вела завещанная Табиншветхи идея буддийского властелина мира – Чакравартина.

4.2 Крушение империи

Если Табившветхи получил от отца потенциально богатое, растущее княжество, а Байиннауну досталось от Табиншветхи хоть и недостроенное, но все-таки находящееся на подъеме государство, то сын Байиннауна, Нандабайин, третий из великих царей Бирмы XVI в., получил в наследство не столько империю, сколько фантом, государство, охватившее территорию, которую невозможно было удержать, населенное враждебными друг другу и в первую очередь бирманцам народами, разоренное и измученное.

Продолжать политику отца Нандабайин не мог. Жестоко подавив обычные для перехода власти от одного царя к другому восстания (в числе восставших были дядя царя и некоторые министры), Нандабайин в очередной раз принялся покорять восставший Сиам.

На этот раз престол там занял молодой Пра Нарет, родственник бирманского царя (Байиннаун женился на сестре сиамского принца, и Пра Нарет приходился Нандабайину дядей). Пра Нарет не только разгромил небольшие отряды бирманских вассалов, но и в двух больших войнах разбил армию Нандабайина. В последней из этих войн, в 1587 г., бирманское войско полгода осаждало Аютию, но было вынуждено уйти обратно; от полного разгрома бирманцев выручило только появление в Сиаме камбоджийских войск, которые отвлекли внимание Пра Нарета от преследования Нандабайина.

Государство Нандабайина находилось на роковой грани. Восстания сотрясали страну. Нандабайин жестоко [94] подавлял их, но они вспыхивали снова и снова, особенно в монских землях, более других разоренных поборами и проходящими в Сиам и обратно войсками. В 1587-1593 гг.

Нандабайин совершил три похода в Сиам, и все они были неудачны. В 1592 г. в Сиаме погиб наследник бирманского престола. Покорение Сиама с каждым годом становилось все более иллюзорной целью. Войны с Сиамом не были нужны разоренной Бирме. Войны же с Бирмой для сиамцев были войнами за национальную независимость. И исход их, неблагоприятный для завоевателей, был предопределен еще в царствование Байиннауна.

Выполнение задачи Наресуана (под этим именем короновался Пра Нарет), желавшего добиться полной независимости от Бирмы и гарантировать себя от опасности с запада в будущем, значительно облегчалось тем, что Пра Нарет много лет провел в почетном плену у Байиннауна и знал и силу и слабость своего соперника. И основной слабостью его – ненавистью монов к бирманцам – он воспользовался.

Отразив последнее нападение Нандабайина и разгромив Камбоджу для того, чтобы обезопасить свой тыл, Наресуан повел свои войска на крайний юг Бирмы, к Тенассериму. Моны встретили сиамцев как освободителей и, понимая это, Наресуан относился к ним не как к побежденным, а как к союзникам. Результаты не замедлили сказаться. Узнав о появлении сиамцев, восстал губернатор порта Моулмейн.

Моны Моулмейна обратились к Наресуану с просьбой о помощи против осаждавшей их бирманской армии. Наресуан откликнулся на призыв и не только присоединил к своим владениям Моулмейн, но заодно, преследуя отступавших бирманцев, взял Мартабан, крупнейший после Пегу монский порт.

В 1595 г. сиамские и монские войска были уже под стенами Пегу. Правда, бирманские войска, пришедшие из Таунгу, Прома и Чиангмая, в последний момент отразили угрозу столице, но они так и не смогли спасти державу Нандабайина.

В крупнейших городах государства – Таунгу, Аве и Проме – правили братья Нандабайина. Один из них, правитель Таунгу, пришел старшему брату на помощь, однако другой, правитель Прома, немедленно напал на оставленный без защиты Таунгу. Как только авторитет [95] Нандабайина пошатнулся, братья начали борьбу за власть, и у Нандабайина не оказалось достаточно сил, чтобы остановить эту грызню. Его войско состояло в большей части из вассальных отрядов крупнейших феодалов, и как только князья занялись войной между собой, Нандабайин потерял и армию. Его держава распалась и рухнула.

Моулмейн и Мартабан остались в руках сиамцев. Чиангмай не смог противостоять нашествию лаосцев и призвал на помощь сиамские войска, заплатив за это вассальной зависимостью Сиаму. Правитель Таунгу, поссорившись с Нандабайином, заключил союз с араканцами и вместе с ними осадил и взял Пегу, в котором скрывался Нандабайин.

Наресуан бросился было к Пегу, чтобы принять участие в дележе добычи, но опоздал: правитель Таунгу взял Нандабайина в плен. Пегу, разрушенный и горящий, достался на разграбление араканцам, которые увели тысячи монов и бирманцев. Наресуан направился к Таунгу, надеясь превратить Нижнюю Бирму в вассальное государство, однако у себя дома бирманцы нанесли ему поражение. Сиамцы отступили к югу, Нандабайин вскоре был убит в плену, и страна вновь раскололась на несколько царств.

Араканцы удержали дельту с портом Сириам, сиамцы захватили юго-восточные районы Бирмы, а остальная ее территория была поделена между враждующими феодалами, каждый из которых считал себя царем всей Бирмы. Второй взлет бирманского царства был еще короче, чем первый. За 50 лет бирманские цари создали обширную державу – ни до, ни после этого под их властью не было таких огромных территорий. Но падение царства было столь же быстрым, сколь и возвышение.

4.3 Захват Сириама Филипом де Бриту

Царь Аракана, основательно округливший свои владения за счет южных провинций Бирмы и, судя по араканским источникам, временно захвативший даже такие центры, как Бассейн и Пром, наибольшее значение из новых приобретений придавал порту Сириам в дельте Иравади, неподалеку от современного Рангуна.

Аракан был морской страной, и Сириам был нужен ему как пункт, контролирующий важнейшую водную артерию Бирмы, и [96] как порт на Бенгальском заливе, база для кораблей, идущих из Индии в Сиам и Малакку.

В араканский гарнизон, размещенный в Сириаме, входил отряд португальцев, командиром которого был Филип де Бриту. Вместе с ним в город приехали два иезуитских миссионера. Перу одного из них принадлежит описание Нижней Бирмы 1600 г., по которой только что прокатились враждующие армии. «Печальное зрелище,- пишет иезуит, – являли берега рек, обсаженные бесконечными рядами фруктовых деревьев, где теперь лежали в развалинах позолоченные храмы и величественные строения; дороги, поля были усеяны черепами и костями несчастных пегуанцев, убитых или погибших от голода. Их сбрасывали в реку в таком числе, что множество трупов преграждало путь кораблям».

Вскоре после прибытия в Сириам де Бриту понял, что в его руках прекрасная возможность овладеть Нижней Бирмой и, если нужно, передать эту страну Португалии. Построив крепость и изгнав из нее араканцев, де Бриту отправился в Гоа и получил признание португальского вице-короля. Португальцы, которые в эти годы повсюду в Азии теряли позиции, были несказанно рады представившейся возможности овладеть целым государством. Де Бриту был присвоен чин генерал-капитана, и вице-король даже выдал за этого дотоле неизвестного авантюриста свою дочь. Затем португальцам удалось получить согласие монской знати на признание де Бриту «королем» Нижней Бирмы. Отразив два карательных похода араканцев (второй поход был предпринят ими совместно с правителем Таунгу), де Бриту надежно укрепился на своем троне, добившись признания Таунгу и Аракана и пользуясь поддержкой захваченного сиамцами Мартабана. Де Бриту принадлежали восточная часть обширной дельты Иравади и некоторые земли к востоку от дельты, вплоть до сиамских владений.

Решив, что власть Португалии в Нижней Бирме вечна, де Бриту изменил своей политике дружбы со своими соседями и терпимости по отношению к подданным. Он начал насильно крестить население, переливать пагодные колокола и статуи Будды на пушки, сдирать с пагод золото. Историки, которые пишут об ошибках де Бриту, не учитывают, что для португальского авантюриста XVI в. такое поведение было естественным [97] и удивительнее было бы, если бы де Бриту этих «ошибок» не совершал.

Португальцы постепенно восстановили против себя население, и только их пушки и мушкеты удерживали «королевство» от гибели. Государство де Бриту могло существовать только до тех пор, пока в Бирме царила анархия; после объединения страны Сириам неизбежно должен был пасть. Так вскоре и произошло.

4.4 Отказ от завоеваний

Анаупхелун был сыном одного из братьев Нандабайина. Как говорилось выше, первый из них, правитель Таунгу, разгромил и убил Нандабайина. Второй, правитель Прома, напав на Таунгу, потерял царство и жизнь. Третий же, правитель Авы, остался в стороне от основных военных конфликтов конца XVI в. и потому мог с полным основанием заявлять, что является продолжателем дела Нандабайина и его наследником.

В те годы, когда араканцы, таунгцы и сиамцы делили Южную Бирму, правитель Авы и его сын Анаупхелун, вступивший на престол в Аве в 1605 г., были заняты борьбой с шанами, которые возобновили набеги на Центральную Бирму. За два года, прошедшие после вступления на престол, Анаупхелун нейтрализовал шанов и опустошил их земли. Обеспечив тыл и укрепив войско шанской конницей, он пошел на юг.

В 1607 г. Анаупхелун взял Пром, а в 1610 г. разбил своего дядю, царя Таунгу, и заставил его признать свою власть. Пока Анаупхелун покорял различные княжества и царства Центральной и Южной Бирмы, де Бриту, все более активно вмешивавшийся в бирманские дела, вместе со своими монскими союзниками подошел к Таунгу и взял царя Таунгу в плен.

Впрочем, некоторые бирманские хроники уверяют, что царь Таунгу бежал в Сириам от гнева Анаупхелуна в 1613 г., и тот, осадив Сириам, даже предложил португальцу прощение, если он выдаст убийцу Нандабайина. Как бы то ни было, взяв Сириам, Анаупхелун казнил и де Бриту и своего дядю. После взятия Сириама Анаупхелун мог считать, что большая часть страны вернулась под власть бирманцев. Его попытка отнять у сиамцев Тенассерим окончилась [98] неудачей, и он обосновался в Пегу, сделав его, вслед за Байиннауном, своей столицей. Пленных португальцев Анаупхелун поселил в деревнях Верхней Бирмы. Потомки этих пленников, из числа которых бирманские цари впоследствии набирали артиллеристов, и по сей день живут в округе Шуэбо.

В 1615 г. Анаупхелун покорил Чиангмай и превратил эту страну в бирманскую провинцию. Правителем Чиангмая он сделал своего сына, учтя печальный опыт предшественников, которые оставляли на чиангмайском престоле представителя местной династии, поднимавшего восстание, лишь только бирманские войска покидали пределы царства.

Анаупхелун вел политику умиротворения монов и стремился к созданию единого монско-бирманского государства. В годы его царствования не было крупных монских восстаний и не было попыток ограничить монов в правах. По всей стране люди понемногу стали возвращаться на покинутые места, развивались торговля и ремесло. Этому немало способствовало и то, что Анаупхелун не вел войн против Сиама. Он не отказывался от подобной перспективы и, если верить сиамским хроникам, даже пытался выяснить в Гоа, не помогут ли ему португальцы. Но никаких реальных шагов он не предпринимал и даже не принял прибывшего из Гоа португальского посла. Однако уже само то, что столица страны находилась в Пегу, близ моря и недалеко от границы с Сиамом, подсказывало, что Анаупхелун не отказался от политики своих предшественников.

Бирма держала свои порты открытыми для иностранных купцов, и в монских портах по-прежнему отдавали якоря португальские, индийские, малаккские, голландские и английские суда. Анаупхелун даже предлагал английской Ост-Индской компании установить торговые отношения. Рано или поздно война с Сиамом должна была начаться, потому что и для той и для другой стороны был весьма важен вопрос контроля над Тенассеримом и его портами.

В 1628 г. Анаупхелун начал готовиться к войне с Сиамом, но в самый разгар подготовки был убит. Во главе заговора, приведшего к убийству царя, стоял сын Анаупхелуна, который, как уверяют хроники, боялся наказания за любовную связь с одной из наложниц отца. Однако причины убийства Анаупхелуна, по-видимому, были [99] сложнее, и свидетельство этому – последующие события.

Наследник Анаупхелуна не продержался на престоле и года. Один из братьев Анаупхелуна, Талун, возвратившись из Верхней Бирмы, убил юного царя и занял трон. На Совете государства было решено: немедленно приостановить подготовку похода на Сиам, прекратить политику единства с монами и, наконец, перенести столицу на север, подальше от моря, в традиционные бирманские земли – в Аву.

Таким образом, Талун и поддерживавшие его вельможи, в основном северная аристократия, одним ударом ликвидировали мечты Табиншветхи, Байиннауна, Нандабайина и Анаупхелуна. Та часть бирманцев, взгляды которых выражали новые хозяева страны, не желала больше бессмысленного, по ее мнению, самоуничтожения в войнах за ничего не говорящие идеалы.

Возможно, наиболее прозорливые из бирманских князей сознавали, что с переносом столицы далеко на север бирманцы потеряют власть над югом и немедленно уступят Тенассерим Сиаму. Но вожди движения пошли и на это. В этом выразилась усталость народа, вынужденного в течение 100 лет почти беспрерывно воевать в джунглях Сиама и под стенами Аютии, в то время как дома на родном севере оставались беззащитными, и их разоряли шанские отряды и войска своих, бирманских, феодалов.

Реакция на провал завоевательной политики была так сильна, что с тех пор, вплоть до падения бирманского царства в XIX в., столица страны всегда оставалась в небольшом районе Ава – Амарапура – Мандалай и была настолько далеко от моря, от торговых путей нового времени, что замкнувшаяся в себе Бирма очень слабо участвовала в мировой торговле, в мировых отношениях и в мировом обмене культурными ценностями.

4.5 Внутреннее положение Бирмы во второй половине XVII в.

«Старобирманская реакция» означала продолжение чуть не оборвавшейся в конце правления Анаупхелуна передышки, возможность жить в мире. Хроники, своеобразно отражающие общественное мнение о том или ином правителе, для Талуна находят очень теплые слова, именуя [100] его добрейшим и мудрейшим из царей. Вскользь упоминается о том, что он жестоко подавил восстание монов, зато подробно рассказывается о его реформах, его благочестии и мудрости.

С именем Талуна действительно связаны некоторые важные события во внутренней жизни Бирмы. Они были подготовлены изменениями в структуре общества, начавшимися еще в правление великих царей и оформленными в правление Талуна – в период «подведения итогов».

Первые два крупных мероприятия Талуна были направлены, в сущности, против монастырей, оставшихся и в XVII в. крупнейшими и богатейшими землевладельцами и рабовладельцами страны и основными соперниками стремящихся к абсолютизму монархов. Эти мероприятия свидетельствуют о том, что бирманская феодальная вольница была уже основательно подкошена и верховная власть царя значительно упрочилась.

Первым мероприятием был запрет посвящать пагодам и передавать в монастырские рабы – чваун – военнопленных. Отныне они оставались в царском домене и селились в качестве зависимых крестьян в Чаусхе и других районах. Их функции и статус значительно отличались от статуса асанов-свободных земледельцев. В обязанности бывших военнопленных входило прежде всего поддержание в порядке ирригационной сети и рытье новых каналов и водоемов. За это они получали участки земли. Кроме того, они должны были нести военную службу. Эту категорию населения Бирмы можно условно назвать государственными крепостными. Не сохранилось сведений о реакции монастырей на этот весьма важный шаг. Очевидно, царь справился с недовольством, ибо если бы оно перешло известные пределы, это нашло бы отражение в хрониках и надписях.

Вторым важным мероприятием Талуна было проведение первой в истории Бирмы переписи одновременно с составлением кадастровой книги царства. Можно предполагать, что эта книга составлялась так же, как впоследствии, в XVIII и XIX вв., т. е. состояла из данных под присягой сведений деревенских старост о населении деревни, полях и садах, налогах и т. д. В ходе составления кадастра выявлялись спорные земли монастырей и знати, которые передавались в казну. [101]

При Талуне был составлен свод законов, отличавшийся от книг такого рода, появившихся в Бирме ранее, тем, что он был написан не на пали, а на бирманском языке. Наследовавший Талуну его сын Пиндале (1648 – 1661) продолжал политику отца, однако ему пришлось вести серьезные бои на севере из-за того, что он ввязался в конфликт между захватившими Китай маньчжурами и сторонниками свергнутой династии Мин.

В 1658 г. бывший минский император бежал из Юньнани в Бирму, и здесь его и его сторонников разоружили и поселили в Сагайне, неподалеку от столицы. Китайские отряды, среди которых были сторонники династии Мин, маньчжуры и просто бандитские шайки, неоднократно вторгались в Бирму и даже осаждали Аву. Несмотря на то что бирманская держава была все еще весьма обширна и мало уступала той, что осталась после смерти Анаупхелуна, Пиндале не смог организовать серьезного сопротивления китайским набегам.

Не смог он и воспрепятствовать массовому бегству монов в Сиам, куда те скрывались от воинской службы, налогов и преследований. Попытка Пиндале преследовать монов закончилась поражением, которое нанесли бирманским войскам сиамцы.

Голландские торговцы в Сириаме сообщали в Батавию, что в стране царит хаос и что они вынуждены сами организовать оборону фактории. К 1661 г., писали они, торговля практически прекратилась. Бирманские хроники уверяют, что царские наложницы открыто спекулировали рисом, который из-за разорения долины Чаусхе китайскими набегами приходилось ввозить с юга.

Царь не мог ничего поделать с создавшимся положением, и в поисках выхода министры призвали на царство его брата Пье, который без особого труда взял штурмом царский дворец. Сначала он обещал сохранить жизнь брату и его семье, но потом, опасаясь, что у низложенного монарха найдутся сторонники, приказал утопить его вместе с семьей в реке: проливать царскую кровь считалось неудобным.

К такому же выводу о нежелательности терпеть пребывание в живых соперника пришел и новый император Китая, который в 1662 г. прислал Пье ультиматум, требуя выдать бывшего минского императора, жившего в Сагайне. Так как требование это было подкреплено вступившей в Бирму армией наместника Юньнани, Пье подчинился [102] ультиматуму – бывший император был увезен в Китай и там казнен.

Обстановка в соседних государствах складывалась в это время благоприятно для Бирмы. Маньчжуры разгромили мятежные китайские армии, сиамцы перенесли все внимание на Чиангмай, и Пье получил возможность укрепить свою власть в стране.

После этого в течение 70 лет история Бирмы не знает ни блистательных походов, ни сокрушительных поражений. Правившие с 1673 по 1733 г. цари Минреджодин (1673-1698), Сане (1698-1714) и Таинганве (1714-1733) постепенно все более теряли реальную власть, превращаясь в марионеток в руках той или иной дворцовой клики.

Центр страны оставался в Аве, и Бирма продолжала придерживаться политики определенной изоляции, управляя монскими провинциями, но не уделяя большого внимания их развитию или расширению взаимоотношений с другими странами. Интересен этот период прежде всего тем, что в ходе него сложилась структура бирманского общества, наиболее четко оформившаяся позже, в XVIII-XIX вв., и получила дальнейшее развитие бирманская культура – литература, искусство, язык.

4.6 Бирма и европейские державы в XVII-начале XVIII в.

С основанием на рубеже XVII в. английской и голландской Ост-Индских компаний эра Португалии в Азии завершилась. Еще несколько десятков лет португальцы отчаянно оборонялись, но их позиции становились все слабее, а экономически отсталая метрополия не могла прийти на помощь своим колониям.

Основная борьба за рынки развернулась между Голландией и Англией. И несмотря на то что в отношении Бирмы европейская экспансия еще не играла важной роли (за исключением Аракана), сам факт укрепления позиций голландцев и англичан в соседних с Бирмой странах подготавливал почву для их последующего вторжения в Бирму.

Последней вспышкой португальской активности в Бирме можно считать инцидент с Себастьяном Тибаном, авантюристом и пиратом, провозгласившим себя королем араканского острова Сандвип в 1609 г., когда подходила [103] к концу более крупная авантюра де Бриту в Сириаме. Пользуясь поддержкой Гоа, Тибан и его пираты грабили побережья Аракана и Бенгалии до тех пор, пока их жертвы не объединились, и тогда, несмотря на участие в войне португальской эскадры, к 1617 г. остров Сандвип был захвачен араканцами.

Это еще не означало конца португальского пиратства в Бенгальском заливе. Последний рейд против Бенгалии португальцы совершили в 1664 г. Через два года после этого правитель Бенгалии уничтожил португальские базы и оккупировал не только португальские пиратские владения, но и всю территорию вокруг Читтагонга, которая до того входила в состав Аракана.

В течение XVII в. португальцы предприняли также несколько попыток укрепить католическое влияние как в Нижней Бирме, так и в Аракане. Однако уже в первой половине XVII в. стало очевидно, что активно вмешивавшиеся в политику португальские миссионеры не только не смогли обзавестись сколько-нибудь достаточным числом приверженцев христианства, но даже вынуждены были постепенно свертывать свою деятельность.

Для голландской Ост-индской компании Бирма не представляла большого интереса прежде всего из-за того, что в ней практически не было пряностей, а также из-за проводившейся Талуном и его преемниками политики, при которой бирманцы, даже допуская в страну иностранцев, не давали им развернуться и решительно пресекали их попытки вытеснить конкурентов или добиться каких-либо привилегий.

Голландская фактория, основанная в Сириаме в 1635 г., в первые годы принесла большие прибыли (83 тыс. гульденов в 1639 г.), но уже к 1648 г. они составляли лишь 25 тыс. гульденов. Жалобы бирманским царям не помогали: те никак не соглашались предоставить голландцам преимущественные права в стране, а в равной конкурентной борьбе с монами и индийцами голландцы победить не могли. В 1679 г. голландская Ост-Индская компания закрыла свои фактории в Бирме.

В Аракане голландцам повезло больше, так как боровшиеся против португальских пиратов араканские правители надеялись использовать голландцев в этом конфликте. В 1610 г. голландцы основали факторию в Мраук У, а через пять лет они помогли араканскому царю в отражении нападения португальской эскадры на его столицу. [104] Однако вскоре они отказались участвовать в помощи Аракану и закрыли факторию. Впоследствии фактория в Мраук У в зависимости от политической обстановки несколько раз открывалась и закрывалась; помимо этого Аракан вел частную торговлю с голландцами. К 1653 г. относится торговый договор, по которому голландцы получали право на беспошлинную торговлю.

В 1665 г. наступил новый кризис в аракано-голландской торговле, связанный с очередной вспышкой войны между Араканом и Бенгалией. Так как Бенгалия, как торговый партнер, представляла больший интерес для голландцев, те тайно погрузили служащих и товары фактории на корабли и бежали из Аракана. Этот год можно считать годом прекращения голландско-араканских торговых контактов.

Англичане, проигрывавшие в XVII в. голландцам в борьбе за пряности, в Аракане не появлялись – там их конкуренты были слишком сильны. Однако в самой Бирме они время от времени пытались укрепиться.

В 1647 г. в Мадрасе разразился голод, нужно было срочно закупить рис. Для этого была выбрана Бирма, и англичане, появившиеся в Сириаме, основали здесь свою факторию. Первые годы фактория была весьма выгодным предприятием, однако уже в 1652 г., после начала первой англо-голландской войны, дела ее пошли хуже. Голландский флот был сильнее английского и блокировал английские фактории. Кроме того, как и голландцы, англичане не могли выдержать конкуренции с индийцами, монами и укрепившимися в Пегу в XVII в. армянскими купцами, а на предоставление привилегий бирманское правительство не шло. В 1657 г. фактория была закрыта.

После окончания войны с голландцами мадрасские власти решили восстановить торговые отношения с Бирмой. Это объяснялось тем, что некоторые из товаров, которые были бирманской монополией, – к примеру, шеллак и тик, – пользовались все большим спросом в Европе. Проект договора, который англичане привезли в Бирму, ставил английских купцов в привилегированное положение: в его условия входили такие требования, как снижение пошлин для англичан, экстерриториальность для английских купцов и т. п. Бирманский двор, не придававший большого значения торговле с англичанами, даже не стал рассматривать этих требований. И когда [105] через пять лет англичане опять обратились к Бирме с подобными предложениями, они снова получили отказ.

Конец XVII в. был переломным моментом в политике европейцев в Юго-Восточной Азии, и в частности в Бирме. В течение XVII в. расширился круг приносящих выгоду товаров, и Бирма вошла в число стран, рынки которых представляли интерес для европейских держав. Фактории, основанные европейцами в азиатских странах, перестали удовлетворять требованиям времени. Они были ненадежным форпостом: в любой момент правительство Бирмы, Сиама или Малайи могло выгнать торговцев из страны и конфисковать их имущество. Глава фактории и его помощники, даже если они пользовались какими-то привилегиями, все равно оставались в глазах местного правительства просто купцами и, как таковые, не могли предъявлять чрезмерных претензий.

С конца XVII в. англичане, голландцы, а затем и французы переходят к захвату и последовательному расширению плацдармов, которые через 100 лет должны были превратиться в колонии. Наиболее острая борыба за преимущественное влияние развернулась сначала в Сиаме и той части Южной Бирмы (Мергуи), которая тогда принадлежала Сиаму.

В 1686 г., не в силах сломить равнодушие бирманских властей, англичане попытались также захватить бирманский остров Негрэ в западной части дельты Иравади. Эта попытка закончилась неудачей, но, после того как в следующем году англичане и французы были вынуждены покинуть Сиам, их внимание снова приковала Бирма. Это внимание подогревалось все большим интересом, который вызывало тиковое дерево – лучший в мире материал для постройки кораблей.

В 1695 г. англичане послали в Бирму частного торговца Эдуарда Флитвуда. Он должен был договориться о том, чтобы англичане могли строить суда, покупать лес и набирать рабочую силу в Бирме. Бирманцы не возражали против постройки верфи в Сириаме, но требовали, чтобы англичане открыли и торговую факторию. В то время в Бирме торговали те подвластные компании английские купцы, с которыми постоянно возникали конфликты, и бирманцы желали иметь дело с ответственным за всех англичан представителем. Было достигнуто соглашение, по которому англичане могли построить верфь, но при выполнении двух условий: [106] в Сириаме поселялся фактор – «старший» над всеми английскими купцами, а суда, которые строились на верфи, не должны были превышать 50 т водоизмещением.

В Сириаме обосновался агент Ост-Индской компании, которому английские купцы подчинялись далеко не всегда, что приводило время от времени к конфликтам между англичанами. Второе условие англичане быстро научились обходить: 50-тонные суда строились с несоразмерно высокими мачтами, которые по приходе в Мадрас снимались и переносились на большие военные корабли.

Однако постепенно выяснилось, что постройка судов в Сириаме обходится значительно дороже, чем в Бомбее, так как бирманцы не желали снижать пошлин на тик. Не хватало в Бирме и опытных корабельных мастеров. В результате с 1741 г. на верфи в Сириаме перестали строить суда и лишь изредка ремонтировали их. Несмотря на то что торговля с Бирмой не приносила большой выгоды (позиции монских и армянских купцов оставались сильными, пошлины не снижались, тик подорожал в самой Бирме), англичане, для которых основным соперником с вытеснением голландцев в XVIII в. стали французы, не хотели терять опорного пункта в Бирме.

В 1729 г. по инициативе крупного колониального деятеля Франции Ж. Ф. Дюпле в Сириаме была основана французская верфь, качество судов на которой было выше, чем на английской. В середине 30-х годов французы намеревались даже расширить свою верфь, однако важные события во внутренней жизни Бирмы заставили и англичан и французов пересмотреть свои планы и изменить тактику по отношению к ней.

4.7 Наступление монов и падение Авы

В 1733 г. на престол в Аве вступил царь Махадхаммаяза Дипати (1733-1752). Бирма по-прежнему была единым целым, и, хотя наместники городов и провинций чувствовали себя достаточно вольготно, формально они продолжали оказывать нужные знаки повиновения Аве.

Покорны были моны, прекратились набеги осевших на землю шанов. Аракан, потесненный Великими Моголами и обескровленный в битвах с пиратами, также не причинял Аве беспокойства. И все-таки это спокойствие было [107] непрочным: достаточно было одного толчка, как в последние годы существования Паганского государства, чтобы Авское царство зашаталось. Под внешней гладью накапливались противоречия и вражда к Аве. Правители и наместники крупных областей были недовольны замкнутой, оборонительной политикой авского двора. Моны, так и не оправившиеся полностью после войн XVI в., стремились к независимости и только ждали удобного момента, чтобы восстать. Горные племена, испытавшие налоговый и политический гнет авских чиновников, были также готовы к восстанию.

Толчок был дан извне, из Манипура. Это небольшое горное княжество в свое время было вассалом Байиннауна, но впоследствии отделилось от Бирмы. После вступления на престол в Манипуре Гхариба Неваза (1714-1754) манипурская конница стала грозой Верхней Бирмы. С каждым годом набеги манипурцев становились все опасней, и встречающие их бирманские отряды все чаще терпели поражения: за 100 лет изоляции бирманская армия, как и все бирманское общество, закоснела и скорее была годна для парадов и подавления бунтов в деревнях, нежели для войны с энергичным противником, который имел огромное преимущество в маневренности.

Манипурский набег 1738 г. был особенно опасным для Бирмы: манипурцы дошли до Авы, сожгли Сагайн и опустошили долину Чаусхе. С наступлением дождей манипурцы, как всегда, ушли обратно в горы, но урон, нанесенный ими, был так велик и бирманские войска были настолько потрепаны, что Аве пришлось перебросить военные силы с юга для защиты столицы.

Цепная реакция началась в одном из районов, которые находились вблизи мест, опустошенных манипурцами, а именно в деревнях, населенных гве-шанами. Это племя было переселено с севера в район современного Мандалая и было одним из тех племен, которые использовались в качестве «государственных крепостных». Поблизости жили находившиеся на таком же положении моны. Помимо трудовых повинностей крепостные платили высокие налоги, и положение их было весьма тяжелым.

В 1740 г. крепостные шаны и моны восстали и перебили бирманских чиновников и надсмотрщиков. Подобные восстания неоднократно случались и раньше и всегда жестоко подавлялись. Однако теперь это чисто локальное [108] выступление объединилось с восстанием монов на юге.

Моны захватили Сириам и Мартабан и возвели на престол своего царя Смимтхо Буддхакети. Таким образом, Ава оказалась во враждебном кольце: манипурцы продолжали ежегодные набеги, восставшие крепостные держали в своих руках часть долины Чаусхе, а наступавшие с юга моны подошли к Прому и Таунгу. Борьба затянулась на несколько лет.

Нельзя забывать, что, несмотря на внутреннюю слабость, бирманская армия значительно превосходила военные силы повстанцев. В 1743 г. бирманский наместник Прома даже отобрал у монов Сириам, однако вскоре бирманцам вновь пришлось перейти к обороне.

Во время штурма и последующего разграбления бирманцами Сириама были сожжены португальская, армянская и французская церкви и разрушены все склады иностранных торговцев, за исключением английского склада и английской фактории, возглавляемой Джонатаном Смартом, который официально состоял на службе монов и даже был признан ими главой всех иностранных торговцев в Сириаме. Когда моны вернули себе Сириам, они, естественно, заподозрили Смарта в измене. Не поверив объяснению англичан, что им удалось отстоять факторию с помощью отряда индийских сипаев, моны выслали Смарта и его помощников из Бирмы.

В 1747 г. Смимтхо Буддхакети передал престол более энергичному монскому князю Бинья Дала. Одной из причин этого шага была неспособность царя монов сломить сопротивление Авы. Бинья Дала реорганизовал армию, и в 1752 г. монский полководец Талабан взял столицу Бирмы. Свергнутый с престола последний царь Авы был увезен в Пегу. Моны не стали завоевывать Верхнюю Бирму: для этого у них не было ни сил, ни, очевидно, желания. Ава была в сознании монов символом угнетения, и с падением ее создалась иллюзия того, что покончено и с угнетением юга.

Впрочем, осознание монской территории частью Бирмы было распространено не только среди самих бирманцев, но и среди монов. Характерно в этом отношении то, что сам Бинья Дала провозгласил себя наследником Байиннауна и предпочитал считать себя не монским, а общебирманским царем. Но бирманцы не могли воспринимать его, как такового, и вопрос о восстановлении бирманской [109] государственности был только вопросом времени.

При этом нельзя не учитывать, что ресурсы собственно Бирмы, как людские, так и материальные, намного превосходили те, что были в распоряжении монов. Несмотря на помощь европейских купцов, несмотря на разорение Авы и непопулярность ее правления среди покоренных племен я народов, претензии Бинья Дала на главенство в Бирме были обречены на провал.

Возвращение монской армии на юг было крупной стратегической ошибкой Талабана и Бинья Дала. Хотя Авы уже не существовало, бирманское государство не исчезло. И снова в наиболее трагический момент, когда Бирма, казалось, попала под власть чужеземцев, бирманский народ выдвинул энергичного и талантливого вождя. Как в XV в. Табиншветхи повел свои войска из Таунгу, так и в XVIII в. правитель городка Моксобо, расположенного в 6 км к северу от Авы, отказался признать власть монов и отразил нападение монского отряда. Весть об этой неудаче настигла монов в тот момент, когда они с добычей и царственными пленниками покидали Аву. Однако незначительный инцидент не задержал отбытия армии на юг. Упоенные победой, моны спешили домой. [110]

6.1 Первая англо-бирманская война (1824-1826)

Зимой 1824 г. власти Британской Индии начали готовить экспедиционный корпус для похода в Бирму. Оперативный план английского командования, выработанный осенью 1823 г., заключался в том, чтобы, используя преимущество на море, высадить десант в тылу основных бирманских сил, в Рангуне, и оседлать после этого главную водную артерию страны – Иравади.

Генерал-губернатор Британской Индии Амхерст рассчитывал, что, как только британские войска появятся на юге Бирмы, к ним присоединятся восставшие моны. Вспомогательные отряды должны были высадиться в бирманских портах – Мергуи, Тавое, Мартабане и Сириаме. В остальных районах предполагалось вести преимущественно оборонительные действия.

Война началась с операций в северо-восточных индийских княжествах и Аракане. В начале мая 1824 г. Маха Бандула перешел через пограничную реку Нааф, был атакован английскими войсками и разбил их. В Калькутте началась паника: ожидали, что Бандула продолжит наступление на Читтагонг и далее на Калькутту. Очевидно, Бандула и в самом деле планировал освободить всю Бенгалию от иноземцев-«феринджи».

Однако во время подготовки дальнейших операций командующий бирманской армией, по-видимому, узнал о захвате Рангуна английской армией и был вынужден, свернув наступательные действия, двинуться к Рангуну. Рангун, оборона которого не была подготовлена местными властями, не ожидавшими появления противника в таком глубоком тылу, был взят англичанами в мае 1824 г. [138]

Через несколько недель пали и западнобирманские порты, захваченные также неожиданно для их защитников. Однако вскоре англичанам пришлось столкнуться с неприятными для них отклонениями от намеченного стратегического плана. Моны не восстали и не пришли на помощь завоевателям. К тому же оказалось, что бирманский царь не намерен сдаваться, а присланные им военачальники (летом командование армией принял Маха Бандула), хоть и не смогли сбросить захватчиков в море, окружили Рангун укреплениями и практически осадили в нем англичан.

Ввиду того что кампания планировалась короткой и должна была кончиться до наступления муссонов, запасы продовольствия и медикаментов в английском лагере были ограниченны, а с наступлением муссонных бурь связь с Калькуттой осложнилась. Положение англичан облегчалось двумя факторами. Во-первых, английская эскадра полностью контролировала реку Рангун, держала под обстрелом примыкавшие к реке фланги бирманской армии и в случае необходимости могла присоединить мощь корабельной артиллерии к артиллерии наземных войск. Во-вторых, на господствовавшей над местностью платформе пагоды Шведагон было расположено 20 крупных орудий, и их огонь достигал любой точки бирманских позиций.

Бандула готовился к решающему штурму британских укреплений в течение всего сезона дождей, рассчитывая, что болезни и плохое питание ослабят английскую армию. Все лето англичане были заперты в Рангуне и подвергались беспрерывным атакам небольших бирманских отрядов. Когда земля просохла и установилась сухая погода, Маха Бандула повел свою армию на штурм английских укреплений.

Однако штурм несколько запоздал: за два месяца, прошедших с конца муссонного периода, англичане смогли привести в порядок войска и подвезти подкрепления. Ружья англичан били настолько дальше и точнее, чем бирманские мушкеты и луки, а их артиллерия настолько превосходила бирманскую, что бирманские солдаты не могли нанести никакого урона англичанам, не приблизившись почти вплотную. Бой был проигран, и разрозненным отрядам Бандулы пришлось отступить за свои укрепления.

Используя смятение, охватившее бирманцев, английские части начали преследование бирманской армии. Маха [139] Бандула с 7 тыс. солдат, потеряв три четверти пушек, был вынужден отступить к укреплениям у деревни Данубью. Здесь он организовал новую линию обороны, однако до решающих сражений дело не дошло – при артиллерийском обстреле бирманских укреплений 1 апреля 1825 г. Бандула был убит английским снарядом. Потеряв командующего, бирманцы отошли к северу, и таким образом путь вверх по Иравади был открыт. При поддержке канонерок англичане поднялись до Прома и, взяв его, остановились там на период дождей.

Еще ранее, пользуясь тем, что основные силы бирманцев были скованы у Рангуна, англичане оккупировали Аракан, Тенассерим, а также часть Манипура и Ассама. После неудачной попытки освободить Пром бирманцы пошли на переговоры с англичанами. Во время переговоров английское командование потребовало от бирманцев отказаться от претензий на Качар, Ассам и Манипур, уступить Аракан, уплатить контрибуцию, принять английского резидента в Аве и заключить торговый договор.

Все просьбы потрясенных такими требованиями бирманцев о смягчении условий мира оказались тщетными. Переговоры были прерваны, и бирманцы предприняли новые попытки оттеснить англичан и вернуть Пром, однако после нескольких дней тяжелых боев им пришлось отступить. Помимо боев на суше англичане умело использовали канонерки, которые заходили в тыл бирманцам.

Вновь начались мирные переговоры, теперь у города Мелун. К прежним английским требованиям было добавлено отторжение Тенассерима. Бирманские послы смогли добиться лишь уменьшения первоначальной суммы контрибуции (1 млн. ф. ст.) в два раза. 3 января 1826 г. договор был подписан и отослан в Аву.

Но война не окончилась: воспользовавшись тем, что ко времени истечения срока перемирия подтверждение ратификации договора царем Бирмы не было получено, англичане возобновили военные действия. Английская армия снова двинулась вперед и подошла уже близко к Аве (которая в 1823 г. вновь стала столицей страны).

Положение было безвыходным. Бирма приняла все условия англичан, и 24 февраля 1826 г. в местечке Яндабо был подписан мирный договор. В британской историографии принято считать военные акции англичан вынужденными и изображать первую англо-[140]бирманскую войну как превентивную акцию против бирманской агрессии в Индии. Однако условия мирного договора полностью опровергают такую версию. Война Великобритании с Бирмой была захватнической, колониальной войной и явилась первым шагом к полному покорению Бирмы.

6.2 Англо-бирманские отношения во второй половине 20-х – начале 50-х годов XIX в.

Договор 1826 г. рассматривался бирманцами как несправедливый и позорный. Сила английской военной машины, которую пришлось испытать на себе бирманской армии, ее явное техническое и тактическое превосходство над бирманскими войсками оказались неожиданностью и, как всякая неожиданность, не укладывались в сознании бирманских сановников, большинство которых предпочитало объяснять неуспех личными качествами генералов, провидением и даже случайностью.

Поражение рассматривалось как временная неудача, и, хотя присутствие англичан в бирманских провинциях стало фактом, Баджидо решил продолжать независимую политику. Прибывший в Аву в 1826 г. посол генерал-губернатора Джон Кроуфёрд столкнулся с трудностями при заключении торгового договора с Бирмой. Договор, предусматривавший ряд привилегий для английских торговцев, сам по себе был дополнительным унижением для бирманцев. Бирманское правительство решительно сопротивлялось большинству пунктов этого договора, и в результате из 22 его статей в окончательном тексте осталось только четыре.

Бирманское правительство попыталось использовать заинтересованность англичан в заключении договора и изъявило желание рассмотреть с послом пограничные вопросы, поскольку соответствующая часть договора в Яндабо была весьма туманной и проблема разграничения бирманской территории и английских владений была чревата дальнейшими конфликтами. Но Кроуфёрд, весьма презрительно относившийся к бирманцам и характеризовавший бирманское правительство как «невероятно невежественное и подозрительное», отказался выходить в переговорах за рамки торгового соглашения, которое и было подписано в ноябре 1826 г. [141]

Опасения бирманцев по поводу того, что англичане могут воспользоваться туманными местами в Яндабоском договоре для расширения своих приобретений, подтвердились в ходе переговоров относительно границы с Манипуром. Так как часть бирманской территории была оккупирована во время войны 1824-1826 гг. манипурским раджой, бирманцы потребовали, чтобы эта территория была им возвращена. Представитель англичан заявил, что карта, которой пользовались бирманцы, фальсифицирована, и возмущенные бирманцы покинули переговоры. Тогда англичане в одностороннем порядке поставили на берегу Чиндуина пограничные знаки, но протест бирманцев был настолько решителен, что знаки сняли, хотя окончательного решения по этому вопросу не было принято. Инцидент в Манипуре был только частным случаем – такого рода происшествия случались и в других районах.

В 1830 г. в Аву прибыл английский резидент майор Г. Бёрни, представитель «умеренного» крыла британской колониальной администрации. Бёрни удалось до некоторой степени преодолеть обстановку недоверия к англичанам, царившую при дворе Баджидо. В отношениях Бирмы с англичанами наступила разрядка, и в 1833 г. генерал-губернатор даже принял решение, признающее точку зрения бирманцев на пограничный спор с Манипуром правильной.

Объяснение этим переменам нетрудно обнаружить. За восемь лет, прошедших со дня присоединения не британским владениям ряда областей Бирмы, они не дали ни рупии дохода, расходов же требовали больших. Враждебность населения, нелегкий климат, отдаленность от центра – все это привело к тому, что англичане уже подумывали, как бы избавиться от бирманских территорий. Существовал даже план передачи Тенассерима Сиаму в обмен на торговые концессии, однако антианглийская позиция Сиама заставила отказаться от этого плана.

Бёрни вел переговоры с царем Баджидо, предлагая на определенных условиях продать Бирме ее же территории или обменять на другие бирманские земли. Бирманский двор отказался от такой покупки из-за отсутствия средств: только в 1832 г. Бирме удалось полностью уплатить контрибуцию, сильно разорившую страну, ибо для ее уплаты были введены чрезвычайные налоги. К тому же Баджидо [142] надеялся, что англичане, поняв нерентабельность Тенассерима, возвратят его Бирме без всяких условий.

Бирманцев тяготило присутствие в столице британского резидента. Несмотря на то что Бёрни удалось установить личные контакты с некоторыми представителями бирманской знати, в том числе с братом царя принцем Таравади, его постоянное пребывание при дворе было в свете существовавших в Бирме обычаев унизительным для страны. Это объясняется тем, что бирманцы рассматривали постоянных послов, посылаемых ими, например, к шанским собвам, как наблюдателей за делами вассального государства.

Дипломатическое посольство в бирманском понимании было временным, и посол, выполнив свою миссию, должен был уехать обратно. В соседних суверенных странах Бирма не имела постоянных посольств; вопросы внешней политики решал только царь с министрами, без посредников. По этой же причине бирманцы отказались направить посла в Калькутту. А когда Бёрни вернулся в Бирму после отпуска в 1835 г., подверженный все усиливающимся приступам душевной болезни Баджидо отказался принять его: присутствие английского посла в столице было невыносимо для царя.

Развивавшаяся душевная болезнь царя вызвала борьбу за власть при бирманском дворе. При жизни Баджидо фактическими господами страны были его жена и ее брат Миндаджи, которые скопили в своих руках громадные средства. В некоторых районах чиновники более половины налогов собирали в пользу царицы и Миндаджи, оставляя казне меньшую часть. Труднее всего приходилось монскому населению Южной Бирмы, которое пострадало как от войны, так и от чрезвычайных поборов после ее окончания.

Уже в 1826 г. восставшие крестьяне осадили Рангун, и только через год, послав на юг целую армию, правительство смогло подавить восстание. Крестьянские бунты охватили и собственно Бирму: в начале 30-х годов, например, один из крестьянских отрядов напал на Амарапуру. В начавшейся после смерти Баджидо борьбе за власть принц Таравади обратился к восставшим крестьянам, и они пришли в 1837 г. к нему на помощь, надеясь, что он уничтожит чиновников и ненавистных царицу и ее брата.

В первые дни после захвата власти Таравади (1838 -[143] 1846) по настоянию вождей крестьянских отрядов казнил несколько особенно ненавистных чиновников, не тронув царицу и Миндаджи. Вскоре после этого, расколов единство крестьянских вождей обещаниями должностей и переманив некоторых из них к себе на службу, Таравади остальных казнил.

Но как только обнаружилось, что царь не собирается выполнять своих обещаний, восстания разгорелись с новой силой. Не помогла и казнь в 1840 г. царицы и Миндаджи, замешанных в одном из заговоров. В 1838 г. снова восстали моны, в 1840 г. – шаны, в 1844 г. – карены.

Таравади еще при жизни Баджидо неоднократно подчеркивал, что договор с Англией несправедлив. При восшествии на престол он заявил, что не считает необходимым выполнять положения договора. Таравади не обращал никакого внимания на присутствие в столице (в 1837 г. переведенной в Амарапуру) английского посла, и Бёрни, боясь конфликтов между бирманцами и посольством, перебрался в Рангун. Оттуда он слал письма в Калькутту, призывая начать войну против Бирмы и припугнуть царя.

Убедившись в том, что Бёрни не оказывает на бирманцев нужного влияния, генерал-губернатор Калькутты отозвал его в Индию, а на его место отправил другого резидента – Бенсона. Однако бирманское правительство упорно не желало рассматривать английского посла как представителя державы-победительницы. Помимо решимости бороться за возвращение отнятых англичанами земель отношение к английским резидентам определялось еще и тем, что они не были послами английского государства, а действовали от имени генерал-губернатора Британской Индии. За все время англо-бирманских войн англичане ни разу не послали в Бирму государственного посольства и не ответили на послания бирманских царей королю Великобритании.

В 1839 г. уехал, прожив чуть больше года и сославшись на болезнь, новый посол. Оставшийся вместо него капитан Маклеод также продержался в Амарапуре недолго: летом 1839 г. он покинул столицу и обосновался в Рангуне. Теперь в Калькутте находилось уже два бывших посла, и они единодушно уговаривали правительство Британской Индии начать войну против Бирмы, воспользовавшись в качестве предлога излишним, по мнению англичан, [144] размером бирманской армии или закупками оружия бирманцами. Они старались убедить губернатора, что если упустить момент, Бирма может предпринять попытку вернуть свои южные провинции.

В начале 1840 г. Калькутта отозвала капитана Маклеода из Рангуна и разорвала с Бирмой всяческие отношения. Готовились военные акции. Однако эти планы были сорваны войной в Афганистане, где английские войска не смогли сломить сопротивление горцев. Когда к этому прибавились трудности в покорении Пенджаба и Спида, англичанам пришлось на время отложить войну с Бирмой.

6.3 Вторая англо-бирманская война (1852 – 1853)

В конце 40-х годов XIX в. положение в Бирме резко ухудшилось. Таравади был отстранен сыновьями от власти и по решению семейного совета помещен в больницу для душевнобольных. Престол занял его сын Паган Мин (1846 – 1853), расправившийся с теми из братьев, кого он считал опасными соперниками.

Всеми делами в стране в правление Паган Мина вершили его фавориты. Особенно отличились в ограблении страны министры Маун Байин За и Маун Бхейн, которые придумывали новые налоги и обвиняли состоятельных жителей царства в измене для того, чтобы получить их деньги. Считают, что за два года безраздельного господства этих фаворитов более 6 тыс. человек было казнено по ложным доносам. В конце концов, опасаясь всеобщего возмущения, царь был вынужден выдать обоих министров жителям столицы. За время правления Паган Мина полностью разладилось централизованное управление страной. Паган Мин требовал только, чтобы мьоза и мьотуджи отдавали ему налоги, а каким образом они их добывали, его не интересовало.

Царь и его правительство были крайне непопулярны в Бирме, страна разорена и практически беззащитна перед любой агрессией. Калькуттские власти, внимательно следившие за положением в Бирме, сочли ситуацию выгодной для начала новой войны. Афганские войны закончились, сикхи были покорены, армия готова для наступательных действий на востоке. Время захвата баз и плацдармов миновало – [145] наступила пора территориальнной экспансии. Оставалось лишь найти формальный предлог, и он, конечно, нашелся.

В 1851 г. губернатор области Пегу Маун О обвинил капитанов двух английских кораблей в Рангуне в краже и убийстве и наложил на них штраф в общей сложности не многим более 1 тыс. рупий. В ответ на жалобу капитанов генерал-губернатор Британской Индии Дальхузи, который только что завершил покорение сикхов и был ярым сторонником английской экспансии, заявил: «Английские власти в Индии никак не могут в интересах собственной безопасности позволить себе, чтобы местные власти хотя бы на один день взяли над ними верх».

В Рангун была заправлена британская эскадра с требованием немедленной компенсации и смещения Маун О. Дальхузи рассчитывал на то, что непомерные требования вызовут гневную реакцию бирманского двора, и это откроет путь к войне. Однако правительство Бирмы согласилось на все требования англичан. Маун О был смещен, и бирманские власти обещали рассмотреть вопрос о компенсации.

Создалось странное и несколько обидное для командующего эскадрой коммодора Ламберта положение: он прибыл начать войну, а сделать это не удавалось. Казалось бы, можно было отправиться восвояси, но коммодор продолжал стоять на рангунском рейде, надеясь, что бирманцы все-таки дадут повод для начала войны. Долгожданный момент наступил в январе 1852г., когда новый губернатор отказался принять направленную к нему без уведомления депутацию Ламберта, посылка которой противоречила бирманским обычаям.

Коммодор немедленно приказал покинуть Рангун всем британским подданным, объявил блокаду порта и захватил стоявшее там бирманское судно. В ответ загремели выстрелы с бирманских батарей. Ламберт только этого и ждал. В несколько минут залпы бортовых орудий британских кораблей разгромили слабосильные береговые батареи, после чего Ламберт уничтожил все бирманские корабли, которые смог найти в порту, не обращая внимания на то, что корабли эти были гражданскими и на них помимо команд находились и семьи моряков.

Вернувшегося в Калькутту за дальнейшими инструкциями Ламберта генерал-губернатор шутливо отчитал, назвав «мой вспыльчивый коммодор», а затем, сообщив [146] своему другу в письме исторические слова: «Мы не можем допустить, чтобы нам где бы то ни было на Востоке указывали на дверь», приказал готовить к отправке в Бирму экспедиционный корпус.

В феврале 1852 г. Дальхузи направил Бирме новый ультиматум. В нем выдвигалось абсурдное и наглое требование, чтобы Бирма уплатила Англии компенсацию за подготовку войны против Бирмы в сумме 1 млн. рупий (100 тыс. ф. ст.). Это требование было явно рассчитано на отказ бирманского правительства. Действительно, Паган Мин не ответил на ультиматум, и 1 апреля англичане начали военные действия.

Пресса и общественные деятели многих стран резко отзывались о бесчестной политике лорда Дальхузи. Даже в самой Англии, охваченной угаром завоеваний и побед, поведение Ламберта и особенно сумма компенсации во втором ультиматуме вызвали возмущение, и Дальхузи вынужден был, оправдываясь, признать, что допустил ошибку, посылая коммодора Ламберта с дипломатической миссией. Однако победителей не судят, и ни Ламберта, ни Дальхузи никто судить не собирался: они подарили Великобритании несколько тысяч квадратных миль заморских территорий.

В начале апреля англичане штурмом взяли Мартабан. Захват Рангуна, хорошо укрепленного бирманцами, оказался более трудным делом: штурм города продолжался 4 дня. Затем были захвачены Бассейн, Пегу и Пром. Начавшиеся дожди задержали английские войска в портовых городах, и в июле Дальхузи, который, не в пример военачальникам первой англо-бирманской войны, тщательно организовал снабжение и связь в экспедиционном корпусе, прибыл в Рангун. Здесь он вступил в спор с командующим корпусом генералом Годвином.

Генерал, которого поддерживала английская пресса, хотел идти на Амарапуру, чтобы диктовать условия мира в самой столице. Дальхузи добился принятия другого плана: занятия Пегу и Прома (отбитых к этому времени бирманцами), захвата южнобирманских провинций и объединения в одно целое английских владений в Бирме, Аракане и Тенассериме. Осенью, по окончании периода дождей, после незначительного сопротивления был занят Пром. В ноябре англичане захватили Пегу. Попытка бирманцев возвратить [147] Пегу кончилась безуспешно. Бирма была отрезана от моря; крупнейшие центры ее юга перешли к англичанам, которые объявили о присоединении области Пегу к английским владениям в Индии.

Дальхузи надеялся, что бирманцы запросят мира на английских условиях: поглощенный кусок Бирмы уже был настолько велик, что не хватало ни войск, ни снаряжения, чтобы контролировать его. Он трезвее относился к возможности оккупационного корпуса, чем охваченные угаром воинственности английские газеты. Беспокоили генерал-губернатора и бирманские отряды. Если основные силы бирманцев действовали неорганизованно и отступали перед англичанами, то с каждым днем увеличивалось число партизанских отрядов, которые нарушали английские коммуникации и устраивали засады английским подразделениям. Не дождавшись бирманских просьб о мире, Дальхузи под давлением генерала Годвина и лондонских кругов начал было готовить поход на Амарапуру, подтягивая подкрепления из Индии.

Но тут до него дошли новости, которые весьма устраивали генерал-губернатора. Сводный брат царя, популярный в Бирме принц Миндон, глава партии, выступавшей за мир с англичанами, бежал из столицы на север и поднял там восстание против Паган Мина. Нелюбимый царь, с именем которого связывались не только народные бедствия, но и неудачи в войне с англичанами, не смог собрать достаточно войск и противостоять наступающим с севера повстанцам, к которым присоединялись крестьяне. В самой столице крупнейшие министры и сановники, чувствуя, что дело Паган Мина обречено на поражение, организовали заговор и сместили его с престола.

Миндон вошел в Амарапуру и был весной 1853 г. коронован на царство. Он пощадил Паган Мина, и тот прожил еще 30 лет. В знак примирения с англичанами Миндон освободил арестованных после начала войны итальянских миссионеров и отправил их вниз по Иравади навстречу англичанам, которые за это время продвинулись еще на 70 км вверх по реке, захватив ценные тиковые леса.

Миндон рассчитывал на то, что англичане, видя его готовность к миру, вернут Бирме часть оккупированной территории. Однако переговоры ни к чему не привели. Англичане не намеревались возвращать то, что попало к ним в руки. В мае 1853 г. переговоры зашли в тупик, и бирманские [148] представители покинули Пром. Несмотря на отсутствие договора и на отказ бирманцев формально согласиться с переходом в руки Великобритании жизненно важных южных провинций, Миндон отдал приказ о прекращении военных действий.

Окончание войны отвечало интересам англичан, большая часть экспедиционного корпуса которых была занята подавлением сопротивления в оккупированных областях. Движение сопротивления приняла весьма широкий размах. Если после первой войны в руки англичан перешли Аракан, Тенассерим и Манипур – области, населенные небирманцами, то теперь они претендовали на власть над бирманскими провинциями, над частью собственно Бирмы. Англичанам пришлось потратить несколько лет на то, чтобы сломить сопротивление.

6.4 Реформы Миндона

В результате двух неудачных войн Бирма потеряла все порты, множество городов, значительную часть населения, плодородные земли. Владения Великобритании окружали ее с запада и юга. Любая внешняя акция бирманского царя немедленно становилась известной в Рангуне, откуда английский губернатор мог диктовать свою волю бирманскому двору, в случае необходимости подкрепляя свои слова угрозой вторжения.

Ни английские политики, ни рядовые участники завоеваний не рассматривали действия Англии как нечто предосудительное. Убежденность в высокой просветительской и цивилизаторской миссии англичан в частности и белого человека вообще настолько глубоко вошла в кровь-участников колонизации, что подавляющему большинству их не приходила в голову мысль о безнравственности их действий. Отрезанная от мира, Бирма оказалась во власти английской военной и экономической машины, контролировавшей бирманские границы и единственный водный путь, связывающий страну с океаном, – Иравади. Бирма была оттеснена на задворки политики, и виновники этого были убеждены, что в интересах бирманцев ускорить окончательное слияние Бирмы с громадной семьей, народов, объединенных под флагом Великобритании.

В Британской Бирме воцарялся порядок. С разбойниками (а таковыми считались и партизаны) велась решительная [149] борьба. В городах были открыты первые школы, в основном миссионерские. В Рангуне функционировала больница, в которой работали белые врачи. Между городами были проложены новые дороги. По Иравади ходили паровые суда и перевозили до Прома пассажиров и грузы. Полицейские охраняли покой мирных граждан, и не было в помине ни жестоких казней, ни дворцовых переворотов, ни войн с соседями.

В самостоятельной Бирме по-прежнему происходили казни, еще не работал телеграф, солдаты были вооружены копьями и мушкетами, мьотуджи драли с крестьян три шкуры. Строились громадные пагоды, и в довершение ко всему в 1857 г. царь Миндон решил опять перенести столицу – на этот раз на несколько километров к северу, к Мандалайскому холму. И это было источником новых поборов и тягот. Но бирманцы упорно не желали ценить «преимуществ цивилизации» и продолжали цепляться за свой «неустроенный и отсталый» мир.

Миндон, занявший бирманский престол после окончания второй англо-бирманской войны, оказался в трудном положении. Силе англичан он должен был противопоставить гибкую политику, чтобы не только сохранить независимость Верхней Бирмы, но и постараться возвратить потерянные земли. И постепенно новый царь начинал осознавать, что бороться с пришельцами можно только их собственным оружием – с помощью знаний, доступных европейцам, но неизвестных в Бирме.

Прежде чем перейти к решению внутренних проблем, Миндон решил установить мирные отношения с англичанами. Шаги в этом направлении встретили возражения со стороны части бирманской знати, в том числе наследника престола Канаун Мина – сторонника продолжения войны с англичанами и возвращения потерянных территорий. Оппозиция была особенно сильна ввиду того, что в Нижней Бирме не стихало активное сопротивление англичанам. Даже сам лорд Дальхузи не мог не высказать восхищения смелостью некоторых бирманских вождей сопротивления. Особенно выделялись среди них Мья Тун и Гаун Джи.

 Желая убедить англичан в серьезности своих намерений, Миндон согласился допустить в столицу английского дипломатического агента и даже пошел на то, чтобы [150] информировать его о своих политических планах. Осенью 1854 г. Миндон направил в Калькутту посольство, которое помимо упорядочения отношений с англичанами должно было поднять вопрос о возвращении Бирме Пегу и других южных территорий. Разумеется, бирманские послы получили резкий отказ. Однако провал посольства не привел к разрыву отношений с англичанами. Более того, им было передано приглашение прислать ответное посольство, которое и посетило Миндона в 1855 г.

Во главе посольства стоял выдающийся деятель колониальной Бирмы и будущий историк Бирмы Артур Фейр. Секретарем посольства был Генри Юл, впоследствии также крупный историк, написавший интересный отчет о посольстве, в течение десятилетий служивший европейцам важным источником по истории, нравам и обычаям Бирмы и бирманцев.

Артур Фейр пытался склонить Миндона к подписанию договора о дружбе с Великобританией, в котором ни слова не говорилось бы о территориальных потерях Бирмы и который самим фактом своего существования подвел бы формальную черту под существующим положением вещей и лишил Бирму права требовать возвращения потерянных провинций. Миндон не пошел на подписание договора.

Шел 1855 г., в самом разгаре была Крымская война, о которой Миндон был осведомлен. Распространяемые армянскими купцами обнадеживающие слухи о том, что Англия находится на пороге поражения, вселяли надежду в бирманцев. Говорили уже о том, что русские армии вот-вот вторгнутся в Индию и освободят ее от англичан. Но Миндон был осторожен: война с Россией шла далеко, и неизвестно было, чем она кончится и как повлияет на Бирму.

В последующие годы англичане неоднократно поднимали в той или иной форме вопрос о подписании мирного договора с Миндоном. В то время ни о каком расширении английских владений в Бирме и речи быть не могло. Не успела закончиться Крымская война, как в 1857 г. в Индии началось сипайское восстание, настолько грозное, что временами само британское господство в Индии ставилось под угрозу.

Однако как только эти трудности были преодолены и возник вопрос об овладении сухопутным путем из Индии в Китай, проходившим по Северной Бирме, политика Великобритании в отношении Бирмы [151] вновь приняла агрессивный характер и привела в конце концов к новой войне и ликвидации бирманской независимости.

Миндон решил воспользоваться предоставленной ему передышкой для создания достаточно сильного государства, могущего противостоять будущей английской агрессии. Путь для этого был один – ликвидация власти феодалов.

Задача Миндона и его советников осложнялась тем, что Бирма была лишена выхода к морю и, следовательно, перспектив развития торговли с другими странами. Оставшиеся районы можно было разделить на две части: 1) исконно бирманские земли с укоренившимся феодальным укладом, крупными земельными собственниками и множеством мелких и средних феодалов-мьотуджи; 2) горные отсталые районы, управлявшиеся шанскими, качинскими и каренскими князьями, отношения которых к бирманскому двору ограничивались чаще всего присылкой дани.

Проведение реформ облегчалось тем, что позиции крупнейших феодалов были подорваны в ходе двух войн и старый порядок вещей был основательно скомпрометирован. Уже в 1853 г. Миндон издал указ, по которому Совет министров – Хлудо – должен был рассмотреть все жалобы подданных бирманского короля на королевских братьев, сыновей, жен, знать и государственных чиновников, которые отнимали у простолюдинов землю.

Через месяц последовал второй указ, запрещавший мьоза использовать население для личных услуг и облагать людей экстраординарными налогами. Эти указы были ощутимым ударом по привилегиям мьоза, привыкших рассматривать население своих вотчин как личных подданных. Другим важным шагом в этом направлении было введение денежного жалованья сначала мьоза и чиновникам высокого ранга, затем и более мелким чиновникам.

В равнинных провинциях к середине 60-х годов на денежные выплаты было переведено большинство государственных служащих. При проведении реформ Миндон опирался на средних и мелких феодалов, чиновников и армию. Параллельно с уменьшением привилегий мьоза Миндон значительно расширил права мьотуджи – им был поручен сбор всех налогов (мьоза были отстранены от этого), под их юрисдикцию [152] подпали все жители округа, будь то податные крестьяне или ахмуданы – военные поселенцы.

Поскольку увеличение числа ответственных за сбор налогов еще не значило ликвидации злоупотреблений, Миндон сделал следующий шаг: была проведена налоговая реформа. Вместо множества налогов, дававших неограниченное поле деятельности мздоимцам, был установлен единый налог – татамеда, составлявший 10% общего дохода любого налогоплательщика.

Эти реформы, несмотря на сопротивление знати, были проведены в жизнь, но не успели укорениться: после смерти Миндона ставленник знати Тибо немедленно восстановил институт мьоза, ликвидированный его отцом.

Оппозиция, возглавлявшаяся принцами, некоторыми министрами, а также мьоза и частью высшего духовенства, устраивала заговоры с целью убийства Миндона. Один из этих заговоров в 1866 г. едва не увенчался успехом. Заговорщики, возглавляемые двумя принцами, ворвались в загородный дворец, убили наследника престола, двух сыновей царя и министра.

Сам Миндон скрылся во дворце в Мандалае. Всю ночь мятежники осаждали дворец; только утром с помощью подошедших подкреплений дворцовая стража разгромила их, и принцы со своими сторонниками бежали на английскую территорию. Положение было настолько напряженным, что Миндон рекомендовал английскому резиденту в Мандалае майору Слейдену эвакуировать из столицы англичан, что и была сделано.

Создалась парадоксальная ситуация. На юг от Мандалая спешили два парохода: на одном бежали англичане, спасаясь от гнева мятежников, на другом в Британскую Бирму спешили сами мятежники. Те и другие почти одновременно прибыли на английскую территорию; и тем и другим было дано убежище. Англичане, несмотря на внешние проявления дружбы с Миндоном, не возражали против того, чтобы иметь под рукой послушных и запуганных претендентов на престол, и Миндон отлично понимал это.

Мероприятия, направленные на упрочение центральной власти, упорядочение финансового положения страны, ликвидацию мощи крупных феодалов, не были самоцелью. С их помощью Миндон надеялся превратить страну в сильное государство. В 1864 г. в Бирме началась чеканка [153] собственной монеты, было построено несколько новых предприятий, введена телеграфная связь, закуплены пароходы. Из Европы были приглашены специалисты, как военные (француз де Фуко стал главным военным инструктором в армии), так и гражданские, помогавшие в строительстве Мандалая, чеканке монет, обслуживании пароходов и т. д.

Одновременно Бирма начала проявлять внешнеполитическую активность. Уже в 1856-1857 гг. были направлены миссии в Лондон, Париж, Вашингтон. В 1856 г. в Бирму прибыла французская миссия, и тогда же в Бамо, на границе с Китаем, была с согласия бирманского двора основана католическая миссия, что вызвало недовольство англичан.

Однако все действия Миндона отличались половинчатостью. Он расшатал феодальную структуру Бирмы, но не решился на ее слом. Да и мирный промежуток был весьма короток. Уже в начале 60-х годов, т. е. всего через 10 лет после окончания второй англо-бирманской войны, ситуация изменилась. Англия, справившаяся с восстанием в Индии, победившая Россию, заинтересованная в китайском рынке, забыла о широко декларируемой дружбе с миролюбивым Миндоном. Началось окончательное завоевание Бирмы, которое растянулось на четверть века и завершилось формальной акцией – захватом мандалайского дворца.

6.5 Внешняя политика Бирмы в 60-70-х годах XIX в.

Первым признаком оживления британских экспансионистских замыслов в отношении Бирмы можно считать обращение в 1860 г. Манчестерской торговой палаты к английскому правительству с просьбой содействовать открытию сухопутного пути в Китай. Существование этого пути было известно в Англии давно, и начиная с XVII в, предпринимались отдельные шаги по выяснению возможностей его использования.

В начале XIX в. X. Кокс, находившийся в Аве, провел специальное исследование вопроса и впоследствии опубликовал отчет. Немедленно после окончания первой англо-бирманской войны и захвата Моулмейна англичане обследовали этот порт как исходную точку для торгового пути в Китай. Последующие годы [154] были характерны активностью отдельных путешественников, в основном офицеров британской армии, искавших дороги из Северной Индии в Бирму, а также из Бирмы в Китай. В 1830 г. лейтенант Пембертон прошел из Манипура в Аву, в следующем году капитан Ричард Спрай предложил использовать дорогу Моулмейн – Кенхунг – Юньнань, а в 1837 г. капитан Маклеод на шести слонах прошел этот путь и стал первым европейцем, проникшим в Китай по Салуину. Трижды проходил из Моулмейна в Чиангмай и обратно д-р Ричардсон. Вступление на престол Таравади положило конец этим путешествиям, и в течение 15 лет, вплоть до новой военной экспедиции против Бирмы, путь в Китай не исследовался.

Во время пребывания в Аве посольства в 1855 г. его секретарь Генри Юл изучал дневники первых путешественников. Фейр, со своей стороны, старался навязать бирманскому правительству статью о договоре, которая давала бы Англии право на преимущественную торговлю с Китаем через территорию Бирмы. Но с договором ничего не вышло, и англичане отложили этот вопрос на несколько лет.

В 1860 г. в связи с обращением Манчестерской торговой палаты вопрос был снова поднят. Правда, было известно, что бирмано-китайская торговля давно уже захирела и не играет большой роли в бирманской экономике. Но сам путь через Бамо и верховья Иравади существовал, был хорошо знаком бирманцам, и, проложив сравнительно небольшой отрезок дороги, англичане могли его широко использовать. Путь этот сулил куда больше преимуществ, нежели морской путь через Шанхай, особенно если учесть, что ж 1860 г. все нижнее течение Иравади контролировалось англичанами. На Иравади базировалась британская флотилия, корабли которой могли бы подняться до Бамо.

Результатом действий английских текстильных промышленников явилось новое посольство в Бирму, возглавляемое А. Фейром, в 1862 г. Расходы по подавлению восстаний в Индии и по укреплению власти в обширной колонии были настолько велики, что власти Британской Индии не испытывали особого рвения к расширению территорий за счет Бирмы. Бирма для них была второстепенным участком, и потому, несмотря на растущее давление из метрополии, первое посольство носило еще мирный [155] характер и требования его были сдержанны. Любая военная экспедиция против Бирмы в начале 60-х годов была практически нереальна. Тот факт, что во главе посольства стоял старый знакомый Миндона Фейр, отличавшийся от многих предшествовавших и последующих английских чиновников своим подчеркнутым уважением к бирманским обычаям, знанием бирманского языка, бирманской истории, способствовал успеху этого посольства.

В обмен на уступки для Великобритании Фейр предложил некоторые льготы и для бирманских торговцев на занятой англичанами территории. В договоре 1862 г. пошлины отменялись не только на английские и нижнебирманские товары, ввозимые в независимую Бирму, но и на бирманские товары, ввозимые в Нижнюю Бирму.

Фейру удалось получить согласие бирманского правительства на пребывание в Мандалае английского верховного комиссара при бирманском дворе, которым и был назначен военный хирург К. Уильямс, ярый сторонник использования торгового пути в Китай через Бамо, первым делом получивший разрешение царя Бирмы на обследование верхнего течения Иравади.

Вряд ли в то время кто-либо из участников переговоров до конца осознавал, что появление Уильямса при мандалайском дворе знаменует начало последнего этапа ликвидации бирманской государственности. Уильямсу, отправившемуся к верховьям Иравади с согласия и при содействии бирманских властей, пришлось вернуться, не добравшись до Китая: начавшееся восстание в Мандалае было для Миндона предлогом для возвращения резидента в столицу.

Однако интересы английских текстильных промышленников настоятельно требовали открытия дороги. Китай казался им землей обетованной, и наступление на него должно было вестись с запада и с востока. На первом пути преградой, все более ощутимой, была Бирма.

В марте 1867 г. Фейр ушел в отставку, и его место в Нижней Бирме занял полковник Фитч. Английский историк Холл пишет о нем как о человеке, обладавшем меньшими способностями, меньшим умением разбираться в характере бирманцев, зато гораздо более самоуверенном. Первым же шагом Фитча было новое посольство к бирманскому двору.

Миндон в это время имел все основания беспокоиться за прочность своего положения, а следовательно, [156] и за судьбу начатых им реформ. С трудом подавленное восстание было тому доказательством. Англичане понимали сложность положения бирманского правителя, его нужду в пушках, пароходах и военном снаряжении. Кроме того, англичане, занимавшие половину Бирмы, могли шантажировать царя, давая укрытие его противникам.

В договоре 1867 г. бирманцы пошли на то, чтобы удовлетворить растущие требования англичан. Пошлины на английские товары были снижены до 5%. Бирма отказалась от монополии на все вывозимые товары, кроме рубинов, леса и нефти, допустила английских чиновников на таможни, согласилась на присутствие английского агента в Бамо и проход английских пароходов в верховья Иравади.

Ободренный успехом, Фитч слал в Индию и Лондон горячие послания, призывая к дальнейшему нажиму на Бирму и к строительству дороги в Китай. Через год английский агент поселился в Бамо. Туда же потянулись пароходы из Рангуна. Однако первые же сообщения агента из Бамо разочаровали английские власти. Торговля с Китаем оказалась не такой уж верной и прибыльной, как казалось издалека. Для начала необходимо было покорить северные районы Бирмы, племена которых не признавали не только англичан, но зачастую и бирманцев. Надо было умиротворить и южные районы Китая, далекие от беспрекословного подчинения китайскому императору. Да и строительство дороги через горы было предприятием трудновыполнимым.

Власти Британской Индии не во всем разделяли точку зрения британских промышленников и присоединившихся к ним в агрессивных устремлениях английских купцов в Рангуне, которые требовали покорения Бирмы, якобы мешающей торговле с Китаем. У колониальных властей было множество других неотложных забот, и военная экспедиция в Бирму еще не стояла в повестке дня. Поэтому вопрос открытия дороги временно был отложен.

В эти годы Миндон и его правительство, сознавая шаткость положения Бирмы, вновь развернули широкую дипломатическую деятельность. В 1872 г. в Европу была направлена миссия во главе с министром У Кауном. В Лондоне миссии не удалось добиться гарантий неприкосновенности Бирмы. Более того, миссии было нанесено [157] оскорбление: она была представлена английской королеве министром по делам Индии, т. е. министром колоний.

Более удачными были переговоры миссии в других странах Европы: удалось заключить торговый договор с Италией и подписать торговую конвенцию с Францией. К этому же времени относятся первые попытки бирманского правительства наладить дипломатические отношения с Россией.

Отношение к России в Бирме была весьма положительным, несмотря на практическое отсутствие прямых контактов. Миндон знал, что Россия – враг Англии и, несмотря на поражение в Крымской войне, остается великой европейской державой, соперничающей с Англией не только в Европе, но и в Азии. Влиятельная армянская община в Мандалае, игравшая важную роль в бирманской торговле, также стояла за союз с Россией, которая была для армян защитником единоверцев в Закавказье.

Когда в 1874 г. бирманская миссия посетила Тегеран для переговоров с иранским шахом, там были сделаны шаги к установлению прямых отношений с Россией. Бирманцы намеревались просить у России покровительства и помощи против англичан. Эта попытка не привела к желаемому результату из-за осторожности российского правительства, не хотевшего идти на конфликт с Великобританией. С тех пор в течение нескольких лет связь между Россией и Бирмой поддерживалась только через посредство частных лиц; однако в России внимательно следили за развитием ситуации в Бирме, и русские послы и консулы в Лондоне, европейских странах и странах Азии подробно информировали свое правительство о Бирме.

Не смогло получить бирманское правительство помощи и от Франции, на что, казалось, были реальные шансы из-за конфронтации Франции и Великобритании в этом районе. Конвенция с Францией была подписана в Париже в 1873 г., но ратифицировать ее должны были в Мандалае, для чего туда выехал полномочный посол Франции граф де Рошешуар. Как поведение самого графа, так и действия французского министерства иностранных дел были крайне непоследовательными.

С одной стороны, Франция, только оправлявшаяся после разгрома в войне с Пруссией, не могла конкурировать с Англией в Бирме. Приходилось думать более о сохранении своих плацдармов в Индокитае, нежели вступать в конфликт с Англией [158] в зоне, которую Великобритания считала своей. С другой стороны, соблазн был слишком велик. Правительство формально независимой страны предлагало союз, и это давало возможность проникнуть в тыл англичанам, которых никто во Франции в то время не рассматривал как союзников, какие бы дружественные договоры ни заключались между этими странами.

Двойственность позиции Франции выразилась уже в том, что проезжавший в Бирму через Индию французский посол посетил вице-короля Индии и заверил его, что Франция не имеет интересов в Бирме. Разумеется, он не развеял подозрений английских властей, хотя говорил правду: в случае конфликта Франция не могла, да и не хотела, реально помогать Бирме, что и подтвердилось через несколько лет.

Непоследовательно вел себя французский посол и в самой Бирме. Он поставил условием заключения договора передачу в аренду Франции рубиновых копей, разработка которых была одной из основных монополий бирманского царя, на которую не замахивались пока даже англичане. Престиж Франции как потенциального союзника упал, и надежды на заключение союза угасли. Конвенция не была ратифицирована; единственное, чего удалось достигнуть, было соглашение о посылке Францией в Бирму военных инструкторов, о подсудности французов в Бирме бирманским судам и о порядке разрешения торговых конфликтов.

Однако соглашение по этим пунктам не было утверждено французским министерством иностранных дел, и в июле 1874 г. бирманское посольство оставило Париж. Бирма осталась одна. Угроза с юга усиливалась с каждым месяцем.

6.6 Обострение англо-бирманских отношений в 70-х годах XIX в.

На принятии мер против Бирмы настаивали и в Лондоне – торговые круги, связанные с восточной торговлей, – и в Рангуне – купцы, недовольные отказом бирманцев отменить монополию на хлопок, пшеницу, сахар, чай, слоновую кость и т. д. Однако на первый план выдвигались совсем не эти причины. Инциденты, которые в [159] начале 60-х годов прошли бы незамеченными, в 70-е годы оказывались в центре внимания, и с каждым новым инцидентом тон британской прессы становился все воинственней и непримиримей.

На престоле в Бирме все еще оставался миролюбивый, сдержанный Миндон, идущий на компромиссы с англичанами. Политика его никоим образом не менялась. И тем не менее резкое ухудшение отношений между Бирмой и Англией относится к последним годам его правления, а не к воцарению Тибо, происшедшему в 1878 г., как принято считать в европейской исторической литературе.

Участь Бирмы была решена к середине 70-х годов; после этого оставалось только подготовить общественное мнение и склонить к решительным действиям высоких чиновников индийского вице-королевства, Одним из первых инцидентов, подогревшим анти-бирманскую кампанию в Англии, стала смерть английского разведчика Марджори в 1874 г.

Он был участником одной из попыток найти наилучший путь между Китаем и Северной Бирмой и действовал в сотрудничестве с подобной же экспедицией Брауна, двигавшейся ему навстречу. Пройдя из Китая в Бамо, Марджори повернул обратно, чтобы подготовить путь для более многочисленной экспедиции, но был убит на границе разбойниками. Этот случай был немедленно подхвачен английской прессой как доказательство вероломства бирманцев; а поскольку доказательств причастности бирманцев к этому убийству не было, газетчики прибегли к различного рода измышлениям, и даже посещение китайским генералом бирманского двора было расценено как свидетельство участия Миндона в убийстве английского разведчика.

Инцидент был раздут настолько, что в донесениях русских дипломатов в Петербург впервые появились указания на возможность войны Англии с Бирмой и полного покорения страны. Почти одновременно с убийством Марджори произошло еще одно серьезное столкновение между бирманцами и англичанами.

Миндон направил отряд в область, населенную каренами-работорговцами, совершавшими набеги на бирманские деревни. Карены испокон века считались вассальным Бирме народом, но на этот раз англичане послали в Мандалай протест, заявляя, что карены находятся под защитой британской короны. Миндон не [160] согласился с этим, и инцидент был закрыт только в 1875 г., причем бирманцам пришлось признать независимость Западного Каренни.

Даже мелочи, подобные тому, снимать ли обувь во время аудиенции у бирманского царя, приобрели в это время чрезвычайно большую огласку. Несмотря на то что бирманцы освободили англичан от исполнения сложного и нерушимого дворцового этикета, они не могли позволить кому бы то ни было входить в королевский дворец в обуви. Нарушение этой традиции было оскорбительным для бирманского царя и унижало его в глазах подданных. В течение двух десятилетий британские послы и агенты ворчали, писали кляузы в Индию, но обувь все-таки снимали.

В середине же 70-х годов, придравшись к тому, что бирманские послы в Индии не снимали обувь в присутствии принца Уэльского, англичане предъявили Миндону оскорбительный и заранее неприемлемый ультиматум: англичане обувь во дворце снимать не будут. Миндон с этим не согласился, и с тех пор английский резидент перестал являться во дворец. Практически это означало разрыв дипломатических отношений, в чем бирманцы ни в коей мере не были повинны.

К 1875 г. в Лондоне и Калькутте уже был разработан план военных действий против Бирмы. Русский военный агент в Лондоне генерал Горлов смог ознакомиться с этим планом и сообщал в Россию его детали и количество войск, которые примут участие в военной экспедиции. Он писал: «Война эта падает на армию Мадрасского президентства. Арсенал в Мадрасе находится на полном ходу, и офицеры этой армии получили приказание быть в полной готовности».

Однако в 1875 г. победила точка зрения Калькутты, которая была за то, чтобы отложить войну на несколько лет. Калькуттские власти лучше, чем английские промышленники, понимали, что получение выгод от торговли с Китаем весьма проблематично, и перспективы ее никак не окупают миллионов, требуемых на проведение военной кампании против Мандалая. А увеличение территории, населенной враждебным и воинственным народом, обременительно и чревато дальнейшими серьезными расходами.

Миндон умер в 1878 г. в обстановке настолько сложной и опасной для Бирмы, что уцелеть она могла только [161] чудом, даже если бы во главе ее стал образованный, гибкий и решительный политик, превосходящий набожного и осторожного Миндона. Но и в этом случае исход столкновения с рвущейся к территориальным захватам Великобританией был бы весьма сомнителен.

6.7 Последние годы независимости

Миндон умер, не успев назначить наследника. Если он сам в последние годы достаточно прочно укрепился на троне, чтобы не опасаться за свою жизнь, то печальный пример восстания 1866 г., при котором погиб наследник престола, заставил царя быть крайне осторожным в выборе преемника.

Враждебные Миндону силы в среде крупной знати дожидались его смерти, чтобы ликвидировать реформы, и были на все готовы, лишь бы не допустить к власти продолжателей дела Миндона. Для князей и вельмож, для «обездоленных» мьоза внешнеполитические факторы отступали далеко на задний план. Угроза порабощения страны Англией казалась ничтожной по сравнению с неугодной им внутренней политикой правительства.

Колебания Миндона в вопросе о престолонаследии сыграли отрицательную роль в истории Бирмы. Незадолго до смерти царь все-таки решился и вызвал во дворец принца Ньяундьяна, которого многие считали продолжателем политики Миндона. Однако Ньяундьян знал, что у него при дворе множество врагов и что там уже созрел заговор с целью возведения на престол принца Тибо, находившегося всецело под влиянием консерваторов.

Ньяундьян опасался ехать во дворец – умирающий царь был окружен ненавидящими Ньяундьяна князьями – и счел за лучшее укрыться в английском резидентстве. Главный министр У Каун потребовал у английского резидента выдачи принца, но тот отослал Ньяундьяна в Калькутту, где принц был поселен в качестве почетного пленника правительства Британской Индии.

Миндон попытался было назначить соправителями трех принцев, но даже У Каун, крупнейший политический деятель Бирмы и ближайший соратник Миндона, воспротивился такому решению, означавшему гражданскую войну. [162] Царь умер, и на престол, как и следовало ожидать, вступил Тибо, главной женой которого была энергичная Супаялат.

Министры Миндона сочли за лучшее ради единства страны поддержать его кандидатуру, надеясь, что молодой монарх будет игрушкой в их руках и не помешает им продолжать политику отца. Точно так же думали и враги Миндона, мечтавшие об отмене его реформ. Третьей партией в этой борьбе были жена царя и ее родственники. Именно они и победили.

Министры Миндона, формально оставшиеся на своих постах, были отстранены от важных дел, многие из королевских родственников были убиты или другим путем убраны с политической арены. Все эти события, однако, ограничивались в основном стенами дворца. Не говоря уже о том, что вопросы внешней политики по-прежнему были в руках министров Миндона и на отношениях Бирмы с Великобританией приход Тибо к власти не отразился, даже во внутренней политике попытки реставрации власти крупных феодалов имели весьма скромные результаты.

Правда, был восстановлен институт мьоза, но в весьма урезанном виде. Новый правитель был крайне осторожен, робок и пустил события на самотек. Министры Миндона постепенно теряли власть, реформы застревали на многочисленных чиновничьих ступеньках, а растущая угроза со стороны Англии грозила свести на нет усилия по их проведению.

С приходом к власти Тибо антибирманская кампания в Англии и Рангуне развернулась с новой силой. Предлог был чрезвычайно удобным: убийства и казни при бирманском дворе, широко комментируемые английской прессой, вызвали возмущение английской публики.

Воспользовавшись предлогом, резидент Англии в Мандалае направил бирманскому, правительству протест. Первый министр У Каун ответил, что царь Бирмы, как суверенный правитель, имеет право принимать для предотвращения беспорядков те меры, какие сочтет нужными. Резидент, не появлявшийся во дворце, чтобы не снимать обуви, пригрозил разорвать дипломатические отношения и спустить английский флаг.

Подходящим предлогом для вторжения в Бирму счел казни при дворе и вице-король Индии лорд Литтон. Вице-королевство полагало, что момент для захвата Бирмы более чем выгоден: ослабленное внутренней борьбой правительство [163] Бирмы дезорганизовано, и расходы на операцию будут минимальными.

На этот раз воспротивился Лондон. Войска и деньги были нужны в других местах. В Афганистане и Африке шли неудачные для Англии войны. Англия никак не могла сломить сопротивление афганцев и зулусов. В любой момент могла начаться война с бурами. Литтон получил приказание не вмешиваться в бирманские дела. Бирма и при новом правителе пыталась изыскать возможности для дипломатического урегулирования отношений с Англией.

Во внешней политике Тибо оказался последователем Миндона. В 1879 г., после того как британские власти в Индии отозвали из Мандалая резидента и прервали отношения с Бирмой, бирманцы направили в Калькутту посольство с подарками и письмом к вице-королю. Посольство было задержано на границе и в течение полугода содержалось в пограничном городке: британские власти соглашались пропустить его только в том случае, если оно компетентно вести переговоры о новом договоре. Посольству пришлось вернуться ни с чем.

В Европе в эти годы ожидали известий о падении Бирмы со дня на день. Политические демарши Англии не оставляли возможностей для иного толкования. Все, начиная с непрекращающихся криков английской прессы о злодеяниях в Бирме и варварских обычаях при бирманском дворе и кончая отказом англичан признать Тибо и военной помощью владетелю Манипура, у которого возникли пограничные конфликты с Бирмой, говорило о скором падении Бирмы.

Весьма сложным было положение и на северных границах Бирмы, где участились нападения банд, действовавших с китайской территории. Одна из этих банд даже сожгла город Бамо. Отказывались подчиняться шанские феодалы, которых подстрекали английские агенты. В Лондоне даже существовало мнение о замене Тибо более послушным царем, которым должен был стать принц Ньяундьян, бежавший в 1878 г. в Калькутту. Однако этому плану резко воспротивилось правительство Британской Индии, считавшее косвенное управление страной менее удобным, нежели прямое.

К 1882 г. относится еще один конфликт между Бирмой и Англией. Бирма была поставлена перед выбором – либо отмена государственной монополии на ряд товаров, либо введение английских войск в Мандалай для охраны [164] интересов живущих там англичан. Бирманцам и на этот раз пришлось пойти на уступки.

К последним, отчаянным попыткам Бирмы спасти свою независимость относятся переговоры бирманской миссии во Франции о заключении торгового и военного союза. Узнав о парижских переговорах, встревоженные англичане запросили французское правительство, не намерено ли оно продать Бирме оружие. Франция заверила, что ничего подобного не имелось в виду. Однако время шло, миссия продолжала оставаться в Париже, и бирманцы уже готовы были пойти на удовлетворение французских требований. В январе 1885 г. англичане предупредили французское правительство, что они намереваются ликвидировать независимость Бирмы и не желают, чтобы французы вмешивались в этот конфликт. Франция снова подтвердила, что ни о каком военном союзе с Бирмой и речи быть не может. И хотя бирманское посольство продолжало переговоры в Париже, с каждым днем становилось все яснее, что они не приведут к реальной помощи Франции.

В мае 1885 г. в Мандалай прибыл французский консул Хаас для продолжения переговоров. Бирма шла на удовлетворение всех требований французов. Однако в результате продолжавшихся в течение лета и осени 1885 г. англо-французских дипломатических контактов Франция отказалась от планов в отношении Бирмы и в октябре 1885 г. отозвала Хааса из Мандалая.

Отъезд французского консула совпал с возникновением предлога для войны. Хлудо обвинил английскую Бомбей-Бирманскую торговую корпорацию в том, что она вывезла вдвое больше леса, нежели оплатила, и наложил на нее крупный штраф. Новый генерал-губернатор Индии Дафферин направил в Мандалай ультиматум, одним из требований которого было передать под английский контроль внешние сношения Бирмы, т. е. практически отказаться от независимости.

Ответ бирманского правительства, при всей его сдержанности, был полон чувства собственного достоинства. В нем говорилось, что «дружественные отношения с Францией, Италией и другими государствами поддерживались, поддерживаются, будут поддерживаться». Этого было достаточно. 10 ноября истек срок действия ультиматума, а 14 ноября английские войска вторглись в Бирму. [165] Бирма не была готова к войне. Все ее переговоры с европейскими странами о поставках оружия не увенчались успехом. Бирманская армия была плохо вооружена, не обучена ведению современной войны и недостаточно организованна.

6.8 Третья англо-бирманская война (1885)

Начавшаяся война представлялась английским солдатам и офицерам увеселительной прогулкой до стен богатого дворца в Мандалае, где каждому достанутся сказочные рубины и масса золота. Флотилия под командованием генерал-майора Прендергаста, известного своим участием в подавлении восстания сипаев, начала продвижение вверх по Иравади. На ее кораблях было 70 орудий.

Перед началом похода, утром 14 ноября, англичане захватили посланный из Мандалая пароход, который бирманцы предполагали затопить, с тем чтобы блокировать реку. Командовал этой операцией итальянский инженер, решивший, что спешить некуда, и не успевший выполнить задание.

На пароходе были обнаружены оставленные бежавшим итальянцем подробные планы всех укреплений по реке вплоть до Мандалая. Таким образом, англичане получили все необходимые разведывательные данные и возможность вести прицельный огонь по бирманским фортам.

Первыми укреплениями, стоявшими на пути англичан, были расположенные по обе стороны реки форты у города Минхла. 17 ноября находившиеся вне пределов досягаемости бирманской артиллерии 70 орудий английской эскадры полностью разрушили форты и деморализовали их защитников, не имевших представления о силе огня тяжелых орудий, стреляющих разрывными снарядами. После этого были высажены десанты. Левобережный форт был покинут защитниками, но форт на правом берегу оказал яростное сопротивление. Бирманцы отступали метр за метром, и мало кто из них остался в живых.

Через два дня британская флотилия отправилась дальше. Паган был занят без боя, однако у Ньяун У бирманская батарея и отряд при ней сопротивлялись до тех пор, пока все пушки не были уничтожены. [166] Связь между бирманскими укреплениями была плохой, и командующий бирманской армией имел самое слабое представление о продвижении англичан. Однако он был уверен в силе своих войск. Построив армию на берегу недалеко от Мьинджана, он стал ждать подхода противника, полагая, что бой произойдет по благородным старинным правилам войны. Зрелище, представшее англичанам, было весьма внушительным. На сотни метров вдоль берега вытянулись колонны солдат, на холмах плотными каре стояли отряды второй линии. Золотые зонты генералов сверкали под солнцем, боевые слоны возвышались над пехотинцами.

Бирманский генерал ошибся. Прендергаст не собирался рисковать жизнью своих солдат. Как только канонерки приблизились на расстояние пушечного выстрела, они дали залп картечью. К закату тысячи бирманских солдат были убиты, армия разгромлена. Англичане не потеряли ни одного человека. В ходе короткой кампании англичане с помощью артиллерии выиграли все сражения.

Оставшиеся в живых бирманские воины уходили в глубь страны, подальше от реки. Значительная часть армии сохранилась; разделившись на небольшие отряды, зачастую лишенные руководителей, бирманцы продолжали партизанскую войну. Осторожные английские политики, призывавшие к осмотрительности при завоевании Бирмы, оказались правы: последняя война Англии и Бирмы продолжалась две недели и еще 10 лет, причем в ее второй части погибло во много раз больше английских солдат, чем в первой.

В Мандалае не ожидали столь скорого появления противника. Опасавшиеся кары генералы слали в столицу ложные донесения. Когда звуки пушечной канонады достигли стен царского дворца, растерянный Тибо вызвал попавшего к тому времени в опалу и посаженного в тюрьму У Кауна и передал ему всю полноту власти в надежде, что опытный министр, в свое время возглавлявший посольства в Европу, сможет договориться с англичанами.

Вельможи, везшие англичанам письмо с принятием всех требований, встретили английскую флотилию в 30 км южнее Мандалая. Прендергаст принял послов, но отказался заключить перемирие и предложил бирманскому царю сдаться и разоружить армию. За это Прендергаст [167] обещал сохранить Тибо жизнь при условии, что не пострадает ни один из английских обитателей Мандалая. Для того чтобы подчеркнуть серьезность намерений англичан, еще во время переговоров были разведены пары, и флотилия двинулась дальше, к Маидалаю.

В 11 часов утра 28 ноября три английские бригады высадились на набережной сдавшегося Мандалая. Полковник Слейден во главе отряда отправился во дворец. Он был встречен первым министром стариком У Кауном, который умолял полковника не вводить во дворец солдат и не оскорблять достоинство правителя Бирмы.

Слейден вошел во дворец. Не снимая сапог и не кланяясь, он прошел прямо в зал, где, сидя на троне, его ждал царь Тибо. Царь просил полковника не высылать его из столицы или по крайней мере дать ему время собраться. На следующий день генерал Прендергаст, дабы поторопить Тибо с отъездом, сам явился во дворец.

В сопровождении английских солдат царь, царица и несколько придворных были выведены в город. Разыскали повозку, запряженную двумя волами, и на ней царь и его окружение совершили медленное путешествие к реке, где их ждал английский пароход. Семь километров, отделявших дворец от парохода, кортеж двигался между рядами английских солдат, за спинами которых стояли толпы бирманцев.

Уже в полной темноте, освещенный только фонарями солдат и множеством факелов, зажженных бирманцами, последний царь Бирмы прошел по шатким мосткам на пароход, который немедленно отчалил и встал на якорь посреди реки: генерал Прендергаст опасался попытки освободить царя. На следующий день Тибо был увезен на юг, в Рангун, а затем в Индию.

1 января 1886 г. был опубликован следующий лаконичный манифест вице-короля Индии: «Волей Императрицы объявляем, что территории, управлявшиеся королем Тибо, более им не управляются, а стали частью владений Ее императорского Величества и по воле Ее Величества будут управляться теми ее офицерами, которых назначит вице-король и генерал-губернатор Индии Дафферин». [168]

Таким образом, уже в первом заявлении всему миру давалось понять, что Бирма входит в качестве колонии в состав Британской Индии. В феврале того же года дальнейшие распоряжения подтвердили этот манифест. Присоединенная территория вместе с Нижней Бирмой включалась в состав Британской Индии в качестве провинции; ее верховным комиссаром был назначен Чарльз Бернард. Бирма перестала существовать как самостоятельное государство. [169]

История Бирмы (краткий очерк)

 И. В. Можейко, А. Н. Узянов

8.1 Политическая ситуация в Бирме в начале второй мировой войны

Бирма вступила во вторую мировую войну в качестве составной части Британской империи. Так как Совет министров и парламент Бирмы не имели власти над внешней политикой, в вопросе об отношении к войне бирманские деятели могли лишь высказывать свое мнение, но никак не влиять на решение Великобритании. Совет министров и парламент на первых порах высказались в поддержку Англии, однако с каждым месяцем ряды сторонников безоговорочной поддержки таяли.

В различных слоях бирманского общества распространялась мысль о том, что раз уж Бирма и так оккупирована Англией, то решать, на чьей стороне ей выступать в войне, она может, лишь получив самостоятельность или по крайней мере гарантии предоставления самостоятельности по окончании войны.

Одной из первых организаций, четко сформулировавших отношение к войне, были такины. Уже через несколько дней после начала войны рабочий комитет «Добама Асиайон» опубликовал заявление, в котором говорилось: «Мы осуждаем фашизм не только тогда, когда нам это удобно, а всегда, поскольку он находится в противоречии с принципами и идеалами, за которые мы стоим».

Выступая против фашизма как формы империализма, такины полагали нужным в новой обстановке энергичнее бороться за свободу Бирмы и выступили с призывом к прекращению раздоров между различными национальными [218] партиями и объединению антиколониальных сил. В результате переговоров между этими организациями в октябре 1989 т. был организован Блок свободы Бирмы, выдвинувший три требования: признание права Бирмы на самостоятельность, созыв Учредительного собрания и передача особых полномочий губернатора Совету министров.

Помимо «Добама Асиайон» в блок вошли партия «Синьета», некоторые монашеские организации и остатки «Союза пяти цветков». Президентом блока стал Ба Мо, окончательно ушедший в оппозицию, генеральным секретарем – Аун Сан. Блок развернул агитацию за уход в отставку правительства У Пу, как реакционного и тесно связанного с колонизаторами.

Полного единства в Блоке свободы, однако, быть не могло. Значительную роль в нем играли консервативные элементы. Молодые лидеры такинов в некоторых вопросах поддерживали Ба Мо, опытного политика, желавшего использовать популярность такинов для достижения своих целей. Создание блока в целом стало существенным шагом на пути к образованию единого национального фронта.

Правительство У Пу и колониальная администрация ответили на вызов новыми арестами левых такинов и радикальных монахов, что дало козыри в руки политических противников У Пу в парламенте, в первую очередь У Со. Безоговорочная поддержка правительства Великобритании и репрессии против такинов делали У Пу крайне непопулярным, и У Со, до того часто менявший позиции в борьбе за министерские кресла, понял, что представляется хорошая возможность сделать карьеру, выступая с антиколониальных позиций. Возглавляемая им партия «Мьочит» потребовала созыва Учредительного собрания и обрушила град упреков на колониальную администрацию. Таким образом, в парламенте образовалась весьма значительная фракция (Блок свободы и партия «Мьочит»), которая связывала участие Бирмы в войне на стороне Великобритании с предоставлением независимости.

12 февраля 1940 г. Ба Мо внес в парламент проект резолюции с требованием немедленной независимости. Резолюция была отвергнута. В конце того же месяца в парламенте была поставлена на голосование еще одна резолюция о войне, в поддержку которой выступили Блок [219] свободы, группа У Со и часть независимых. Против голосовали лишь партии, состоявшие из соглашательских элементов и полностью зависевшие от благорасположения колониальной администрации. Резолюция призывала принять меры к предоставлению Бирме независимости, так как «в соответствии с открыто признанными целями нынешней войны для обеспечения сотрудничества бирманского народа необходимо, чтобы принципы демократии с соответствующими гарантиями сохранения прав и интересов меньшинства были немедленно применены к Бирме».

Зима 1940 г. ознаменовалась также активизацией крестьянского и рабочего движения, находящегося под влиянием «Добама Асиайон». Президентом Всебирманской крестьянской организации был Такин Мья, а президентом созданного в Бирме в январе 1940 г. Всебирманского конгресса профсоюзов стал Такин Ле Маун. Однако подъем движения трудящихся зимой 1940 г. не достиг масштабов предыдущих лет, так как забастовки и демонстрации были запрещены после введения в стране военного положения.

Весной 1940 г. был опубликован манифест «Добама Асиайон», в котором выдвигались требования полной независимости Бирмы, демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, восьмичасового рабочего дня, ликвидации крупного землевладения, аннулирования долгов рабочих и крестьян, национализации земель, лесов, транспорта, тяжелой промышленности, банков, введения бесплатного всеобщего обучения и т. д. Манифест свидетельствовал о влиянии марксистской идеологии на руководство «Добама». В отношении к конкретному моменту «Добама Асиайон» сформулировала следующий ультиматум: либо Великобритания гарантирует полную независимость Бирме сразу по окончании войны, либо Бирма встает на путь гражданского неповиновения и в войне не участвует.

С началом лета лидеры Блока свободы разъехались по Бирме, организуя митинги и демонстрации в защиту своих позиций. Однако их поездки и антивоенная агитация вызвали репрессии; колониальных властей. В мае 1940 г. был введен «Закон об обороне Бирмы», распространявшийся на все время войны, по которому администрация имела право изолировать любых деятелей оппозиции, [220] подрывающих военные усилия страны.

По этому закону с ведома и согласия правительства У Пу, избавлявшегося от наиболее опасных политических противников, были арестованы как основные лидеры такинов, так и Ба Мо и его сподвижники. Аресты продолжались в течение многих месяцев, вплоть до вступления японцев в Бирму.

«Добама Асиайон» не была готова к столь решительным действиям властей, не успела уйти в подполье и лишилась лидеров. За исключением немногих успевших покинуть страну либо скрывшихся, были арестованы руководители всех левых организаций Бирмы, лидеры рабочего и крестьянского движения.

Блок свободы, лишенный руководства, распался; все большую роль в политике Бирмы стали играть У Со и его партия, избежавшая преследований администрации, ибо, несмотря на показную радикальность, реальной опасности для колониальной системы она не представляла.

8.2 Союз такинов с Японией

Блок свободы, на короткое время возглавивший национально-освободительное движение, распался не только потому, что был обезглавлен летом 1940 г., но и потому, что его руководители, формально стремясь к единой цели – независимости Бирмы, на деле преследовали различные интересы.

«Добама Асиайон», в то время находившаяся под влиянием марксистов, стремилась к созданию в Бирме демократической республики; политики из «пяти цветков» старались нажить политический капитал и независимо от исхода борьбы получить места в парламенте; Ба Мо надеялся достигнуть личной власти и лелеял мечту стать диктатором Бирмы.

В своих планах Ба Мо делал ставку на японское вторжение. Уже в конце 1939 г. его заместитель Теин Маун посетил Японию, где установил контакты с японским правительством. С тех пор в выступлениях лидеров «Синьеты» постоянно звучала тема необходимости борьбы за свободу в союзе с могучей державой, ибо Бирма слишком слаба, чтобы победить англичан в одиночку.

Активность японской разведки в Бирме также способствовала усилению прояпонских настроений. Но особенно усилилась популярность Японии как потенциального союзника после [221] разгрома Блока свободы, когда даже наиболее оптимистически настроенные политики потеряли надежду на возможность борьбы с колониализмом лишь собственными силами.

Только левые партии, в первую очередь коммунисты (а также Фабианская лига и некоторые другие организации), выступали против любого союза с милитаристской Японией, истинные намерения которой уже проявились в Китае. Однако они были обезглавлены и разгромлены: колониальная администрация была готова скорее вступить в союз с правыми прояпонскими группировками, чем прибегнуть к поддержке левых групп, выступавших против Японии, но непримиримых и к британскому империализму.

Один из немногих оставшихся на свободе руководителей такинов, Аун Сан, после нескольких месяцев пребывания в подполье смог тайно отплыть на пароходе в Китай в надежде завязать связи с китайским сопротивлением. Этого ему сделать не удалось.

В Гонконге, где Аун Сан бесплодно провел много дней, он попал в поле зрения японской разведки, осведомленной о роли молодого лидера в национально-освободительном движении. Японским разведчикам удалось убедить генерального секретаря «Добама» в неизбежности сотрудничества с Японией, готовившейся в это время к нелегкой войне с Великобританией в Юго-Восточной Азии и потому готовой на любые обещания националистам в британских колониях.

Разочаровавшись в иных способах достижения независимости, Аун Сан пошел на заключение «джентльменского соглашения» с Японией, которое предусматривало в обмен на военную помощь со стороны такинов немедленное предоставление Бирме независимости, создание Армии независимости Бирмы, подготовку ее офицерского состава, снабжение оружием и, наконец, выделение 200 млн. рупий в фонд реконструкции Бирмы.

Как сам Аун Сан, так и другие лидеры национально-освободительного движения впоследствии неоднократно подчеркивали, что они рассматривали союз с Японией как тактический шаг, направленный на возможность создания национальной армии и органов самоуправления с последующим достижением, независимо от желания Японии, действительной самостоятельности. Война Японии с Англией представлялась бирманцам затяжной, способной ослабить обе воюющие стороны и создать условия [222] для полного освобождения Бирмы.

В феврале 1941 г. Аун Сан тайно вернулся на родину, сообщил находившимся в подполье лидерам такинов о своем соглашении с Японией, получил одобрение и затем направился в Японию вместе с 30 молодыми бирманцами – будущими офицерами Армии независимости Бирмы (АНБ). Против сотрудничества с японцами были лишь коммунисты, руководители которых находились в тюрьмах и не могли оказать решительного влияния на ход событий.

8.3 Деятельность бирманских политиков накануне японской оккупации

Отказ англичан назвать конкретный срок предоставления Бирме независимости или хотя бы статуса доминиона привел к их политической изоляции в Бирме. Правительство У Пу, олицетворявшее колониальную администрацию, полностью дискредитировало себя в глазах бирманского общественного мнения и пало в сентябре 1940 г.

Премьер-министром стал У Со, опиравшийся на европейскую курию в парламенте, свою партию «Мьочит» и представителей незначительных парламентских группировок, стремившихся к хорошо оплачивавшимся казенным должностям. Выдвижение на первый план У Со было с одобрением встречено частью бирманской общественности, помнившей о радикальных речах нового премьера, о его резкой критике Великобритании.

 Однако у английской администрации не было оснований тревожиться, так как У Со был готов на сотрудничество с британскими властями при условии, что его поддержат в борьбе с политическими противниками. Британские колонизаторы пошли навстречу требованиям У Со устранить его соперников, как политических, так и личных, в результате чего в тюрьме оказался даже бывший министр У Ба Пе.У Со со своей стороны полностью отказался от прояпонских выступлений и был согласен всемерно способствовать успеху военных приготовлений Великобритании. Однако он не мог, чтобы не очутиться в изоляции, подобно своему предшественнику, отказаться от требования статуса доминиона для Бирмы после окончания войны.

Тем не менее уверенные в несокрушимости своих позиций в Юго-Восточной [223] Азии британские политики упорно сопротивлялись обсуждению таких проблем. Глубокая убежденность в немыслимости японского вторжения в Бирму разделялась в Лондоне и правительством, и военным командованием, и разведкой.

Основная ставка делалась в случае войны на Сингапур, причем предполагалось, что японцы предпримут штурм Сингапура с моря, откуда он был хорошо укреплен. Возможность нападения на Сингапур с суши просто не учитывалась. Отсюда вытекала и другая стратегическая ошибка: Бирма считалась тылом Сингапура, промежуточной базой снабжения Малайи, и непосредственно в ней находилась лишь одна английская дивизия.

И если Бирманская дорога в Китай, по которой проходило снабжение гоминьдановских армий, кое-как функционировала, то ни одной настоящей сухопутной дороги из Бирмы в Индию не существовало. В случае войны Бирма могла получать подкрепления и снабжение лишь по морю, где англичане (опять-таки ошибочно) полагались на силу своего флота. В то же время крупнейший порт Бирмы, Рангун, никак не был защищен от нападения с воздуха. Более того, вопрос о строительстве дороги Бирма – Индия не мог быть даже толком поставлен на обсуждение, так как Бирма подчинялась в военном отношении сингапурскому командованию, и военная администрация Британской Индии не хотела тратить средства на работу в чужом военном округе.

Наиболее дальновидные английские политики в Бирме, к числу которых относился прибывший в Бирму в июле 1941 г. новый губернатор Дорман-Смит, были обеспокоены подобным положением, однако любые просьбы об усилении обороны Бирмы от возможной агрессии Японии Лондон игнорировал. Подобная слепота в отношении действительных устремлений Японии была тем более удивительной, что уже в июне 1940 г. между Японией и Таиландом был заключен договор о дружбе, в результате которого Таиланд стал военной базой Японии для подготовки дальнейшей агрессии в Юго-Восточной Азии, а в сентябре того же года правительство Виши разрешило японцам оккупировать северную часть Индокитая.

В течение последующих месяцев Япония, заключившая военный союз с Германией и Италией, постепенно оккупировала все французские владения в Индокитае. Японские войска находились [224] буквально на пороге британских владений в Юго-Восточной Азии, и все-таки правительство Великобритании пребывало в уверенности, что Япония не посмеет напасть на Малайю.

В этой обстановке У Со, куда более трезво оценивавший действительную ситуацию, настойчиво требовал от Великобритании гарантий независимости Бирмы. Вероятно, ни для У Со, ни для других бирманских политиков не было секретом соглашение такинов с японцами. Противоядием против возможного антианглийского восстания в Бирме могли быть гарантии предоставления независимости и включение бирманцев в колониальную армию, т. е. превращение Бирмы из колонии в союзника.

Очевидная и все растущая угроза японского нападения требовала решительных действий, и У Со пошел на последний шаг, направленный на укрепление его пошатнувшегося авторитета: с благословения Дорман-Смита, разделявшего тревогу правых бирманских политиков, У Со отправился в Англию, чтобы попытаться получить гарантии непосредственно от правительства Великобритании.

Подписание Великобританией и США в августе 1941 г. Атлантической хартии, в которой говорилось о праве народов выбирать форму правления по своему желанию, вселило в У Со некоторые надежды. Однако уже по пути в Англию ему стало известно о выступлении Черчилля 8 сентября, в котором тот заявил, что положения Атлантической хартии не распространяются на страны Британской империи.

Месячные переговоры в Лондоне не принесли никаких результатов. Максимумом уступок, на которые пошли англичане, было обещание вернуться к вопросу после окончания войны. У Со возвращался в Бирму через США. Там он попытался воздействовать на Рузвельта, однако никакой поддержки со стороны президента США не получил.

Возможно, и Рузвельт и Черчилль внимательнее отнеслись бы к просьбам У Со, будь у них возможность трезво оценить обстановку в Юго-Восточной Азии. Однако в те дни главным средоточием военных действий была Европа, положение Англии оставалось тяжелым, в СССР гитлеровские армии рвались вперед, и никто из западных политиков не мог предугадать, что всего через несколько месяцев Бирма станет ключевым пунктом в громадном новом театре военных действий.

Союзникам казалось, [225] что Япония завязла в Китае и что частных санкций против нее – например, введения эмбарго на сталь, – достаточно, чтобы сдержать развитие ее агрессивных устремлений. После встречи с Рузвельтом У Со пришел к выводу, что его ставка на западные державы была напрасной и надо обратиться с предложением услуг к Японии.

Возможно, действия У Со не были бы столь скоропалительными, не задержись он в США до декабря 1941 г. На Гавайских островах У Со застала новость о начале войны между США и Японией. Самолет был возвращен обратно в США, и за те несколько дней, пока У Со добирался до Европы, он решил поспешить с выражением своей преданности Японии.

С этой целью премьер-министр Бирмы встретился с японским послом в Лиссабоне и заверил его в желании сотрудничать. Но дипломатический шифр японского посольства был известен английской разведке, сообщение посла было перехвачено, и при очередной посадке самолета в Хайфе У Со был арестован и отправлен в Кению. Там он и провел в заключении несколько лет, чтобы снова всплыть на поверхность лишь после войны, когда ему было суждено сыграть зловещую роль в истории Бирмы.

8.4 Вторжение японских войск в Бирму

7 декабря 1941 г., в день нападения на американский флот в Пирл-Харборе, японцы начали высадку армии в Сингоре, на границе Малайи и Таиланда. Уверенные в победе Германии над Советским Союзом, руководители Японии спешили захватить максимум территорий на востоке, чтобы не оказаться обделенными при разделе мира и блокировать США прежде, чем те восстановят флот на Тихом океане.

Правительство Таиланда капитулировало и согласилось вступить в войну на стороне Японии. Основа морской мощи Великобритании в этом районе – линейные корабли «Принц Уэльский» и «Рипалз» – были 10 декабря потоплены неподалеку от Сингапура.

Одновременно началось японское наступление на Сингапур по суше, откуда он был беззащитен, и вторжение в Бирму. Первый пункт на территории Бирмы – городок Виктория-Пойнт на южной оконечности Тенассерима – был [226] внезапно захвачен японцами 15 декабря, через неделю после начала войны. В Виктория-Пойнт находился аэродром – важное звено в цепи аэродромов, связывавших Сингапур с Индией. Таким образом, Сингапур был фактически отрезан от воздушного снабжения с запада.

Продолжая наступление на север вдоль побережья Тенассерима, японские войска захватывали другие аэродромы, создавая тем самым посадочные площадки для своей авиации, численное превосходство которой над английской было подавляющим. Неортодоксальность действий японской армии сказалась не только в наступлении на Сингапур с суши, но и во вторжении в Бирму с юга. Незадолго до того прибывший с инспекционной поездкой главнокомандующий британскими силами в этом районе уверил колониальные власти, что если вторжение когда-нибудь состоится, то оно начнется со стороны шанских княжеств – с северо-востока. Именно там были сконцентрированы немногочисленные части, защищавшие страну с востока, тогда как Тенассерим был фактически беззащитен.

Вместе с японскими войсками в Бирму вошли подразделения АНБ во главе с «тридцатью товарищами». На первых порах немногочисленные и плохо вооруженные бирманские войска выполняли роль проводников при японских частях, однако с каждым днем в армию такинов вливались добровольцы, так что через несколько недель АНБ выросла до нескольких тысяч человек и смогла принять участие в военных действиях.

Известие об участии такинов в военных действиях на стороне Японии привело к новой полицейской акции британской администрации: все, кто принадлежал к такинам или подозревался в этом, были немедленно арестованы. В тюрьмы попали и сознательные противники японцев – коммунисты и левые такины, выражавшие желание бороться с японским вторжением на стороне союзников. Однако недоверие британской администрации к левым националистам привело к ее отказу сотрудничать с коммунистами.

В течение нескольких дней 15-я японская армия под командованием генерала Иида, составленная из ветеранов, имевших опыт войны в джунглях, с приданной ей авиацией и танковыми частями перерезала в нескольких местах узкий Тенассерим, захватила Тавой и Мергуи и оказалась у реки Салуин, отделявшей собственно Бирму [227] от Тенассерима. Под угрозой оказались Пегу и сам Рангун.

Сил, имевшихся у англичан в Бирме, было явно недостаточно для сопротивления, а начавшаяся перетасовка генералов, путаница в приказах и отсутствие разведки вели к тому, что даже имевшиеся войска использовались далеко не лучшим образом. Подкрепления, на которые возлагались надежды, не поступали, так как оперативно Бирманский фронт продолжал оставаться в подчинении Сингапура, падение которого представлялось английскому командованию катастрофой. Все имевшиеся у англичан резервы были брошены на восток и попали в ловушку, в которую превратился Сингапур, блокированный с суши и моря и павший 15 февраля 1942 г.

Слабость авиации, прикрывавшей Бирму, дала возможность японским бомбардировщикам начать налеты на Рангун и другие крупные города Бирмы. Налеты эти привели к значительным жертвам среди мирного населения и вызвали панику, в первую очередь среди сотен тысяч индийцев, покидавших Бирму. Во время этой эвакуации в полной мере обнаружилось, сколь опасным недостатком стратегического положения Бирмы, ставшей ареной боев, было отсутствие мало-мальски приличной дороги между Бирмой и Индией.

Сотни тысяч беженцев бросились на запад через горные перевалы и джунгли. В общей сложности в ходе военной кампании Бирму покинуло более полумиллиона человек, большей частью индийцев, и десятки тысяч из них погибли на горных тропах. Трагическое бегство части населения привело к разладу хозяйственной жизни Рангуна и других городов, ибо индийцы составляли основную массу портовых и промышленных рабочих. Кроме того, на раскаленных пыльных дорогах беженцев косила холера, а в покинутых городах вспыхнул бандитизм, причем основную часть бандитов составляли дезертиры из британской колониальной армии и уголовники, выпущенные из тюрем.

Союзникам удалось заручиться обещанием Чан Кай-ши, заинтересованного в сохранении Бирманской дороги, двинуть в Бирму 5-ю и 6-ю гоминьдановские армии, общее командование над которыми было поручено американскому генералу Стилуэллу. Однако между обещанием и его претворением в жизнь прошел значительный в масштабах бирманской кампании промежуток времени.

Взаимное [228] недоверие между главнокомандующим-американцем и китайскими генералами, презрение, выказываемое Чан Кай-ши к союзникам, опасения, что гоминьдановскими частями будут затыкать прорывы, спасая таким образом жизни англичан, – все это привело к тому, что китайские армии, плохо вооруженные и недоукомплектованные, вступили в Бирму, когда их участие в войне могло лишь продлить агонию английских войск. Более того, появление китайских частей в Бирме даже ухудшило отношение бирманцев к союзникам, ибо плохо снабжавшиеся китайские солдаты мародерствовали и грабили население.

23 февраля у моста через реку Ситаун – последний естественный рубеж, прикрывавший прямую дорогу на Рангун, – произошло решающее сражение, проигранное из-за ошибок, медлительности и растерянности командования. Отступая к мосту, английские части не смогли оторваться от преследовавших их японцев; опасаясь, что японцы захватят мост, командование приказало взорвать его, бросив на восточном берегу основную массу войск.

В результате разгрома большая часть английских войск, включая подошедшие наконец незначительные подкрепления из Индии, была уничтожена; покинутый населением, горящий и разграбленный Рангун оказался без защиты и был оставлен 7 марта, причем отступавшие английские войска были бы уничтожены, если бы японцы не ошиблись, приняв попавшую в ловушку английскую армию за отвлекающий отряд: они спешили обойти Рангун и захватить его прежде, чем англичанам удастся взорвать нефтеперерабатывающий завод в Сириаме и портовые сооружения.

Отступая к северу, англичане взрывали и сжигали все промышленные предприятия, мосты, склады и другие объекты, имеющие стратегическое и военное значение. К этому надо добавить жестокие бомбардировки, которым японская авиация подвергла оставленные без воздушного прикрытия бирманские города, а также грабежи и поборы, проводившиеся как враждующими армиями, так и мародерами. В результате всего этого важнейшие экономические объекты Бирмы были разрушены.

Дальнейшие военные действия, продолжавшиеся еще два месяца, были серией поражений английской армии и порой удачных, порой неудачных попыток английского [229] командования избежать окружения и полного разгрома. Наконец 14 мая последние британские части перешли реку Чиндуин у города Калева и с началом муссонного периода ушли в Индию, бросив на произвол судьбы остатки отступивших к северу китайских армий и десятки тысяч беженцев, пробиравшихся перевалами на запад.

На этом закончилось и японское наступление. Коммуникации японской армии были неимоверно растянуты, а горные тропы не позволяли подвезти технику и боеприпасы к индийской границе: отсутствие дорог между Индией и Бирмой, сыгравшее трагическую роль в судьбе военной кампании, спасло Индию от вторжения. Кроме того, японское командование не предполагало, что Бирму удастся покорить столь быстро и легко, и дальнейшее наступление требовало выработки новых стратегических планов и тщательной подготовки.

Передышка позволила английскому командованию в Индии в течение дождливого периода 1942 г. обеспечить более основательную оборону индо-бирманской границы и оправиться от шока, вызванного разгромом. В последующие годы война приняла позиционный характер, и достижения 1942 г. оказались пределом японского наступления на западе.

8.5 Оккупация Бирмы Японией

С первых же дней японского вторжения бирманские патриоты, объединенные в АНБ, оказались в сложном положении. Японские власти не намеревались выполнять свои обещания. Более того, по мере военных успехов на фронте они перестали даже притворяться, что желают следовать соглашениям с Аун Саном.

Быстрота японского наступления, огромный ущерб, нанесенный экономике страны, массовая эвакуация индийцев и европейцев, вспышка грабежей, болезни – все эти неучтенные факторы нарушили планы такинов и сыграли на руку японцам. Смена одних хозяев другими влекла за собой страдания и смерть, а поведение японских войск на захваченных территориях никак не отвечало образу «освободителей».

Когда японская армия перешла границу Бирмы и такины поставили вопрос о провозглашении независимости, последовало обещание сделать это после занятия Моулмейна. [230] Моулмейн, крупный город Южной Бирмы, пал через несколько дней, но там бирманцы получили лишь заверения в том, что разговор о независимости будет начат в Рангуне.

После взятия Рангуна стало ясно, что судьба англичан в Бирме, если не произойдет чуда, предрешена. Разгромить их оказалось возможным и без помощи бирманцев. Следствием этого явилась резкая перемена отношения японцев к АНБ, прекращение финансирования армии, снабжения ее оружием и т. д.

Нехватка оружия, получение которого было одним из основных стимулов сотрудничества такинов с японцами, привела к тому, что пришлось ограничивать прием в армию добровольцев и стремиться к захвату оружия у англичан, т. е. к активному участию в боях. Из-за противодействия этому со стороны японской армии начались стычки между японцами и бирманцами, особенно острые после падения Рангуна, когда руководству АНБ стало ясно, что японское командование не собирается выполнять обещания.

Однако у АНБ еще не было достаточно сил, чтобы пойти на разрыв с японцами. Сложной была и обстановка внутри самой АНБ. Неразбериха, царившая в те дни в Бирме, по которой прокатилась война, не пощадив ни одного крупного города, не позволила выяснить сразу, кто из добровольцев, влившихся в АНБ, сделал это из политических соображений, а кто просто из желания получить оружие, чтобы поживиться или свести счеты с недругами. Подобные действия отдельных элементов в бирманской армии были на руку японскому командованию, дав ему возможность использовать беспорядки в пропагандистских целях и выступить в роли миротворца.

Это особенно проявилось во время бирмано-каренских столкновений в дельте Иравади, где часть каренов, бывших до того в составе английской армии, осталась в своих деревнях после отступления англичан. Карены были вооружены и не скрывали своих симпатий к Англии. Некоторые бирманцы считали их предателями. Последовали столкновения, во время которых погибло много мирных жителей. Наспех созданные части АНБ, действовавшие в этом районе, пошли на поводу у шовинистических и уголовных элементов и приняли участие в столкновениях. Последствия этих трагических событий оставили глубокий след в карено-бирманских отношениях на долгие годы. [231]

Занимая населенные пункты, части АНБ старались явочным порядком организовывать «административные комитеты свободной Бирмы». Формально это не противоречило «джентльменскому соглашению», однако первый и основной пункт соглашения о немедленной независимости не был выполнен, и потому комитеты японцами не признавались. Для того чтобы избежать создания административных комитетов и изолировать АНБ, ее отрядам было приказано двумя колоннами следовать через дельту и далее вверх по Иравади, в то время как японские дивизии пошли на Таунгу, Мандалай и далее на Бамо.

В результате этого маневра Верхняя Бирма была оккупирована японцами без участия АНБ и там не было создано никаких органов гражданской власти. Однако до окончания военных действий японские власти не предпринимали репрессивных мер против АНБ и даже смотрели сквозь пальцы на деятельность комитетов, чтобы не обострять отношения с населением.

Через две недели после завершения военной кампании в Бирме японцы перешли к решительным действиям против комитетов свободной Бирмы. В начале июня была создана японская военная администрация и бирманские органы власти были распущены. После этого бирманским лидерам было объявлено, что разговора о независимости не может быть до тех пор, пока идет война, а тем временем ресурсы Бирмы должны быть мобилизованы на ее ведение.

Однако полностью отказываться от использования бирманских националистов японские власти не намеревались. Бирма была близким тылам, и прочность японских позиций во многом зависела от сохранения спокойствия в завоеванной стране. Необходимо было показать, что степень самоуправления Бирмы при новых хозяевах выше, чем при англичанах.

1 августа 1942 г. была создана бирманская администрация с совещательными функциями, во главе которой был поставлен Ба Мо, найденный японцами в шанской деревне, где он скрывался после побега из английской тюрьмы. АНБ была распущена, а вместо нее сформировали Армию обороны Бирмы в составе всего 3 тыс. человек под контролем японских советников.

В новую армию были включены те элементы из бирманских вооруженных сил, которые в ходе кампании зарекомендовали себя как лояльные. Командующим Армией обороны был назначен генерал Аун Сан. [232] Ставший во главе гражданской администрации Ба Мо отдал большинство руководящих постов своим соратникам по партии «Синьета», однако он не мог игнорировать и такинов, продолжавших пользоваться популярностью среди населения. К тому же японское командование, старавшееся играть на противоречиях между бирманцами, зачастую предпочитало доверять бирманским офицерам, прошедшим японскую военную школу, нежели политикам, сотрудничавшим в свое время с англичанами. В результате два левых такина – Мья и Тан Тун – вошли в правительство, получив соответственно портфели министров внутренних дел и сельского хозяйства.

«Внутренний круг» (нелегальное руководство «Добама») принял это предложение Ба Мо, чтобы возможно полнее использовать легальные способы подготовки к сопротивлению японцам, необходимость разрыва с которыми стала очевидной для такинов еще в ходе военной кампании.

С лета 1942 г. национально-освободительное движение в Бирме вступило в новую, сложную фазу. Часть правых политиков, включая бывшее правительство Британской Бирмы, эмигрировала из страны и осела в Индии, где в Симле продолжали номинально функционировать бывшие бирманские правительственные органы. Целью этих политиков было после возвращения в Бирму англичан сотрудничать с ними в надежде получить для Бирмы статус доминиона в составе Британской империи.

Другая часть правых политиков избрала путь сотрудничества с японцами примерно на тех же условиях, на которых правительство в Симле сотрудничало с англичанами: лояльность в расчете на последующие уступки со стороны новой власти. Во главе этой группы стоял Ба Мо.

Третьей активной силой были бывшие такины и примкнувшие к ним радикальные политики. Эта группа, возглавляемая Аун Саном, коммунистом Такин Тан Туном и некоторыми другими политическими деятелями, находилась на антияпонских позициях, но считала нужным продолжать внешне сотрудничество с японской военной администрацией, одновременно подготавливая силы для освобождения Бирмы. В отличие от двух первых группировок левые патриоты рассчитывали на бирманскую армию, молодые офицеры которой были охвачены антияпонскими настроениями и готовы к решительным действиям под командованием [233] популярных командиров – Аун Сана, Не Вина и Бо Ле Я.

Четвертой, немногочисленной, но влиятельной группой национального движения были те бирманские коммунисты и левые такины, которые с самого начала не желали идти на сотрудничество с Японией. Некоторым из них, находившимся в разгар военных действий в Мандалайской тюрьме, удалось в последний момент убедить англичан освободить их из тюрьмы и дать возможность бежать в Китай. В числе этих политиков оказался и Такин Ну. Однако освобождение запоздало, и дорога в Китай была уже перерезана.

Часть из них впоследствии осталась в Бирме и организовала первые антияпонские партизанские отряды (Такин Со), часть – во главе с Такин Теин Ле – смогла уйти в Индию и там установить связи с англичанами, согласившимися на союз с ними против японцев. Наконец, некоторые (например, Такин Ну) легализовались и стали в составе тех или иных групп принимать участие в движении сопротивления.

8.6 Экономическое и политическое положение в оккупированной Бирме

Разрушение промышленных объектов, портов, мостов, железных дорог проводилось англичанами при отступлении планомерно и основательно. Тактика выжженной земли была, пожалуй, единственным военным успехом британской армии в этой кампании.

Бомбардировки японской авиации, бои, прокатившиеся по стране, грабежи и бегство населения – все это в течение трех месяцев привело страну к разрухе. То, что оставалось, попало в руки к японским военным властям, которые старались выкачать все возможное, не давая ничего взамен.

Сельское хозяйство пострадало от военных действий не так, как промышленность и транспорт, и тем не менее к концу войны площади под рисом были вдвое меньше, чем в 1940 г., а поголовье домашнего скота резко уменьшилось.

С прекращением внешней и свертыванием внутренней торговли Бирма лишилась притока валюты и товаров широкого потребления.

Ввиду того что рис нельзя было продать, крестьяне сокращали площади под ним, тем более что излишки риса отбирались оккупационными властями. С 1943 г. риса перестало хватать даже для потребления [234] внутри страны. Из всех отраслей хозяйства несколько возросли лишь кустарные промыслы, путем развития которых население пыталось покрыть потребность в тканях, обуви, соли и т. д.

Бирма превратилась в базу снабжения для дислоцированной в ней японской армии. Те излишки продовольствия, что удавалось выбить из населения, уходили в основном в Японию. Английская собственность была экспроприирована, чудом сохранившиеся станки и машины вывозились из Бирмы. Были введены оккупационные деньги, ровным счетом ничем не обеспеченные; ими шла расплата за труд и услуги.

Однако если японцам удалось наладить снабжение армии продовольствием, и тканями (с каждым годом делать это было все труднее), то ни пустить вновь некоторые заводы, ни восстановить рудники и нефтепромыслы им не удалось, так как бомбардировки союзной авиации сводили все труды на нет.

Как и другие завоеванные японцами страны, Бирма была превращена в громадный трудовой лагерь. Число бирманцев, мобилизованных в трудовые отряды, исчислялось сотнями тысяч. Многие тысячи бирманцев погибли на строительстве стратегической железной дороги Таиланд – Бирма и на сооружении оборонительных объектов. Работа в трудовых армиях также оплачивалась оккупационными рупиями.

На положении различных классов, слоев и национальных групп бирманского общества японская оккупация отразилась неодинаково. Английская буржуазия и английское чиновничество полностью исчезли. За ними последовали индийские дельцы, ростовщики-четтьяры и полмиллиона индийских служащих, рабочих и батраков. В результате этого укрепились позиции заполнившей вакуум бирманской буржуазии, и первые месяцы японской власти были характерны появлением иллюзий в среде этой буржуазии, представители которой пришли к власти (хотя и номинальной) в лице администрации Ба Мо.

Однако их надежды оказались беспочвенными. Во-первых, экономика страны оказалась полностью в руках японских военных и прибывших в страну японских коммерсантов, в первую очередь представителей крупнейших японских концернов и банков. Во-вторых, для развития национальной экономики требовались капиталовложения. Если раньше бюджетные [235] ассигнования перепадали в первую очередь европейским и индийским компаниям, то теперь ассигнований просто не существовало, и потому деятельность бирманской буржуазии ограничивалась, как и прежде, традиционными рисорушками и мелкими, полукустарными предприятиями. Не помогло и объединение бирманских промышленников и торговцев в Бирманскую торговую палату, которая вынуждена была ограничиться в основном принятием резолюций и петиций.

Попытка Ба Мо создать Государственный банк Бирмы с правом эмиссии денег удалась только частично: банк был создан, но руководство государственными финансами японцы оставили за собой, разрешив банку заниматься лишь коммерческой деятельностью, которая не могла развернуться из-за инфляции и необеспеченности валюты.

В несколько лучшем положении оказались бирманские чиновники, так как многие посты в новой администрации достались бирманцам. Они далеко не всегда пользовались реальной властью, так как над ними стояли японские консультанты и советники, но тем не менее порой могли помочь бирманскому торговцу или помещику.

Бирманские помещики, уступавшие прежде индийским в финансовых возможностях и масштабах землевладения, в начале японской оккупации также были подвержены иллюзиям: крупнейшие четтьяры бежали, правительство состояло из близких помещикам людей. Но и здесь выгоды оказались фиктивными. Доходы все время падали из-за резкого сокращения площадей под рисом, падения цен на землю и отказа крестьян платить долги в натуре. Если в первые дни японской оккупации значительная часть бирманских помещиков относилась к приходу японцев не враждебно (за исключением тесно связанной с англичанами прослойки), то с течением времени все большее число помещиков с нетерпением ожидало возвращения англичан и принимало участие в антияпонском движении сопротивления.

В очень тяжелом положении в годы оккупации оказался бирманский пролетариат. Нефтепромыслы были разрушены, рудники закрыты, промышленные предприятия ликвидированы, почти не функционировал порт, был разрушен транспорт. Деревня, вернувшаяся к натуральному хозяйству, также не нуждалась в наемной рабочей [236] силе, а мобилизация в трудовые отряды оказалась формой рабского труда.

Своеобразное положение сложилось в деревне. Бедствия войны коснулись ее в общем меньше, чем городов, и примитивное крестьянское хозяйство могло восстановить силы уже через год. Однако японские поборы уничтожили значительную часть семенного зерна, а закрытие внешнего и сужение внутреннего рынка лишили крестьян стимула к расширению производства.

И все-таки крестьянство, использовав острую нужду японцев в продовольствии, извлекло определенные и далеко идущие выгоды из японской оккупации. Расчеты с крестьянами за отбираемый или покупаемый у них рис японские власти вели в оккупационных рупиях, ненамного превышавших по стоимости бумагу, на которой они -были напечатаны. Крестьяне воспользовались тем, что в их руках скопилась масса этих денег, для того чтобы уплатить долги помещикам и ростовщикам. Особенно активно этот процесс шел в Верхней Бирме, где большинство ростовщиков и помещиков были бирманцами и оставались на своих местах. Попытки помещиков воспрепятствовать этому были встречены японцами равнодушно, так как действия крестьян поддерживали курс японских денег и придавали им видимость авторитета: откажись японские власти признавать эти расчеты законными, крестьяне могли отказаться принимать деньги в уплату за столь нужный оккупационной армии рис.

В Нижней Бирме после бегства индийских помещиков освободилось большое количество земель, и крестьяне заняли их. Таким образом, крестьянство в ходе войны не только расплатилось с долгами, но и сильно сократило четтьярское землевладение. Попытки английских властей после окончания войны восстановить статус-кво привели к аграрным волнениям такого масштаба, что они стали одной из причин быстрого падения британского господства в Бирме.

В ходе войны произошла «бирманизация» Бирмы. Несмотря на экономическую разруху, Бирма за 1942 – 1945 гг. изменилась настолько, что ни индийским ростовщикам, ни индийским землевладельцам, торговцам и промышленникам не удалось восстановить свои позиции. Изменения в социально-политической жизни и экономической структуре страны были столь решительны и необратимы, [237] что с окончанием войны достижение подлинной независимости стало лишь вопросом времени.

В течение сухого сезона 1942-1943 гг. японская армия не смогла развить своего первоначального успеха. Причиной тому были не столько трудности преодоления горных перевалов (в начале 1942 г. японские войска прошли через не менее трудные участки джунглей), сколько общая военная обстановка в Азии и Европе.

На Тихом океане возросшая активность США сковывала основные японские силы. Индийский фронт для Японии потерял первостепенное значение: приходилось больше заботиться о сохранении достигнутых позиций, нежели о дальнейшем наступлении.

Что касается Великобритании, то ее судьба решилась в Европе. Победа советских войск под Сталинградом, ставшая поворотным пунктом в войне, сняла угрозу немецкого вторжения в Великобританию и позволила последней перейти к наступательным действиям в Африке и на Ближнем Востоке. На Индийском фронте инициатива также все более переходила на сторону Англии.

Судьбы войны решались теперь экономическими и людскими ресурсами воюющих стран. В этом отношении Япония далеко уступала своим противникам, и, хотя до ее разгрома было еще далеко, победа союзников уже не вызывала сомнений. Изменение военной ситуации повлияло на политику Японии в оккупированных азиатских странах, в том числе в Бирме. Японское командование пошло на шаг, который представлялся слишком щедрым год назад, когда ослепленные легкими успехами японские генералы полагали, что до окончательной победы осталось совсем немного.

В январе 1943 г. премьер-министр Японии заявил в парламенте, что менее чем через год Бирма и Филиппины получат независимость. В марте состоялся визит бирманских лидеров в Японию. Здесь обнаружилось, что отношение к ним японцев, столь пренебрежительное за полгода до того, изменилось коренным образом.

Ба Мо, Аун Сан и другие лидеры были награждены японскими орденами и приняты высшими чинами Японии. После нескольких месяцев политических интриг 1 августа 1943 г. было создано первое правительство «независимой» Бирмы. Помимо соратников Ба Мо из партии «Синьета» и правых политиков в правительство вошли и бывшие такины. [238] Аун Сан занял пост министра обороны, Такин Мья стал заместителем премьер-министра, Такин Тан Тун – министром сельского хозяйства, Такин Ну получил практически ничего не значащий портфель министра иностранных дел. Не получив в правительстве большинства, такины тем не менее заняли ряд ключевых постов.

Весьма важным следствием превращения Бирмы в формально независимое государство было преобразование армии с увеличением ее численности и улучшением вооружения.

Несмотря на то что независимость Бирмы была оговорена рядом условий, полностью привязывавших ее к державам оси, психологическое значение этого факта было также значительным. Причем с результатами этого пришлось столкнуться не самим японцам, а вернувшимся после войны англичанам. Какой бы куцей ни была независимость 1943 г., получена она была помимо желания Великобритании, и о возвращении к старым методам и разговорам о предоставлении ее вновь в отдаленном будущем уже не могло быть и речи.

В новом правительстве Ба Мо старался обеспечить себе единоличную власть. В эти годы проявилось его тщеславие и как следствие этого – политическая слепота. Приняв титул «верховного правителя» («адипади»), Ба Мо, потеряв всякую связь с реальностью, пытался возродить обычаи старой, доколониальной Бирмы.

Вся страна представлялась Ба Мо громадным военным лагерем, расположенным пирамидой, на вершине которой находится «верховный вождь». Все население страны было поделено на «армии». Ближе к вершине находилась «армия руководства», далее шла «армия крови» – бирманские вооруженные силы, «гражданская армия» – чиновники, «трудовая армия». Организованы в отряды были и женщины, и монахи, и учащиеся.

Понимая, что своим назначением он обязан оккупантам, Ба Мо не шел с ними на открытые конфликты: когда требовалось подписать указ о создании новых рабочих лагерей или о вывозе из страны имущества, «верховный правитель» был готов выполнить любое или почти любое требование японцев. Со своей стороны японцы считали Ба Мо «сильной личностью», а созданную им государственную структуру Бирмы – весьма удобной для управления страной.

Сложившаяся при Ба Мо обстановка до определенной степени устраивала и антияпонские силы, внешне [239] сотрудничавшие с «верховным правителем». Используя слабости Ба Мо, они проводили свою политику, играли на национализме Ба Мо, укрепляли свои позиции в правительстве и армии. Ба Мо сотрудничал с японцами и в то же время не выступал открыто против Аун Сана и его сторонников.

Зная, что его министры руководят движением сопротивления, Ба Мо, однако, никаких мер против них не предпринимал и продолжал тешить себя надеждой, что является не марионеткой японской оккупационной армии, а действительным вождем страны, которому удастся удержаться даже в случае победы союзников.

8.7 Изгнание японских оккупантов из Бирмы

Первые ячейки сопротивления были созданы в Бирме коммунистами. Несмотря на свою немногочисленность и на преследования японской тайной полиции, коммунисты уже к началу 1943 г. не только восстановили довоенные позиции, но и сильно укрепили свой авторитет. Их деятельности способствовал жестокий оккупационный режим, установленный японцами в стране, а также важный внешнеполитический фактор – успехи Советского Союза. В результате компартия, не игравшая большой роли в политической жизни Бирмы до войны, в ходе нее стала одной из ведущих сил антияпонского сопротивления.

В начале 1943 г. в подполье состоялся первый съезд бирманских коммунистов, на котором был избран Центральный комитет партии во главе с Такин Со и намечены пути борьбы. На этом этапе движение сопротивления еще не имело постоянных связей с союзниками, тем более что официальной политикой англичан по-прежнему оставалась опора на христианизированные национальные меньшинства, деятельность коммунистов игнорировалась, а руководство левых такинов рассматривалось как «предательское».

Однако английское военное командование оказалось более гибким, нежели политики. Созданная в Индии секретная «часть 136», в задачу которой входила связь с движением сопротивления, подчинялась непосредственно Ставке и, руководствуясь в первую очередь военными выгодами, установила связь как с коммунистическими группами, так и впоследствии с соратниками Аун [240] Сана. Несмотря на сопротивление политиков, «часть 136» снабжала бирманских патриотов оружием и координировала с ними действия диверсионных групп.

Участие в движении руководства левых такинов вначале выражалось главным образом в организационной деятельности, налаживании связи с потенциальными противниками Японии, коммунистическими группами и т. д. Важной задачей было примирение с каренами, для чего Аун Сан и Такин Тан Тун побывали в каренских районах и заключили соглашение о включении каренских частей в бирманскую армию.

Во время этой поездки удалось нащупать некоторые связи с союзниками, чья агентура активно действовала среди каренов; налаживались отношения и с другими малыми народами Бирмы. Использовав антифашистские настроения в Лиге молодежи Бирмы, созданной японцами, левые такины смогли взять под контроль молодежное движение.

Присоединение тридцатитысячной молодежной лиги к антифашистскому фронту было значительным успехом. Основной организованной силой, на которую опирались антифашисты, была Национальная армия Бирмы. Несмотря на обилие консультантов и японских советников, армия, проникнутая антияпонскими настроениями и преданная своим командирам, была надежной опорой патриотов.

По мысли левых такинов, именно армия должна была стать ударной силой восстания, которое планировалось на конец 1943 г. Однако в то время японцы были еще сильны, наступление англичан в Аракане захлебнулось и восстание было отложено до лета 1944 г.

Но и в 1944 г. на фронте было сравнительно спокойно. Планы выступить после поражения японских войск в районе Импхала в июне 1944 т. также оказались неосуществленными. Несмотря на то что Бирма была блокирована флотом союзников и японская армия оборонялась, военные позиции Японии в Бирме были еще очень сильны, а антифашистские силы не были едины и организованны.

Поэтому вплоть до весны 1944 г. сопротивление шло по двум направлениям: партизанские отряды, скрывавшиеся в джунглях, совершали нападения на японские склады, посты и гарнизоны, а находившиеся в городах на легальном положении руководители левых такинов, продолжая сотрудничать с оккупантами, одновременно готовили вооруженное восстание. [241]

В течение 1944 г. были установлены более тесные связи между партизанскими группами и находившимися на легальном положении антифашистами. В результате переговоров была создана Антифашистская лига народной свободы (АЛНС), официальное основание которой относится к августу 1944 г., когда после конференции представителей различных групп антифашистов был принят манифест о борьбе против оккупантов. Объединение партизанских отрядов и бирманской армии создало наконец базу для развертывания всебирманской борьбы и предпосылки для успешного восстания.

Председателем АЛНС был избран ставший наиболее значительной фигурой в движении сопротивления 29-летний министр обороны генерал Аун Сан, генеральным секретарем – один из лидеров КИБ Такин Тан Тун, министр сельского хозяйства в правительстве Ба Мо. В руководящие органы Лиги – Высший совет и Военный совет – вошли основные руководители сопротивления; таким образом, было создано новое правительство Бирмы, более сильное, чем правительство Ба Мо, некоторые министры которого были одновременно руководителями Лиги.

Ба Мо был информирован о создании организованного движения сопротивления. Он отказался присоединиться к антифашистам, но не выдал их. Присоединиться к Лиге значило для Ба Мо уступить руководящую роль и подчиниться демократическим началам, на которых была организована АЛНС. В то же время Ба Мо, вероятно, понимал, что дни японской оккупации сочтены и что пора подумать о своем будущем в случае поражения Японии.

В конце 1944 г. план всеобщего восстания был выработан. Оставалось дождаться выгодного момента. Представители «части 136» координировали действия бирманского сопротивления с военными планами английской армии, и потому решено было приурочить восстание к началу большого английского наступления. А до него оставались считанные месяцы. Война подходила к концу: советские войска уже вступили на территорию Германии, союзники освободили Францию, Италия и мелкие европейские сателлиты Германии были выведены из строя, а на Тихоокеанском фронте Япония терпела поражение за поражением.

В этот период официальная политика английского правительства по отношению к Бирме оставалась по-прежнему недальновидной. В момент, когда так важно было заручиться поддержкой бирманцев, Черчилль обвинил губернатора Дорман-Смита, обратившегося с просьбой пообещать Бирме статус доминиона, в том, что он «хочет разбазарить империю». Обсуждение вопроса о будущем Бирмы в английском парламенте в декабре 1944 г. также продемонстрировало удивительную политическую близорукость правящих кругов Великобритании: наиболее радикальные высказывания сводились к тому, чтобы ограничить губернаторский режим в Бирме шестью годами и принять некоторые меры против четтьяров.

Но даже такие куцые предложения натолкнулись на каменную позицию правительства, заявившего, что оно не может связывать себя никакими обязательствами сверх тех, что были уже даны. К подобной политике английских консерваторов побуждало несколько причин: и защита интересов английских деловых кругов, потерпевших убытки во время войны и оккупации, и убежденность в том, что бирманцы «предали» союзников и не заслуживают независимости, и опасения, что независимость Бирмы окажется дурным примером для остальных колоний, в первую очередь для Индии и Цейлона.

Почти никто из английских политиков не осознавал двух факторов, которые действовали куда сильнее, чем правительственные соображения. Первый из них заключался в том, что Англия не смогла защитить Бирму от вторжения и японской оккупации и таким образом расписалась в необоснованности своих дальнейших претензий править Бирмой, второй – в получении Бирмой от японцев формальной независимости, в создании бирманской армии, в осознании бирманцами себя как суверенной нации.

В то время как британский парламент обсуждал длительность губернаторского правления и перспективы превращения Бирмы в доминион, фактическое правительство Бирмы – Антифашистская лига – уже обладало военными и партизанскими частями общей численностью до 50 тыс. человек.

При освобождении английскими войсками Аракана на рубеже 1944-1945 гг. партизанские отряды оказали им большую помощь, а в феврале 1945 г., в начале наступления англичан на Швебо и Мандалай, восстали бирманские части, дислоцированные в Мандалае, что резко ускорило темпы английского наступления. Британское командование, спешившее очистить Южную [243] Бирму от японцев до начала летнего муссона, с готовностью принимало помощь бирманцев.

Весной 1945 г. по решению АЛНС генерал Аун Сан обратился к командующему японской армией с предложением разрешить бирманской армии занять участок ф�