http://dragon-naga.livejournal.com/
9.1 Мьянмани
Jul. 22nd, 2010
Когда человек давно живет в какой-то стране – он неизбежно перестает удивляться тому, чему удивляются в этой стране вновь приехавшие. Вот я, например, давно привык к довольно своеобразному отношению мьянманцев к деньгам. Меня не удивляет, что тюки денег в Мьянме перевозят в обычных драных джутовых мешках в кузовах грузовичков-скотовозок с навесом. И в лучшем случае их охраняет какой-нибудь инвалид, вооруженный рогаткой – да и следит он скорее за тем, чтобы мешок сам не вывалился из кузова на повороте, или его не сильно мочило дождем. Из дыр в мешках торчат углы тюков с деньгами, машина среди другого транспорта останавливается на светофорах – но никто не подскакивает к кузову, не выхватывает мешок и не бежит с ним наутек – хотя, в общем-то, нуждающихся в деньгах людей в Мьянме очень много.
Потом эти мешки привозят в какой-нибудь мьянманский банк и сваливают в операционный зал (по внешнему виду операционный зал мьянманского банка – это помещение с кассами пригородных поездов на вокзале какого-нибудь некрупного российского провинциального городка). И лежат эти драные мешки с торчащими из них деньгами под ногами у клиентов в ожидании, что их заберут и унесут за стойку.
Много раз я бывал в мьянманских обменниках – тех самых конторах, откуда на улицу с пачками кьят выходят на работу менялы. Есть несколько таких точек в мусульманских кварталах рядом с пагодой Суле. Что меня всегда поражает – так это абсолютная доступность денег для окружающих. Как правило, деньги (причем, не только кьяты, но и доллары с батами) стоят тюками вдоль стен, а вокруг слоняется масса народу. Как правило, это обычные помещения со старым рассохшимся полом и обшарпанными стенами в подтеках. В лучшем случае они запираются на какую-нибудь щеколду с несерьезным замочком. Но обычно они стоят открытые для всех желающих. Сюда прибегают уличные менялы, а также те клиенты, которые не хотят связываться с уличным обменом (или вип-клиенты с крупными суммами). Все вокруг знают, что в этом помещении штабелями в несколько рядов лежат деньги – но никто не врывается сюда с оружием и не требует их отдать.
Рядом, на чердаке старого колониального жилого дома, по средневековой технологии компания «Ба Тан» (названная по имени отца-основателя, этнического мьянманского китайца, до сих пор крепко держащего этот бизнес в руках) чистит золото для всех желающих. Клиенты приносят самородки и бесформенные слитки, а дело У Ба Тана – двести их до чистоты 9995, сформировать из них слитки с фирменным оттиском и снабдить сертификатом. Работы идут на старом закопченном чердаке – там горят очаги типа нарисованного на холсте в каморке папы Карло, где в каких-то круглых глиняных комках плавится золото. Любой российский пожарный в ужасе схватился бы за голову от такого зрелища.
Живописность картине придается, однако, не только средневековой технологией. Вдоль всей производственной цепочки находятся люди, которые ведут себя так, как им заблагорассудится. Вход на чердак свободный, дверь всегда открыта, и никакой охраны нет. Здесь находятся клиенты, которым интересно посмотреть, как чистится принесенное ими золото – они, как правило, сидят на корточках около очагов и смотрят на процесс. Есть знакомые работников аффинажного производства, пришедшие поболтать с ними «за жизнь», а заодно пообедать в такой живописной обстановке (для этой цели приносятся «тамин-чжи» – жестяные ланч-боксы, а для того, чтобы можно было сидеть на грязном полу, У Ба Тан выдает желающим кусочки старого пластика). А рядом – плавится золото, чуть поодаль специальный сотрудник опускает еще теплые слитки в воду, измеряя их объем, а потом взвешивает на специальных весах и складирует в ячейки этажерки, у которой даже нет дверей. Некоторые слитки клиенты забирают сразу, некоторые лежат на полке и ждут своих владельцев. И никто с воплями «это ограбление!» не хватает с полки золотые слитки и не убегает с ними в неизвестном направлении.
Другая картина. Однажды я помогал израильским ювелирам в их шопинг-туре в Янгоне. Жили они в отеле «Седона», и по договоренности несколько мьянманских владельцев ювелирного бизнеса привозили свои камни туда. В числе визитеров были две дамы – владелицы крупных янгонских ювелирных бутиков. Они приехали в «Седону» на автомобиле, и в номере выложили из дамского ридикюля на одеяло привезенные ими камни. Потом мы пошли их провожать, они спокойно сели в машину и уехали. Никаких БТРов и машин вооруженного сопровождения рядом не наблюдалось. После этого один из ювелиров сказал мне: «Я не знаю, как к этому относиться, но десять минут назад у меня на одеяле лежало как минимум полмиллиона долларов. И они спокойно пошли с этим богатством в номер к незнакомым людям, которые вполне могли тюкнуть их по голове, вывесить табличку «не беспокоить» и поехать с камнями в аэропорт».
Те, кто живет в Мьянме, могут привести массу подобных примеров очень своеобразного отношения мьянманцев к чужому богатству. Именно поэтому очень интересно попытаться разобраться в причинах такого отношения.
С одной стороны, здесь отражается национальный характер мьянманца. Мьянманцы – гордый народ, и мьянманец скорее попросит, чем украдет. Именно поэтому в Мьянме столь редки кражи (хотя ситуация постепенно меняется не в лучшую сторону, о чем свидетельствуют хотя бы постепенно появляющиеся решетки на окнах нижних этажей богатых домов).
Лично я к этому добавил бы еще и другое. В условиях неизбранной власти мьянманец всегда очень обостренно анализирует свое поведение исходя из буддистских принципов «что такое хорошо и что такое плохо». Неизбранная власть для него – не авторитет (кстати, и избранная не будет авторитетом тоже), он ее, мягко говоря, не любит, и в ее праве решать за него, что хорошо и что плохо, и как-то регулировать его жизнь, он отказывает по определению – в этом живущий при военной диктатуре мьянманец поразительно свободнее, скажем, американца, европейца, или тем более сингапурца и россиянина. Для него наверху нет ограничений, а значит именно ему самому (а не полицейскому на углу) приходится принимать конечное решение о том, какое поведение морально, а какое аморально. И если напиться и подраться – это еще допустимо, то брать чужое – просто нельзя. Именно поэтому толпа, если в автобусе вдруг поймают карманника (случай до сих пор крайне редкий), вытаскивает его наружу и всем автобусом, включая кондукторов и водителя, избивает его до полусмерти, а потом оставляет его валяться в крови и в грязи на обочине – при этом ни у кого даже мысли не возникает передать его полиции.
У тайцев есть (вернее, был до последнего времени – сейчас с этим тоже не все просто) мощный моральный ограничитель – это король, авторитет которого в том числе регулировал и «моральность» поведения тайца. В Мьянме такого авторитета нет (даже популярная в народе До Аун Сан Су Чжи отделена в сознании рядового мьянманца от его бытовых повседневных дел и поступков), и поэтому самый главный моральный ограничитель для мьянманца – это он сам. Тот, кто действует вопреки здравому смыслу или вопреки общим представлениям о морали – повторяет судьбу карманника, пойманного в автобусе.
На это накладывается и специфическое отношение мьянманцев к богатству (опять же, постепенно начинающее меняться, особенно у молодого поколения). Здесь до сих пор нет культуры кичиться своим богатством, демонстрируя публике часы за 100 тысяч долларов. Богатые даже по российским меркам мьянманцы, разъезжающие на машинах, которые тут стоят 300-400 тысяч долларов, ходят при этом в стоптанных тапках, старых юбках и драных майках. Я это вижу очень часто по вечерам, когда сижу в моем любимом ресторанчике для местных «Пвинт Тит Сан», очень популярном в Янгоне хотя бы потому, что это – одно из очень немногих учреждений здешнего общепита, открытое ночью. Судя по одежде публики – это обычные простые люди из тех, кто ходит по янгонским улицам. Но если посмотреть паркинг машин, на которых приехали посетители – то порой он сделал бы честь какому-нибудь из самых гламурных московских ресторанов.
Один из моих друзей, посетивших Мьянму, как-то высказался о том, почему, по его мнению, нынешние очень богатые русские не пойдут делать бизнес в Мьянму – их тут просто не оценят. Не оценят их крутые часы, фирменные шмотки, дорогой автомобиль. А не чувствовать на себе восхищенные и завистливые взгляды публики – это для таких людей означает усомниться в собственном существовании. Да и пальцы крутить перед теми, кого ты не подавил стоимостью своих запонок, как-то проблематично.
При этом я не собираюсь говорить глупости из цикла «мьянманцам не нужны деньги». Естественно, нужны – еще как! Только основная проблема для них состоит в том, что это должны быть свои, а не чужие деньги. Даже если ты заработал эти деньги хитростью – это все равно твои деньги, потому что это была твоя хитрость. А вот если ты полез в чужой карман – то это деньги чужие.
Впрочем, есть еще одна составляющая, которая заставит мьянманца сто раз подумать, прежде чем взять что-то чужое. При всем внешнем раздолбайстве мьянманское общество довольно хорошо просматривается насквозь. Главная причина этого – патриархальный быт, когда каждый мьянманец знает уйму троюродных и четвероюродных родственников, и не только знает, а постоянно с ними поддерживает общение. Именно поэтому у каждого мьянманца на неделе обязательно пара свадеб и пара похорон, на которых он обязан побывать. В свою очередь, эти свадьбы, юбилеи, рождения детей, получение дипломов, приезды родственников из-за границы, годовщины событий, отмечаемые совместно религиозные праздники и, конечно, похороны – также способствуют постоянной коммуникации больших семей. И если вы в Янгоне встретите двух людей и дадите им пообщаться – они (гарантирую процентов на 90!) очень быстро выяснят, по какой линии они находятся в родстве, и найдут кучу общих знакомых. И это в городе с пятимиллионным населением!
В итоге практически любой житель Янгона всегда на виду. И каждый день его жизни может быть реконструирован довольно точно – где он был, что делал, сколько тратил. Если у этого янгонца вдруг завелись деньги – то семья должна знать, откуда ни взялись. Никто на эти деньги не покушается – просто деньги должны быть легитимизированы в семейном сознании. Исходя из этого, если ты не можешь объяснить происхождение появившихся у тебя денег – ты будешь вынужден вести жизнь подпольного миллионера Корейко.
То есть, мьянманец не пойдет на грабеж не только потому, что это противоречит его нравственным устоям. Это просто бессмысленно с любой точки зрения. Причем, семья (в широком понимании этого слова) его «сдаст» без проблем, если вдруг окажется, что он нарушил некие моральные нормы, которые отстаивает большинство. Сдаст, естественно, не государству, а тем, кому он нанес ущерб.
И последний нюанс, поясняющий, почему власть в Мьянме до сих пор эффективно контролирует ситуацию и почему преступления раскрываются очень быстро и неотвратимо. Мьянманцы, несмотря на развитое гражданское сознание (в том специфическом виде, как я это обрисовал), тем не менее, в сущности, довольно инфантильны и очень любят ябедничать. Ребенок в детском саду, жалуясь воспитательнице: «Марь-Иванна, а Вовка украл пряники из шкафа», отнюдь не демонстрирует этим свое уважение этой Марь-Иваны. Марь-Ивана для него – подвернувшееся под руку слепое орудие восстановления некоей общепринятой справедливости в том случае, когда он сам эту справедливость восстановить не может (например, побить Вовку и отобрать у него пряники). И поэтому ребенок-стукач не считает при этом, что он поступает аморально, ибо благая цель оправдывает для него все средства.
В Мьянме идейно ябедничают практически все и на всех. Когда начинаешь об этом постепенно узнавать – размеры массового стукачества просто поражают воображение. И те, кто громче всех кричит о демократии и о своей любви к До Аун Сан Су Чжи, поливая при этом грязью нынешнее правительство – как раз с готовностью, наиболее рьяно в инициативном порядке докладывают этому самому правительству о благонадежности своих друзей и соседей. В том числе и о том, где эти друзья и соседи шляются по ночам, кто у них бывает в гостях, а также насколько по средствам они живут.
Так вот и получается, что хотя мьянманцы и решают свои проблемы с нарушителями морали сами, но в итоге власти обо всем этом прекрасно знают. И в случае если они посчитают целесообразным (например, если пострадает уважаемый человек) – на нарушителя, помимо общественного порицания, будет обрушена репрессивная мощь всего государства. А она может быть обрушена так, что ощутивший ее на себе нарушитель закона еще позавидует избитому карманнику, валяющемуся на обочине дороги.
9.2 Белый слон на новой купюре
Sep. 24th, 2009
На днях мьянманские власти объявили о введении в обращение с 1 октября новой купюры в 5 тысяч кьят. Купюра призвана облегчить денежный оборот в стране. До сих пор номинал крупнейшей банкноты составлял 1 тысячу кьят. Эта банкнота была введена в обращение в 1998 году как результат инфляции, свирепствовавшей до этого в Мьянме, которая «вышибла» из расчетов не только мьянманскую копейку – «пья», но и многие мелкие купюры.
Об истории кьята написано в Википедии вот тут:
http://en.wikipedia.org/wiki/Myanma_kyat
Особенно читателей обычно впечатляют истории про купюры в 35, 45 и 75 кьят, а также о конфискационных денежных реформах в 1985 и 1987 годах. Нужно ли объяснять после этого, почему население страны при получении информации о вводе в обращение новой купюры традиционно вздрагивает.
Тем не менее, даже наличие тысячной банкноты уже тогда было недостаточным: получалось, что номинал самой большой купюры составлял всего около доллара. С одной стороны, было ясно, что никто такую купюру не будет подделывать из-за низкого номинала, а с другой – государство несло излишние затраты на печать таких купюр. Слухи о 5-тысячной купюре циркулируют с 2003 года, и только на днях получили реальное подтверждение.
На самом деле, отсутствие купюр с более высоким номиналом вызывает множество неудобств при расчетах. Я сам неоднократно видел, как при покупке бытовой техники покупатель вытаскивал мешок с пачками купюр, и пересчитывать их был вынужден весь штат магазина, чтобы не замедлялось движение покупателей.
Те, кто бывал в Мьянме, особенно после Таиланда, должен был впечатлиться по поводу мьянманских денег. Мьянманские полуразложившиеся портянки особенно диссонируют на фоне хрустящих тайских купюр, где изображен король с японским фотоаппаратом. И если тысячные банкноты с изображением здания Центрального банка, расположенного около Янкин-центра в Янгоне, имеют еще хоть какой-то человеческий вид, то мелкие истрепанные и грязные купюрки, заклеенные по сгибам липкой лентой, просто страшно взять в руки – вдруг они распадутся у тебя на глазах. А между тем, именно мелкие купюры – наиболее ходовые. 50, 100 и 200 кьят стоит проезд в городском автобусе. Эти купюры в ходу и во многих других случаях повседневной жизни мьянманца. Например, 50 кьят – стандартная цена посещения янгонских общественных туалетов.
Причина такого состояния купюр, в общем-то, проста: Мьянма – одна из немногих стран, которая пытается печатать деньги сама. Мьянманский хлопок признан стратегическим товаром, и экспорт его запрещен, а сами купюры печатаются на специальной фабрике в Вази недалеко от Багана на немецком оборудовании. Сложно сказать, насколько эти деньги защищены от подделок, но мой знакомый специалист, разглядывая тысячную купюру, сразу углядел халтуру гравера в прорисовке деталей и огрехи печати. Плюс бумага, естественно, совсем не соответствует представлениям сегодняшнего дня о том, на чем должны печататься денежные купюры.
Сегодня в обращении находятся новые и старые серии купюр по 100, 200, 500 и 1000 кьят. Новые – меньше по размеру, а главное – медленнее приходят в негодность. Видимо, все-таки мьянманские власти научились делать менее пачкающуюся, менее разлагающуюся и более гибкую бумагу для банкнот. А может, они в основной своей массе – просто новее и еще не так истрепались, как их старшие сестры.
Видимо, банкнота в 5000 кьят будет по размеру такой же небольшой, как и тысячные купюры новой серии. Сообщается, что на ней будет изображена панорама столицы Мьянмы, города Нэйпьидо, а также белый слон – символ счастья. Таким образом, купюра эта несет определенную идеологическую нагрузку: даже в «денежной» сфере закрепить новые реалии с переносом столицы.
Кстати, как замечали не раз туристы, Таиланд и Мьянма могут служить образцом легкости пересчета курсов валют для россиян. Тайский бат примерно равен рублю – и это облегчает сравнение цен в Таиланде и в России. А тысячекьятная купюра примерно равно доллару – что тоже очень удобно для многих уважаемых россиян, у которых в 90-е года именно доллар часто был основной валютой при получении зарплаты в конвертах и при крупных покупках.
9.3 Мелочь
May. 19th, 2011
Любой иностранец, побывавший в Мьянме, обязательно запомнит местные купюры. Особенно впечатляют они тех людей, кто въехал, например, из Таиланда и Сингапура, где старых и грязных денег практически нет. В Мьянме же если ты получаешь сдачу мелкими банкнотами – то чаще всего это будут полуразложившиеся грязные бумажки с обтрепанными краями и дырами на сгибах, много раз переклеенные скотчем.
Стоимость изготовления здешних купюр видимо, никто всерьез не считал, но один мой знакомый мьянманец, имеющий отношение к денежной эмиссии, как-то грубо прикинул, что затраты на производство одной купюры составляют примерно 10 центов (эта цифра немного варьируется в зависимости от номинала). Купюры с 1972 года изготавливает фабрика в Вази (округ Магвэ, недалеко от Багана), и Мьянма – одна из тех стран мира, которые печатают свою валюту сами. Несколько лет назад немцы поставили туда более современное оборудование, и после этого качество полиграфии немного улучшилось. Тем не менее, понимающие люди, глядя на мьянманские банкноты, отмечают их халтурность (невидимую, впрочем, глазу обывателя). В некоторых случаях это – недостаточно квалифицированная работа гравера, в других – небрежное изготовление клише. Большая часть собираемого в Мьянме хлопка идет на фабрику в Вази – именно поэтому хлопок считается стратегическим сырьем и экспорт его запрещен. Но производить из него качественную «долгоиграющую» и не пачкающуюся бумагу мьянманцы так и не научились. Отсюда – еще одна причина плачевного состояния их купюр.
Если взять за основу эту цифру в 10 центов за банкноту, то получится, что мьянманские производители выходят на покрытие себестоимости (то есть, когда стоимость изготовления купюры ниже ее номинала) только начиная с купюры в 100 кьят.
Но изготавливать купюру с затратами, равными обозначенному на ней номиналу – это экономический идиотизм. Главный смысл банкнот состоит в том, что они только номинируют стоимость, но сами по себе ее не должны иметь. Более того, чем дешевле для государства обходится изготовление банкнот по отношению к номиналу – тем это лучше для экономики, и тем лучше деньги будут выполнять свою функцию как средства платежа. В идеальном варианте они должны вообще ничего не стоить, как ничего не стоит обмен записями при перечислении денег в банке со счета на счет.
Более-менее приемлемое соотношение затрат на производство и номинала банкноты получается только для двух купюр самых крупных номиналов – 1000 кьят (стоимость изготовления – 1/10 от номинала) и 5000 кьят (1/50 от номинала). И это при том, что купюра в 5000 кьят введена в обращение всего полтора года назад.
Чтобы еще более зримо представить, насколько «перекошенной» является ситуация в мьянманском денежном обращении, приведу такие цифры, взятые из Интернета по самым крупнывм банкнотам двух знакомых валют. Себестоимость новой американской 100-долларовой купюры – 12 центов (1/833 от номинала). Себестоимость российской купюры в 5000 рублей – 2 рубля 60 копеек (1/1923 от номинала). То есть, себестоимость изготовления крупнейшей американской банкноты в 17 раз ниже, а себестоимость изготовления крупнейшей российской банкноты в 38,5 раз ниже, чем себестоимость изготовления крупнейшей мьянманской купюры по отношению к ее номиналу. И это при том, что в условиях неразвитой банковской системы доля расчетов наличными деньгами при оптовых и розничных сделках в Мьянме несоизмеримо выше, чем в названных мной странах. Хотя, конечно, все это компенсируется относительно мизерными масштабами всей мьянманской экономики.
Вот это – как раз ключ к пониманию того, почему мьянманский Центробанк хоть как-то следит за состоянием только двух самых крупных по номиналу банкнот – в 1000 и в 5000 кьят. То есть, если пришла пора для поддержания жизнедеятельности такой купюры использовать скотч, или если из-за грязи купюра стала неузнаваемой – ее выводят из обращения. Более мелкие купюры из-за высокой себестоимости печатаются малыми партиями, и мьянманские власти стараются подольше удержать их в обороте, закрывая глаза на их ужасающий внешний вид. О том, насколько древними могут быть находящиеся в обращении купюры, свидетельствует хотя бы тот факт, что среди 5-кьятовых банкнот нет-нет да и встречаются до сих пор денежные знаки старого образца, на которых изображен генерал Аун Сан, и которые перестали печатать в 1989 или в 1990 году. Кроме того, существуют, видимо, чисто физические ограничения, не позволяющие фабрике в Вази печатать слишком много мелких купюр в ущерб крупным – возникшие по этой причине проблемы с ликвидностью во время кризиса 2003 года это хорошо показали.
В 2008 году мьянманские власти всерьез обсуждали возможность для исправления ситуации ввести в обращение монеты достоинством 50 и 100 кьят (соответственно, медные и медно-никелевые, с традиционным мьянманским львом на одной из сторон). Интересно, что монета из белого металла в 100 кьят уже чеканилась короткое время в конце прошлого века, и нет-нет да и попадается в обращении, хотя сама по себе стала уже больше достоянием нумизматов, чем средством платежа. Тем не менее, в конечном итоге было решено, что чеканка монет потребует слишком значительных затрат. Вместо этого была введена в обращение новая купюра в 5000 кьят (та самая, с белым слоном – я о ней как-то писал). В результате снизились затраты на изготовление общей суммы эмитируемых новых денег и высвободилась часть мощностей на фабрике в Вази. А это, в свою очередь, позволило финансовым властям напечатать новые партии мелких купюр и вбросить их в обращение. Вопрос о монетах с тех пор так и остался открытым.
Отдельно нужно сказать и о проблеме деноминации и демонетизации. Ясно, что когда самая крупная купюра стоит всего 5,5 долларов по нынешнему курсу – то это не вполне удобно и не совсем нормально для экономиики, основанной в основном на наличных взаиморасчетах. Тем не менее, после кровавых событий 1988 года, в немалой степени вызванных конфискационной демонетизацией (когда банкноты по 20, 50 и 100 кьят были объявлены пустыми бумажками – а они составаляли 75 процентов находящихся в обороте купюр), пришедшие в результате переворота к власти военные объявили, что они берут на себя обязательство никогда больше не проводить демонетизацию. И хотя в 2004 году ходили слухи о готовящейся денежной реформе, они так и оказались просто слухами. Больше того, запрет властям проводить какую бы то ни было демонетизацию теперь законодательно закреплен в Конституции страны, принятой на референдуме 2008 года – кажется, это единственная конституция в мире, где есть такое положение.
Думаю, после сказанного не нужно объяснять, что даже таких полуразвалившихся мелких купюр в обращении явно не хватает. При этом многие иностранцы, живущие в Мьянме, просто не представляют, зачем эти купюры нужны, потому что при их зарплатах отсчет стоимости товаров начинается с купюры в 500 кьят (это чуть больше пол-доллара). Тем не менее, именно мелкие купюры – самые ходовые среди мьянманцев. Купюра в 50 кьят (то есть, чуть больше 5 центов, или, если угодно, 1 руб. 50 коп.) – это, например, базовая цена для проезда в янгонском общественном транспорте в пределах одной тарифной зоны, оплата за соединение при звонке с уличного телефона, или стоимость входа в общественный туалет. То есть, начиная с купюры в 50 кьят и выше – как раз и начинается реальное денежное обращение, причем, самыми ходовыми, видимо, являются купюры в 100 и 200 кьят. А вот купюры ниже номиналом (например, в 5, 10 и 20 кьят, которые еще используются при осуществлении платежей) уже менее востребованы, и при расчетах суммы обычно округляются до 50 кьят. Вот, судя по всему, граница в 50 кьят – это и есть социально приемлемый предел для округления сумм при розничных расчетах. Больше того, у янгонцев сейчас принято скреплять мелкие купюры степлером до суммы в 50 кьят (скажем, три купюры – по 20, по 10 и еще раз по 20 кьят) и расплачиваться ими в таком виде. Или просто перегнуть десятикьятовую купюру пополам, обхватить ей сверху две двадцатикьятовые – и упаковка в 50 кьят готова.
Нехватка мелких купюр – головная боль владельцев крупных магазинов. Если в маленьких частных магазинчиках все можно округлять до 50 кьят, то в больших супермаркетах порядок ценообразования несколько иной, и чаще всего он – результат работы бездушного механизма, не осознающего проблему нехватки мелких купюр. Например, электронных весов при фасовке товаров, высчитывающих цену с точностью до кьята. Поэтому обычно клиент на кассе испытывает трудности при оплате покупок.
Самым продвинутым и радикальным способом эту проблему попытался решить «Сити-март». Он ввел карточки , куда заводилась довольно большая сумма (до 1 миллиона кьят), и дальнейшие расчеты покупателя проводились с этой карточки с возможностью в любое время пополнить баланс. При всей невыгодности для клиента этой схемы (деньги по сути изымаются из оборота и лежат мертвым грузом на карточке), она оказалась востребованной. Прежде всего, такие карточки завели себе чиновники международных организаций, которые визгливо декларируют свою готовность помогать бедным и убогим, но тут же бегут мыть руки, как только какой-то бедный и убогий к ним нечаянно прикоснется. Многие живущие в Янгоне иностранцы просто брезгуют брать в руки полуразложившиеся и грязные мьянманские купюры. А дарить каждый раз «Сити-марту» даваемую такими купюрами сдачу – жаба душит. Поэтому карточки стали лучшим выходом из положения. Глядя на иностранцев, стали заводить себе такие карточки и богатые мьянманцы – потому что «это круто» и «это как в Сингапуре».
Другие магазины попытались тоже сказать свое веское слово, но получилось это совсем не «по-сингапурски». На кассах менее продвинутой сети супермаркетов «Эйша-Лайт» у девушек всегда на сдачу имеются разные мелочи, типа пакетиков растворимого кофе, конфеток и салфеток в целлофановом пакетике. Точно так же (салфеткой) иногда дают часть сдачи (в пределах 100 кьят) и в ресторанчиках. Хотя, по сути, это уже выросшая из такой экономической реальности как недостаток мелких купюр форма просьбы чаевых – потому что клиент, как правило, возвращает салфетку принесшему сдачу официанту. Отсутствием мелких купюр, часто мотивируют отказ давать сдачу кондукторы янгонских автобусов. Посетителям общественых туалетов иногда на сдачу поштучно предлагаются сигареты и бетель.
В той же «Эйша-Лайт» была попытка ввести купоны – бумажки голубого цвета с номиналом в кьятах. Парадокс ситуации, однако, заключался в том, что выдавать эти квитки кассирши выдавали, зато на человека, пытавшегося ими же в следующий раз расплатиться – смотрели как на врага народа… ну или в крайнем случае, врага «Эйша-Лайт». Кроме того, эту практику быстро прекратили мьянманские власти, справедливо указавшие на то, что денежная эмиссия – это прерогатива государства, а не частных лавочек, и что «Эйша-Лайт» может быть сурово наказана в уголовном порядке.
Впрочем, у владельцев супермаркетов до недавнего времени был довольно простой путь пополнить кассу мелкими купюрами – просто купить их у тех, у кого они накапливаются. На самом деле, продажа мелких купюр (с 10-12-процентной комиссией) – дополнительный источник заработка, например, для кондукторов автобусов, «заныкивающих» мелкие купюры. Но недавно власти заявили, что такого рода спекулятивная деятельность будет караться тюремным заключением сроком до 10 лет.
Тем не менее, власти понимают, что наказанием проблемы не решишь, и что угроза уголовного преследования просто увеличит комиссионные тех, кто разменивает крупные купюры – а значит, приведет к недовольству разных категорий населения и спровоцирует рост цен. Недавно было принято решение о дополнительной печати купюр мелкого достоинства и об изъятии из обращения части ветхих и грязных купюр. Каждую неделю Центральным банком для Янгона выделяются квоты мелких купюр: 20 миллионов кьят – Яногонскому комитету по надзору за автотранспортом, 9 миллионов кьят – городскому комитету развития Янгона (мэрии города), 1 миллион – частным компаниям, включая супермаркеты, игровые центры, продуктовые магазины и кафе. Для размена купюр уполномоченному от бизнес-структуры надо только предъявить в банке лицензию на ведение бизнеса.
По заявлению мьянманского Центробанка, в 2009 году финансовые власти Мьянмы выпустили в обращение 3 миллиарда кьят в мелких купюрах, и произвели замену ветхих и поврежденных купюр на 4 миллдиарда кьят. В этом году число выпущенных в обращение мелких купюр должно значительно возрасти.
По сути, власти понимают, что оказались в довольно безвыходном положении. Печатание мелких купюр весьма затратно – но они вынуждены нести это бремя хотя бы потому, что после 1988 года предпочитают, обжегшись, дуть на воду. Кто его знает, во что может вылиться в один прекрасный момент нехватка купюр на сдачу в каком-нибудь мьянманском магазине или в автобусе. Власти страны достаточно остро (особенно после «бензиновых бунтов» 2007 года, которые на Западе почему-то именуются «шафрановой революцией») чувствуют такие моменты и делают все, чтобы избежать того, что рядовые мьянманцы могут воспринять как «несправедливость» и обвинить в этом власти. Кстати, последние примеры с возвращением государства на автозаправки и директивным возвратом к рационированию бензина и дизеля после того, как частные компании оказались не в состоянии удовлетворить потребности рынка – еще одно свидетельство довольно четкого понимания властями своей ответственности (пусть иногда и довольно своеобразной) за социальную стабильность.
Власти вынуждены печатать мелкие купюры, потому что именно эти купюры – наиболее «социально чувствительная» часть денежного обращения. Кроме того, недостаток мелких купюр объективно подстегивает инфляцию – а это тоже не то, чему следует радоваться. В то же время, они, видимо, не смогут себе позволить ввести купюры номиналом выше 5 тысяч кьят. До последнего времени мьянманские купюры не подделывали только потому, что себестоимость более-менее приемлемой подделки была близка к номиналу купюры. Уже 5-тысячные купюры, напечатанные на не очень хорошей (с точки зрения денежной полиграфии) хлопковой бумаге, начали довольно активно подделывать. А это значит, что 10-тысячные купюры, появись они в обращении, будут подделываться с куда большим энтузиазмом.
Какой из всего этого власти найдут выход – сказать трудно. Переход на купюры нового, меньшего формата уже был осуществлен несколько лет назад. Недавно обсуждался вопрос об экономической целесообразности закупки за границей нового оборудования для печати банкнот с более крупным номиналом не на бумаге, а на полимерах (как, например, в Сингапуре). Развитие банковской системы и системы безналичных платежей до сих пор тормозится наличием абсолютно диких с точки зрения экономики законов, и разгребать эту кучу, доставшуюся из прошлого, придется не один год. Это при том, что такие завалы существуют практически во всех сферах жизни Мьянмы, и когда при всех реформаторских декларациях руки нового руководства страны реально дойдут до сферы денежного обращения – сказать трудно.
Одно ясно: они понимают, что с экономической точки зрения сложившаяся ситуация явно выглядит нелепо, и что ее надо как-то менять. Есть и еще одно соображение в пользу перемен – на сей раз эстетическое. Мьянманские чиновники не раз говорили мне, что страшные на вид деньги портят впечатление о Мьянме у приехавших сюда иностранцев. Они пока что еще не дошли до осознания того, что привыкший к неряшливым и грязным деньгам в своем кошельке мьянманец не будет особо стремиться наводить порядок и у себя дома. Но они уже понимают, что надо что-то предпринимать как можно быстрее хотя бы из соображений улучшения имиджа страны.
