Дэвидсон Р. М. «Индийский эзотерический буддизм: социальная история тантрического движения»
<< К оглавлению |
Следующий раздел >> |
Если мы соглашаемся с утверждением, что определяющей метафорой ритуальной системы мантраяны (mantrayana) является становление Вселенским правителем, то возникает необходимость еще раз рассмотреть, в чем заключаются отличия сиддхов (siddha) от монахов. Использование ими новых форм языка, чрезмерно эротизированное и наполненное насилием содержание их писаний; их акцент на паломничество и кладбищенские места, связанные с небуддистским или племенным населением; допускаемые ими время от времени враждебные выпады в адрес монашеских институтов; их подражание призракам и поведению племенных народов, а также использование ими местных глоссий (glossia) – все это труднообъяснимо в свете имперской метафоры. Если монашеские ритуалы базируются на этой самой имперской метафоре, то что можно сказать о ритуалах, связанных с сиддхами: круг подношений (ganacakra, ганачакра), эротизм второго и третьего посвящений, обожествление девушек перед совокуплением с ними, пение и танцы на своих собраниях?
Конечно, в процессе своего развития данная метафора соседствовала с несколькими другими, особенно теми, которые выделялись своей риторикой примитивности или естественности. Однако, даже когда сиддхи явно подтвердили свои цели в их литературе, они по-прежнему чаще всего стремились к обретению могущества в качестве повелителей магов (vidyadharacakravartin, видьядхарачакравартин) или богов. Хотя иногда эта цель считается метафорической, в ряде источников она понимается в буквальном смысле, что очевидно из обсуждения в «Видьйоттама-тантре» (Vidyottama-tantra) выгод от нескольких ее практик.
«Затем повторяй мантру перед изображением Ваджрапани (Vajrapani), пока не услышишь рык льва. Услышав львиный рык, придут девушки-демоницы [asuri, асури], но не поддавайся их сексуальному обольщению! Если ты это сделаешь, то не станешь львом. Затем придут юноши-демоны и будут сексуально наслаждаться [с девушками]. Если ты не вовлечешься в сексуальные отношения с ними, то станешь львом. Так как они вожделеют льва, то явятся восемьдесят девушек-видьядхар (vidyadhara). И ты будешь иметь свиту из четырех тысяч видьядхар. Тогда ты можешь отправиться туда, куда хочешь, и ты будешь видьядхара-чакравартином (vidyadhara-cakravartin). Но ты до сих пор не получил владения с диском и другими принадлежностями. Таким образом, в это время появится все: ваджра, диск, трезубец, молот, аркан, копье и палица, поэтому ты воспроизведешь львиный рык, как лев. Во время этого львиного рыка возникнут мечи на восемьдесят тысяч йоджанов [около 320 000 миль]. И любые правители-видьядхары там или здесь, они услышат львиный рык и падут на землю. Тогда ты получишь власть над всеми этими мечами. Затем ты станешь правителем-видьядхарой, живущим в течение целого эона» (73).
Причем определение сиддхи (siddha), приведенное в «Гухьясамаджа-тантре» (Guhyasamaja-tantra), также подчеркивает аналогичную модель поведения.
«Пусть сиддха движется вперед всегда и везде – через все [миры] которых столько, сколько песчинок в Ганге. Следуя каждому из высших обетов, пусть он будет повелителем магов» (74).
Иногда метафора выражается посредством цели, не касающейся вопросов деятельности мирского правителя, однако, существует множество ритуалов, разработанных сиддхами и описанных в их работах, которые направлены на захват реальной политической власти. К примеру, объясняя свою версию возникновения имперских движущих сил, «Чатухпитха-тантра» (Catuhpitha) говорит о сиддхе, который становится «абсолютным йогическим монархом» (paramarthayoga-raja, парамартхайога-раджа), властителем, сконцентрированным на абсолюте, в отличие от всех других земных правителей, сосредоточенных на мирской жизни ( 75).
Даже тогда, когда речь идет о цели просто стать видьядхарой (vidyadhara) (Илл. 23), видьядхара часто рассматривается как «господин», прабху (prabhu) – слово, обозначающее руководящую роль, статус вождя племени или клана, владение или власть. В некоторых местах таких текстах, как «Гухьясамаджа-тантра», ставший видьядхарой также приравнивается к Ваджрадхаре (Vajradhara) (здесь это, вероятно, означает Ваджрапани).
«При обретении им способности быть невидимым и т.п., он становится Ваджрадхарой, т.е. Прабху.
При обретении им власти над якшами (yaksa) и т.п., он становится видьядхарой, т.е. Прабху» (76).
Именно в этом свете мы должны воспринимать ритуалы сиддхов (siddha) (и сексуальные, и иные), поскольку они имитируют поведение, которое буддийские сиддхи выработали, стремясь к достижению состояния магов-видьядхаров или даже господства над ними (77). Если им не было суждено превратиться в настоящих львов, как это предлагается в «Видьйоттама-тантре» (Vidyottama), то сиддхи должны были действовать как истинные львы: с полным пренебрежением к условностям мира, подавляющим их свободу (78). Поскольку современная им индийская литература изображала этот социальный суверенитет как достижения тех, кто выполняет свои обряды на реальных или визуализированных кладбищах, ритуальные системы сиддхов демонстрируют свою одержимость этими же самыми средствами. Кладбища, обособленные рощи, девственные леса и аналогичные им места воспринимались как магические двери в царство видьядхаров, а альтернативные виды живых существ – племенные, демонические, царственные и любые другие – как средства для достижения успеха. Все эти элементы внесли свой вклад в практику сиддхов, причем обобщенно их можно назвать просто правилами жизни видьядхаров (vidyadhara-samvara, видьядхара-самвара).
Властвование над видьядхарами (vidyadhara) ассоциировалось с победой над самими богами, поэтому нарратив о подчинении великих богов Индии является постоянным аспектом агиографии и литургий сиддхов (79). Это наиболее отчетливо заметно в некоторых формах мандал сиддхов, где круг вассалов составлен из богов/богинь (или их суррогатов), а не с из других будд, как в мандалах, предпочитаемых институциональным эзотеризмом и более консервативными системами сиддхов. В такой конфигурации честолюбивый сиддха визуализирует себя в качестве Чакрасамвары (Cakrasamvara) в середине мандалы из покоренных и обращенных в буддизм Бхайрав (Bhairava). Аналогичным образом, Хеваджра (Hevajra) предстает херукой (heruka) в центре круга богинь, которые ранее являлись объектами религиозного культа, но с помощью мифологии были поставлены на службу буддизму. Как видно из приведенного выше отрывка «Видьйоттама-тантры» (Vidyottama), Ваджрапани (Vajrapani) располагается в центре свиты из Семи Матерей (saptamatrika, саптаматрика) – древних богинь, поклонение которым имело довольно широкое распространение (80). Еще более драматическим является повествование в «Бхутадамара-тантре» (Bhutadamara), которая начинается с того, что коварный Шива просит Ваджрапани (Vajrapani) уничтожить всех злонамеренных существ этого мира, т.е. категорию, в которую, в общем-то, попадает и сам Шива. Тем не менее, Ваджрапани подтверждает, что это хорошая идея, и тотчас же убивает всех других богов (Индру, Брахму, Вишну и остальных доступных ему божеств), но тут же возрождает их посредством обширного испускания газов из своего ануса – довольно забавная трансформация богов в объект фарса (81). При этом, заявления о том, что такие сюжеты необходимо восприниматься только метафорически, является достаточно спорной позицией. Хотя тантрик Чандракирти (Candrakirti) и пытается обратить определение сиддхи из «Гухьясамаджа-тантры» (Guhyasamaja) в метафору о превосходстве над другими божествами мандалы, в «Бхутадамара-тантре» достаточно категорически утверждается, что одно только видение ее собственной мандалы дает полную власть над реальной тройственной Вселенной (82).
Таким образом, сиддхи (siddha) были интегрированы не только в модели политических достижений, но и в великие буддистские институты и их монастырские братства, правда по несколько иным причинам и с использованием модифицированной метафоры. Что касается монахов, то они были заинтересованы в образе правителя реального мира, так как видели, что последний слабеет и рушиться прямо на их глазах. А сиддхи всегда стремились декларировать свои сверхъестественные возможности, которые сопутствовали статусу мага-видьядхары. Разница между ними была в том, что монахи точно знали, что их ритуалы несут в себе лишь только метафоры, в то время как сиддхи демонстрировали двойственное отношение к своим обрядам. С одной стороны, они, казалось, понимали, что в действительности не могут стать реальными императорами небесных чародеев, а с другой тантры с завидной периодичностью заявляли о возможности достижения этой цели как об очевидном факте. В любом случае, жизнеспособность системы сиддхов зависела от фактической вовлеченности буддистов-сиддхов в реальные дела дворов местных правителей и их осведомленности в особенностях идеологии власти и господства. Неважно, какими были обряды коронации: метафорическими по сути или основанными на конкретных целях, главное, что они приносили плоды в виде владычества над мандалой вассальных персонажей и наделяли властью над самим собой и другими в том мире, где иерархия была не основной, а единственной моделью общественных отношений.